Воровать vs воевать. Почему российская коррупция не помеха войне, а скорее ее причина

Война питает коррупцию

В 2021 году в коррупционном рейтинге Transparency International Россия находилась на 136 месте из 180 — то есть в последней четверти списка, где половина стран (например, Сирия, Эритрея, Мали, Афганистан) охвачены гражданскими войнами, восстаниями или вовлечены в вооруженные конфликты с соседями. Согласно подсчетам аналитиков, уровень коррупции напрямую коррелирует с тем, что Фонд за мир (составляющий рейтинг недееспособности государств) называет «угрозами безопасности»: террористическими атаками, восстаниями, мятежами, повстанческими движениями, переворотами. Большинство государств, находящихся с Россией в одной части списка по уровню восприятия коррупции, расположены очень низко в рейтинге недееспособности государств. Все потому, что они не могут поддерживать порядок на своих территориях: их армии и полиция поражены коррупцией и с трудом сдерживают возникающие угрозы.

Когда страна оказывается втянута в конфликт, связанное с коррупцией ухудшение эффективности армии приводит к его растягиванию и, как это ни парадоксально, становится выгодно армейским чиновникам. Как отмечает Филипп Ле Бийон, изучающий политэкономию войны в Университете Британской Колумбии, война создает дополнительные условия, способствующие незаконному обогащению. Оборонные контракты, выплаты несуществующим солдатам, разрешенное командованием мародерство, параллельный импорт, возникновение черных рынков и неприкосновенность правящих групп — все это создает идеальную почву для различных коррупционных схем и злоупотреблений. Война делает элитные группы, получившие наибольшее количество выгод и влияния, заинтересованными в бесконечном ее продолжении. Им достаточно удерживать эффективность армии на том минимальном уровне, который не позволяет проиграть.

В связи с этим Ле Бийон полагает, что коррупцию можно использовать и для прекращения конфликта, делая мир более выгодным для вовлеченных в него сторон. Так, в 1990-х годах в Мозамбике националистическому повстанческому движению РЕНАМО были предложены выплаты из созданного для этого международным сообществом трастового фонда размером в $10 млн, разрешение собирать налоги с бизнесов в его зонах контроля и обещание включить его представителей в правительство и парламент, до этого контролируемый однопартийным коммунистическим режимом партии ФРЕЛИМО. Последнее, как предполагается, дало членам РЕНАМО долю во всех незаконных сделках, заключаемых в стране. Поскольку ни РЕНАМО, ни ФРЕЛИМО уже не были способны одержать решительной победы, они согласились на предложенные условия, что обеспечило их мирное сосуществование более чем на двадцать лет. Хотя в стране установился очень коррумпированный двухпартийный режим ограниченной демократии, где ФРЕЛИМО всегда получала большинство в парламенте, однако РЕНАМО оставалась легальной оппозицией, получающей свои коррупционные дивиденды.

Коррупция порождает войны

Военный бюджет в силу закрытости многих его частей и в мирное время представляет собой лакомый кусочек для любителей попилить государственные деньги. Группа исследователей из Международного валютного фонда (МВФ) проанализировала корреляцию индекса восприятия коррупции с тратами на армию и пришла к выводу, что высокий военный бюджет связан с плохим качеством государственного управления. Вито Танзи, возглавлявший в МВФ департамент по бюджетным вопросам, полагает, что до 15% средств, которые государства тратят на покупку оружия, уходят на взятки.

Автократии удерживают власть в основном за счет насилия и коррупции. Увеличение военных бюджетов делает военных заинтересованными в сохранении режима. В то же время это увеличение само по себе создает стимулы к развязыванию войны, потому что, с одной стороны, гражданские власти хотят знать, что они не зря вкладывают деньги в оборону, а с другой — военные, которые увеличивают свое влияние за счет вливаний в армию, хотят тестировать оружие, показывать обоснованность денежных вливаний и демонстрировать необходимость дальнейшего увеличения бюджета.

Большинство исследований взаимосвязи войны и коррупции сосредоточены на внутренних конфликтах и не затрагивают конфликты с соседними странами. Тем не менее о них можно судить по исследованиям влияния типа политического режима в стране на коррупцию и на склонность вступать в войны.

Советский Союз был партийной автократией, то есть режимом, в котором власть рассредоточена в руках партийной бюрократии. После распада СССР Россия и Украина стали транзитными режимами, находящимися где-то между демократией и автократией. Украина все это время по большей части демократизировалась, а Россия, наоборот, двигалась в сторону персоналистской автократии, где власть сосредоточена в руках одного человека.

На Россию в этой трансформации во многом негативно повлияли «нефтяная игла» и рост цен на сырье в начале 2000-х. Как показывают исследования, весомая доля природных ресурсов в доходах государства с большой вероятностью приводит к установлению авторитарного режима. В таких странах экономический рост не зависит от развития институтов (таких как защита прав собственности или разделение властей) и человеческого капитала, так что элиты и граждане предпочитают заниматься не производством товаров и услуг, которое стимулирует рост доходов государства от уплаты налогов, а дележом нефтяной ренты через подкручивание экономического законодательства в свою пользу. Добыча регулируется государством, что приводит к концентрации власти и сращиванию политического влияния с экономическим. Поэтому власти даже препятствуют развитию нересурсоориентированных индустрий — ведь те создают независимые от добычи ресурсов и соответственно от власти автократа элиты, которые могут начать с ними конкурировать.

Основным способом распределения ресурсов и покупки лояльности ключевых групп элит и населения в таких режимах становится коррупция. В то же время задача оппозиции по координации усилий оказывается осложнена ввиду того, что власти могут просто купить и кооптировать набирающие влияние группы.

Диктатура и коррупция дополняют друг друга. Как показывает исследование Ханны Фьельде и Хаварда Хегре из Университета Упсалы, коррупция помогает авторитарным лидерам сконцентрировать власть и делает такой режим более устойчивым. Другое исследование Фьельде демонстрирует, что наличие нефтяной ренты дополнительно стабилизирует коррумпированные режимы. Демократии коррупция, наоборот, дестабилизирует, поэтому власти будут стремиться избавиться от нее, иначе они рискуют оказаться в ситуации гражданского конфликта, который может спровоцировать переход к другому типу режима. Высокий уровень коррупции заставляет переходные режимы оставаться переходными, не давая им стать ни полноценными демократиями, ни полноценными автократиями.

Из всех типов авторитарных режимов персоналистские автократии (а помимо них, есть еще партийные диктатуры, военные хунты и монархии) наиболее неустойчивы, коррумпированы и склонны к конфликтам. Власть в них выстроена вокруг автократа, а не на основе институтов, поэтому коррупция становится основным инструментом управления. Однако институты защищают и самого правителя, так что если они не работают и в стране все решается силой и деньгами, то у оппонентов возникает больше соблазнов захватить власть силой. Задачей диктатора в этом случае становится поддержание такой ситуации, в которой ни у кого в стране не было больше, чем у него, сил и денег, чтобы потенциальные соперники не могли объединиться. Последнему, согласно исследованию профессора политологии Эрика Усланера из Университета Мэриленда, коррупция особенно помогает, поскольку она разрушает доверие жителей страны к согражданам, обществу в целом и государству, заставляя их доверять только узкому кругу знакомых.

Как полагает российский экономист Константин Сонин, раньше преподававший в РЭШ и НИУ ВШЭ, а теперь работающий в Университете Чикаго, чем дольше диктатор остается у власти, тем чаще ему приходится прибегать к репрессиям и тем выше становится для него опасность, что после отставки или отстранения от власти он сам будет репрессирован. Из-за этого, по мнению Сонина, со временем автократ начинает предпочитать окружать себя лояльными людьми, а не компетентными, потому что последние могут представлять для него опасность. Однако такая замена приводит к ухудшению качества управления и все большему количеству все более опасных ошибок, дестабилизируя таким образом режим. Собственно, самой большой ошибкой Путина Сонин считает вторжение в Украину.

Классическое исследование Барбары Геддес, Джозефа Вригта и Эрики Франс, посвященное смене авторитарных режимов, подтверждает, что опасения автократов не напрасны. В 69% случаев падение персоналистского режима заканчивалось убийством, изгнанием или тюремным заключением диктатора. Как отмечают авторы, диктаторы, которые опасаются наказания после отстранения от власти, склонны начинать войны, чтобы его предотвратить. И это несмотря на то, что поражение в войне увеличивает вероятность свержения автократа. Военные действия могут помочь им отвлечь граждан от внутренних проблем, ввести чрезвычайные меры, запрещающие их критиковать, переложить ответственность за ухудшение жизни на противника, а конкурентов отослать на фронт.

Чаще всего персоналистские автократии воюют с демократиями — демократии с демократиями и автократии с автократиями воюют достаточно редко. У переходных режимов в силу их неустойчивости вероятность оказаться втянутыми в конфликт выше, чем у уже устоявшихся демократий и автократий. И хотя демократии часто и сами инициируют конфликты, так что назвать демократию гарантом мира нельзя, все же чаще инициаторами в паре с персоналистскими автократиями становятся именно последние. Как полагает команда исследователей под руководством Брюса Буэно де Мескиты, использующая теорию игр для политического прогнозирования, это связано с отсутствием в автократиях институциональных ограничений и сосредоточением власти в одних руках. Диктаторам нужно убеждать меньшее количество людей в необходимости начать войну. Своим советникам они не доверяют, поэтому, в отличие от демократических правительств, выбирают конфликты менее осторожно и чаще проигрывают. Однако автократии мало волнует общественное мнение внутри страны, они гораздо менее чувствительны к экономическим и людским потерям, чем демократии, так что готовы вести войны гораздо дольше.

Коррупция действительно во многом стала причиной российского вторжения в Украину. На протяжении многих лет Владимир Путин использовал ее для концентрации власти в своих руках и уничтожения институтов, которые могли бы предотвратить войну. Она подталкивала его к постоянному увеличению военного бюджета для поддержания лояльности военных, одновременно создавая иллюзию всемогущества российской армии и стимулируя желание испытать ее на поле боя. Она же создает для российских элит стимулы для продолжения бессмысленной и очевидно проигранной войны, поскольку позволяет наживаться на госзаказах и административном хаосе, порождаемом войной, а также помогает удерживать власть.

Насколько эффективны санкции?

Насколько жадность российских элит можно использовать для их раскола с целью прекращения войны? На протяжении многих лет коррумпированные элиты вывозили большую часть своих богатств на Запад, потому что понимали, что в России их собственность не защищена. Санкции лишили многих из них значительной части накопленного имущества. Однако большинство экспертов отмечают, что ограничения пока не оказывают существенного эффекта, поскольку не прописаны условия их снятия.

Западные чиновники дают понять, что санкции могли бы быть сняты в случае вывода российских войск из Украины, но это условие нигде не закреплено и плохо таргетировано: те части российских элит, которые в теории могли бы влиять на решение о выводе войск, имеют не так много активов за рубежом, а те, кого санкции затронули особенно сильно, не имеют реального политического влияния. При этом они могли бы что-то сделать для прекращения войны в обмен на обещание безопасности и возвращения активов, но требование прекратить войну кажется им недостижимым и подталкивает только к бездействию.

Ученые Дэвид Кортрайт и Джордж Лопес из Института исследований миротворчества в Университете Нотр-Дам проанализировали эффективность всех международных санкций, примененных в 1990-х годах, и пришли к выводу, что основными условиями их успеха были приверженность накладывавших их стран к соблюдению санкционного режима и создание позитивных стимулов для выхода из-под санкций. Четко прописанные условия их снятия с индивидов, такие как материальная поддержка украинской армии или российского антивоенного движения, создали бы стимулы к действию для российских элит. К тому же вовлечение олигархов в антивоенную активность разорвало бы их связи с путинским режимом: элита стала бы дополнительно заинтересована в смене режима и прекращении войны.