Назад ради будущего. Как вернувшиеся эмигранты помогали восстанавливать свои страны

Чили после Пиночета

Рано утром 11 сентября 1973 года колонна танков с грохотом пронеслась через центр Сантьяго ко дворцу Ла Монеда, резиденции чилийского президента. С группой сторонников там находился президент Сальвадор Альенде, который отказался сдаться мятежникам, потому что «президент, избранный народом, не сдается». В 11 утра самолеты Hawker Hunter чилийских ВВС выпустили в Монеду шестнадцать ракет. Альенде взял автомат, приставил его к голове и нажал на курок.

Ответственность за переворот несли руководители четырех родов войск. Генерал Аугусто Пиночет, командующий армией, вскоре накопил достаточную власть, чтобы установить личную диктатуру. Национальный конгресс был распущен, а политические организации запрещены. Право на свободу слова, прессы и собраний приостановлено. Политические противники режима просили убежищ в посольствах. Некоторым удалось покинуть страну на законных основаниях, используя свои паспорта. Но даже если отъезд внешне казался добровольным, он вовсе не был таким на самом деле. Тайная полиция Пиночета не оставляла его противникам выбора. Журналистка Ана Лаура Катальдо вспоминала: «Мы встретились на квартире у Лучо и начали говорить о том, кто из наших друзей еще на свободе, кто уже заключен под стражу и кто мертв. Потом мы начали понимать, что круг смыкается вокруг нас». Она бежала в Лиму в феврале 1974 года. Но и за границей противники Пиночета не чувствовали себя в полной безопасности. Так, автомобиль О. Летельера, бывшего министра правительства Альенде, взлетел на воздух в центре Вашингтона.

Изгнанников открыто осуждали как подрывников, иностранных агентов и античилийских ренегатов, ответственных за клеветническую кампанию не только против режима, но и против Чили. В дополнение к изгнанию за границу военный режим использовал внутреннее изгнание для наказания врагов, которые не считались опасными. Их отправляли в отдаленные районы без возможностей для контакта с друзьями и союзниками и требовали ежедневно отмечаться в местной полиции. Декретом № 81 от ноября 1973 года военное правительство потребовало от граждан, покинувших страну после переворота, получать разрешение Министерства внутренних дел на повторный въезд в Чили. Никому из изгнанников, считавшихся опасными, как правило, не разрешали вернуться. Когда они продлевали свои паспорта в чилийских консульствах, многим их штамповали специальной буквой L — она указывала на список лиц без права на возвращение.

Несмотря на тяготы изгнания, эмигрировавшие чилийцы предпринимали практические шаги для улучшения своей жизни: получали высшее образование, приобретали новые навыки и копили деньги на случай возвращения. Они работали над тем, чтобы сохранить чилийскую культуру и передать ее детям. Открывали кафе с чилийской едой и вином, создавали фольклорные группы, публиковали бюллетени. Для детей организовывали субботние школы, в которых преподавали испанский язык и чилийскую культуру. Изгнанные чилийские музыкальные группы, например, Inti Illimani (жили в Риме) и Quilapayún (жили в Париже), постоянно путешествовали, чтобы поддерживать экспатриантов и дух сопротивления. Эмигранты работали в политической сфере — рассказывали принимающим их странам о репрессиях и нарушениях прав человека, чтобы подготовить почву для возможного восстановления демократии на родине. Политические активисты создавали подразделения партий везде, где оказывалась хоть горстка чилийцев. Социалистическая партия и UP («Народное единство») сделали Берлин своей штаб-квартирой. Коммунистическая партия обосновалась в Москве, MIR («Левое революционное движение») — в Гаване и Париже. Даже самые маленькие политические группы распространяли информацию о Чили, устраивали марши и демонстрации, собирали одежду для бедных.

Эмигранты заставляли правительства принимающих стран осуждать режим Пиночета в ООН и на других международных форумах, поддерживали кампании по освобождению политических заключенных и настаивали на запрете торговли с Чили. В Канаде комитеты солидарности подтолкнули правительство к запрету продажи двигателей и запасных частей для самолетов чилийским военно-воздушным силам.

В 1983 и 1984 годах протестные настроения в Чили вернули эмигрантам надежду, что диктатура может пойти на уступки или даже пасть. Изгнанные политические лидеры хотели вернуться, чтобы присоединиться к оппозиции и руководить ею. Видные деятели сопротивления начали прилетать в Сантьяго без разрешения на въезд в страну. В июле два участника музыкальной группы Inti Illimani приземлились в международном аэропорту Сантьяго, но им отказали во въезде. 1 сентября шесть лидеров UP прибыли рейсом Air France из Буэнос-Айреса. Чилийские агенты вошли в самолет, избили их и отправили обратно в Буэнос-Айрес. Шестерка вернулась на следующий день. Им вновь отказали во въезде и отправили в Боготу.

Под экономическим и политическим давлением Пиночет захотел обезопасить себя ширмой либерализма. В 1980 году под него приняли специальную конституцию. Диктатор сам декларировал переход к «демократии». В 1987 году специальным декретом допустили формирование парламента и ряда политических партий. В 1988 году инициировали проведение плебисцита «да/нет» в отношении продолжения правления Пиночета. Естественно, диктатор был уверен, что его выберут без особенных проблем. Пытаясь представить октябрьский плебисцит 1988 года как законный и справедливый, 1 сентября 1988 года правительство объявило, что больше не препятствует возвращению эмигрантов.

В стране, привыкшей к контролируемым СМИ, лидеру социалистов Рикардо Лагосу разрешили редкое появление на национальном телевидении. Повернувшись к камере, Лагос сказал, обращаясь к диктатору: «Вы обещаете стране еще восемь лет пыток, убийств, нарушений прав человека. <…> Недопустимо, чтобы чилиец имел такое стремление к власти, чтобы пытаться удерживать ее 25 лет!» Когда запаниковавшие журналисты попытались его прервать, он заметил: «Я говорю за 15 лет молчания».

Лагос, как и все политические противники диктатуры, хорошо знал, что такое молчание. Он также знал, каково жить вдали от дома и чувствовать себя беспомощным. В 1974 году после укрепления режима Пиночета Лагос эмигрировал из страны и принял должность приглашенного профессора в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилле. Там он руководил в том числе конференцией, на которой лидеры оппозиции обсуждали уроки чилийской трагедии. Их встреча положила начало диалогу между бывшими соперниками. Горстка эмигрантов, обсуждавшая драму своей страны, Пиночета не пугала. Но именно она, объединившись в Concertación de Partidos por la Democracia, союз христианских демократов и бывших левых из Народного единства, на плебисците 1988 года «скинула» диктатора.

Многие левые выступали против участия в плебисците, ожидая мошенничества, как и на предыдущих референдумах Пиночета. Они говорили, что их участие только узаконит авторитарную конституцию диктатора. Лагос утверждал, что альтернативы нет. Он стал лидером коалиции 17 партий против Пиночета. На состоявшемся плебисците 54% от числа голосовавших выступили против диктатуры. В течение года между плебисцитом и выборами (их назначили на конец 1989 года) оппозиция и правительство вели переговоры по вопросам будущего страны и поправок к Конституции.

На состоявшихся 14 декабря президентских выборах — первых после 17 лет диктатуры — президентом избрали демократа Патрисио Эйлвина. Рикардо Лагос занял в его правительстве пост министра образования. 11 марта 1990 года на том же футбольном стадионе, который Пиночет использовал для интернирования и пыток тысяч политических противников, демократически избранный президент обратился к народу Чили. Диктатура закончилась. Ее победили, как потом скажет чилийский социолог Тереза ​​Вальдес, карандашом. Обстановка и в стране, и в парламенте была тяжелой. Оппозиция выиграла выборы с минимальным перевесом, влияние бывшего режима все еще оставалось значительным. Для укрепления новой государственной идеологии оппозиция использовала «политику памяти»: медленно и осторожно она доносила до населения мысль о жестокости режима Пиночета.

Политика Чили на долгие годы оказалась в руках эмигрантов — тех, кто в свое время сам сбежал от режима или кого родители вывезли совсем маленьким. Память о диктатуре была для них не только общественным лозунгом, но и личным нарративом. В 2000 году пост президента занял Рикардо Лагос. В 30-ю годовщину военного переворота Пиночета, в 2003 году, президент объявил о создании комиссии, которая должна будет установить, что случилось с бывшими политическими заключенными. В 2004 году также приняли решение о выплатах компенсации более чем 27 тысячам чилийцев, жертвам политических репрессий. Альенде установили памятник возле президентского дворца — как герою, погибшему в попытках защитить чилийскую демократию. В 2005 году Сенат принял поправки к Конституции, которые сократили президентский срок до четырех лет.

Мишель Бачелет, дочь генерала ВВС Чили Альберто Бачелета, родилась в 1951 году. Когда Пиночет пришел к власти, ей было 22. Ее отец отказался поддержать нелегитимное правительство, был арестован и подвергнут пыткам, из-за которых умер. Мишель и ее мать пытались продолжить его дело, сопротивляясь диктатору, но их тоже арестовали и отпустили только после вмешательства зарубежных правительств. В 1975 году семью выслали из Чили. Они жили в Германии и Австралии, где Мишель изучала медицину. В 1979 году она смогла вернуться домой. В марте 2000 года Мишель Бачелет стала министром здравоохранения в правительстве Лагоса, в 2002 году — министром обороны, причем первой женщиной, которая занимала этот пост в Латинской Америке (кроме медицины, Бачелет в конце 1990-х изучала военную стратегию и континентальную оборону). В марте 2006 года Мишель Бачелет выбрали президентом Чили. Пиночет еще застал ее президентство, хотя вряд ли мог его осознавать из-за прогрессирующего слабоумия. Генерал не понес наказания за свои преступления. В декабре 2006 года, когда он умер, на улицы вышли как ликующие противники бывшего диктатора, так и те, кто, вытирая слезы, провожал его в последний путь.

После восстановления демократии в Чили проводится политика, направленная на содействие возвращению чилийцев, покинувших страну по политическим причинам. Чили поддерживает отношения более чем с 460 тысячами чилийцев за границей. После реформы 2005 года в этот список входят также дети чилийцев, родившиеся уже за границей. В современном Чили из страны больше не бегут, а уезжают чаще всего по учебе (52% от общего числа) и обычно — чтобы вернуться.

Испания после Франко

После установления в Испании диктатуры Франсиско Франко около 500 тысяч человек вынужденно покинули страну. Их исход обычно называют республиканским или испанским изгнанием: хотя не все из бежавших позиционировали себя республиканцами, большинство выступало против нового режима. На родине их ждало заключение или смерть. Они чувствовали себя проигравшими, но даже за рубежом, отрезанные от дома, продолжали борьбу против диктатуры. По официальной статистике Испанского института эмиграции, с 1960 по 1973 год из страны эмигрировал еще один миллион испанцев. Однако в период позднего франкизма испанцы часто уезжали для улучшения благосостояния или в поисках работы, а не только из политического несогласия. Если принять во внимание и тех, кто сделал это нелегально, число перейдет за 2 млн. Выбор страны во многом зависел от политической ориентации, но самыми популярными направлениями оставались Мексика, Франция и СССР.

Эмигранты не были изолированы или отчуждены от тех, кто остался в Испании. Как правило, они поддерживали контакты с родной страной — писали близким, отправляли им деньги или посылки. Цензура писем, особенно жесткая в первые годы диктатуры, со временем ослабла. Документы Western Union подтверждают, что и отправить деньги домой можно было относительно легко. Эмигранты поддерживали связь и друг с другом. Например, Комитет помощи испанскому народу (Comité de Apoyo al Pueblo Espanol), базировавшийся в Мексике, помогал пострадавшим. Во Франции испанские беженцы выпускали газету La Voz de Madrid. Самой популярной ее частью был раздел «Paraderos» («Местонахождение»). Он состоял из списков имен и местонахождения людей, которые надеялись отыскать друг друга.

Многие политические эмигранты мечтали вернуться домой. Они продолжали следить за тем, что происходит в Испании, и пытались влиять на политику страны из-за рубежа. Интеграция уехавших в европейские политические сети дала им возможность лоббировать свои позиции внутри Европы, чтобы противостоять укреплению франкизма. В ноябре 1943 года эмигранты сформировали Испанскую хунту освобождения, которая претендовала на роль главного органа испанской оппозиции. Через ООН она намерена была добиваться свержения режима. Испанская хунта освобождения представляла оппозицию на учредительной конференции ООН в Сан-Франциско, куда сама Испания приглашена не была. Деятельность ее, однако, не всегда складывалась успешно из-за значительной разобщенности оппозиционных сил. Несмотря на то что лидеров ИХО принимали на высшем уровне, дипломатического признания правительство в изгнании так и не получило.

В послевоенный период Франко активно добивался реинтеграции страны в мировой порядок, преимущественно через Вашингтон. Уже в 1946 году Пентагон назвал Испанию потенциальным союзником: Америку в первую очередь интересовала возможность размещения на территории Испании военно-морских и военно-воздушных баз. В 1950 году растущая поддержка США заставила ООН снять наложенные на Испанию санкции. Большинство стран — участниц ООН назначили в Испанию своих послов, возобновив дипломатические отношения. Европейские державы изначально были куда менее сговорчивы, хотя Франция и Германия поощряли экономическое развитие Испании — и ради собственной выгоды, и в надежде создать там условия для восстановлению демократии. В декабре 1955 года Испания вступила в ООН, что спровоцировало кризис идентичности многих беженцев. Они спрашивали друг друга: если франкистской Испании разрешили вступить в ООН, значит, антифашистская борьба на самом деле никому не нужна? В 1961 году генерал де Голль назвал Франко и испанский режим «фактором стабильности и социального мира во всем мире и особенно в Европе». В феврале 1962 года испанское правительство инициировало «переговоры для изучения возможности установления ассоциации с Сообществом [Европейским экономическим сообществом (ЕЭС)], способной со временем привести к полной интеграции».

Заявка Испании вызвала негодование со стороны многих противников режима Франко, которые мобилизовались через политические партии, профсоюзы и средства массовой информации в попытке помешать ему присоединиться к Римским договорам, заложившим основу ЕЭС. В июне 1962 года более 100 лидеров испанской оппозиции, как изгнанных, так и проживающих в Испании, собрались в Мюнхене под эгидой IV Конгресса Европейского движения (the European Movement). Они настаивали на том, что «интеграция любой страны с Европой, будь то в форме полноправного членства или ассоциации, требует демократических институтов». По возвращении из Мюнхена диссиденты, проживающие в Испании, снова вынуждены были выбирать между изгнанием и заключением под стражу. Европейским национальным парламентам не понравилось подобное давление. В октябре 1962 года рассмотрение всех заявок на ассоциацию с Сообществом приостановили.

20 ноября 1975 года Франко скончался после долгой болезни. Самая продолжительная диктатура в истории Европы, длившаяся с 1939 по 1975 год, закончилась. Смерть диктатора не выгнала людей на улицы требовать демократии. Бюрократический аппарат продолжил функционировать, армия сохранила лояльность режиму. Фактически, страной с конца октября руководил принц Хуан Карлос, еще в 1969 году объявленный официальным преемником. Оппозиционеры воспринимали Хуана Карлоса временным компромиссом и готовились к революции. Испано-британский ученый Хосе Амодиа комментировал будущее Испании так: «Наивно ожидать, что смерть Франко сотворит чудо. В будущем Испании я вижу много тьмы и почти никакого света; мой прогноз должен быть пессимистичным».

22 ноября наследника короновали как Хуана Карлоса I, короля Испании. Родившийся в Риме, в семье ссыльной королевской фамилии, он понимал, как недолговечны автократии. Еще в 1973 году принц говорил своему наставнику Торкуато Фернандесу-Миранде: «Монархия должна быть демократической. Только в таком варианте ее признают Европа и мир». Осенью 1974 года рухнул авторитарный режим в Греции, весной 1974 — в Португалии. Франкисты у власти осознавали кризис режима и искали выход из него. Даже в самых закрытых кругах допускали либерализацию.

Коридор для реформ у монарха был узким. В своем выступлении перед кортесами (восстановленные в 1942 году, они стали фактически собранием доверенных лиц правителя) Хуан Карлос I сказал: «Сегодня начнется новый этап истории Испании». Страна, пережившая почти полвека насильственной диктатуры, репрессий и беззакония, начала аккуратный, медленный переход к демократии. Хуан Карлос решил опираться на «цивилизованных правых» — поколение молодых политиков, не участвовавших в гражданской войне и готовых к переменам сверху. На пост председателя правительства он назначил Адольфо Суареса. Уже в первом обращении к нации Суарес провозгласил курс на демократические перемены и пообещал «уважать противников и предоставить им возможности для сотрудничества». После Франко такие обещания многим казались пустыми словами.

Однако в течение следующего года испанское правительство избавилось от наиболее одиозных и репрессивных институтов франкистского режима, провело амнистию политических заключенных, распустило Национальное движение, легализовало основные партии, включая компартию (главный объект травли Франко). При посредничестве Суареса после выборов 1977 года участники всего политического спектра — от консерваторов до коммунистов — договорились строить новый режим как можно менее конфронтационным способом. Внутрипартийное соглашение назвали пактом Монклоа (Pactos de la Moncloa, по названию правительственной резиденции в Мадриде). Еще в 1969 году возможность установления демократии в Испании именно благодаря консенсусу между объединенной оппозицией и политическими представителями прогрессивной буржуазии была предложена коммунистом Фернандо Клаудином на страницах эмигрантского журнала «Cuadernos de Ruedo Ibérico», хотя не нашла тогда значительного отклика.

Переходные элиты установили конституционную монархию с парламентской системой, основанной на принципах представительной демократии. Они заключили «Пакт о забвении» (Pacto de Olvido), который имплицитно исключал политическое использование сторонами прошлого и истории. Все прежние обиды предлагалось забыть: Закон об амнистии 1977 года, например, освобождал политических заключенных в обмен на запрет судебного преследования лиц, виновных в нарушениях прав человека. Следующим шагом консенсуса стала Конституция 1978 года. В статье 42 она регламентировала, что «...государство будет особенно обеспечивать защиту экономических и социальных прав испанских рабочих за границей и направлять свою политику на их возвращение».

Многие уехавшие вернулись в Испанию сразу после принятия Закона об амнистии 1977 года. Их возвращение не только укрепило веру в демократию внутри страны, но и активизировало поддержку демократической зарубежной прессы. В 1978 году текстом основного закона страны Испания, по сути, предложила своим подданным возвращаться домой. Сложно сказать, сколько точно испанцев откликнулись на этот призыв, поскольку официальная статистика почти полностью отсутствует. Десятки тысяч человек приезжали каждый год. Помимо экономических и трудовых последствий, возвращение эмигрантов несло в себе важные социокультурные и политические изменения. Они привозили в Испанию свои привычки, образ жизни и мышление, сформированные во время пребывания за Пиренеями — там, где не было диктатуры.

Всего через несколько лет после формального отказа от своих авторитарных институтов Испания выполнила практически все требования, связанные со зрелой демократией. Свободные и конкурентные выборы подтвердила мирная передача власти от правых к левым в октябре 1982 года: большинство голосов получила Испанская социалистическая рабочая партия. В 1986 году Испания присоединилась к Европейскому экономическому сообществу (ЕЭС). В мае 1982 года нона стала шестнадцатым членом НАТО (соглашение ратифицировано на референдуме в 1986 году). Испания провела политическую, экономическую и социальную модернизацию за гораздо более короткий период, чем любая другая европейская страна. Демократизацию в испанском стиле называют «переходом путем компромиссов». Соглашение о будущем страны было заключено там на высшем уровне при относительно низкой активности населения.

Руанда после геноцида

С 1990-х годов к югу от Сахары начались процессы политического перехода, названные «второй волной освобождения Африки». Международное давление подталкивало африканские авторитарные режимы к политической либерализации. Многие из транзитов, особенно во все еще разделенных обществах, были затяжными и сопровождались насильственными конфликтами. Зарождающиеся «демократии», как правило, оставались номинальными — с конституционным порядком, разделением властей и проведением выборов, но без настоящего демократического содержания. В странах формировались так называемые гибридные режимы.

В этнократической Руанде доминировал этнос хуту. Тутси были фактически выключены из политической жизни страны. В начале 1970-х годов в стране ввели 9-процентную этническую квоту для тутси в школьном и университетском образовании. В официальных СМИ тутси изображались как люди, чуждые Руанде. Власть хуту довольно быстро эволюционировала в сторону автократии. В период с 1959 по 1962 год около 336 тысяч тутси бежали из страны и поселились в основном в четырех граничащих с Руандой странах: Бурунди, Уганде, Танганьике (Танзания) и Леопольдвиле (Демократическая Республика Конго). В Бурунди беженцы не имели права на получение гражданства, а значит, не могли устроиться на работу или получить образование. В Танзании руандийцы получали образование, участвовали в экономике, строили бизнес. В Уганде можно было даже получить высшее образование, беженцы там часто учили и английский язык. Во всех странах приезжие были слабо интегрированы в социально-экономическую жизнь. Они все еще чувствовали себя руандийцами и скучали по родине — слушали национальную музыку, радио Руанды, отмечали национальные праздники.

В изгнании беженцы тутси начали объединяться в партизанские отряды и нападать на Руанду из соседних стран. Они не собирались отказываться от возвращения домой. Многие из них были вооружены или имели военный опыт. В 1987 году в Кампале беженцы создали военно-политическую организацию — Руандийский патриотический фронт (РПФ) во главе с Полем Кагаме. В октябре 1990 фронт вторгся в Руанду из Уганды. В августе 1993 года в Аруше (Танзания) политическая элита Руанды, РПФ и внутренняя оппозиция заключили Арушский мирный договор, положивший конец гражданской войне. Однако просуществовал он недолго. 6 апреля 1994 года президентский борт, подлетавший к Кигали, столице Руанды, сбили. Президент страны Жювеналь Хабиаримана погиб вместе с остальными пассажирами. Ответственность за теракт власти возложили на Руандийский патриотический фронт, использовав нападение как причину развертывания массового геноцида против тутси. За два месяца в стране уничтожили около 800 тысяч руандийцев. Как минимум 750 тысяч принадлежали к этносу тутси. Геноцид в районе Великих Озер стал одной из самых масштабных катастроф XX века.

На сто дней государство перестало выполнять все свои функции и сосредоточилось на единственной — проведении геноцида. Участвовать в нем должен был каждый хуту Руанды. Уклонение наказывалось смертью. В июле 1994 года военная победа РПФ положила геноциду конец. Фронт занял страну, у которой уже не осталось сил сопротивляться, встав во главе государства, только что убившего десятки тысяч их собратьев. Ему предстояло восстанавливать страну. Первым делом сформированное Правительство национального единства призвало беженцев возвращаться.

В период с 1994 по 1998 год в Руанду вернулось большинство эмигрантов. Страну они находили в разрушенном состоянии — с отсутствующими инфраструктурой, медициной, образованием, промышленностью. Подавляющее большинство репатриантов (примерно 47%) в течение первых пятнадцати лет после геноцида прибыли из ДРК. Скорее всего, давление, которое они чувствовали там, заставляло их желать возвращения в постгеноцидную Руанду в надежде, что получится построить новый мир дома. Правительство и весь влиятельный слой «новой» Руанды формировались из людей, не живших в стране в течение многих лет; а для прибывших моложе тридцати приезд часто был первым в жизни. Многие чувствовали эйфорию от возвращения, но быстро убеждались, что реальность куда сложнее фантазий.

Руанду фактически восстановило правительство, полностью сформированное из бывших эмигрантов. Многие из них росли и получали образование за пределами страны. Шарль Муриганде, советник президента по иностранным делам, сказал про концепцию репатриации: «Все они руандийцы, и они заслуживают права жить здесь. Это то, за что мы боролись. Мы знаем, что значит быть беженцами». Выросший в лагере для беженцев в Бурунди, Муриганде получил образование в Бельгии, преподавал в Говардском университете (Вашингтон), но после геноцида отказался от академической карьеры, чтобы вернуться домой и помогать восстанавливать страну. Анастасе Мурекези, занимавший пост премьер-министра в 2014–2017 годах, тоже учился в Бельгии. Пьер Дамьен Хабумуремьи, премьер-министр в 2011–2014 годах, получил степень магистра во Франции, а степень доктора — в Буркина-Фасо. Большинство руандийских чиновников стремилось получить опыт за рубежом, чтобы вернуться и применить его дома. Министерство образования Руанды называет своей миссией предоставление «гражданам равных возможностей для получения образования в учебных заведениях мирового уровня».

В 1995 году правительство Руанды начало проводить информационные кампании, нацеленные на руандийских беженцев. По программе «Иди и смотри, приезжай и рассказывай» для групп беженцев организовывали ознакомительные поездки на родину, чтобы они могли лично убедиться в достойных условиях жизни там. После знакомства группы возвращались в свои поселения, чтобы поделиться впечатлениями. Такие кампании особенно активно продвигались в Уганде, Танзании и Бурунди. УВКБ ООН (Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев) помогало беженцам, если те хотели вернуться, с размещением, обеспечивало медицинскую помощь и предметы первой необходимости. Многие возвращенцы, однако, сталкивались с земельной проблемой. Их прошлые жилища оказались либо заняты, либо уничтожены. Правительство в качестве ответной меры выделило часть земель национального парка Акагера для ведения сельского хозяйства.

Молодое поколение, ищущее образования и экономических возможностей, предпочитало селиться в Кигали, даже если их родители выбирали Акагеру. Министерство образования Руанды и УВКБ ООН разработали несколько программ специально для репатриантов. В условиях растущей экономики деловой, инвестиционный и строительный сектора города быстро развивались, предлагая множество вакансий. Страна постепенно стала привлекательной в социально-экономическом плане, особенно по сравнению с соседями по району Великих озер.

Значительно увеличилось предоставление образовательных услуг. Чистый показатель охвата начальным образованием составлял 80% в конце 1990-х годов, но продолжал расти и достиг 98,5% в 2010 году. Это самый высокий показатель среди стран Африки. Индекс гендерного паритета превысил 1,0 с 2011 года — это означает, что коэффициент охвата средним образованием девочек выше, чем мальчиков. Значительные улучшения произошли не только в секторе образования, но и в секторе общественного здравоохранения. Коэффициенты смертности младенцев и детей в возрасте до пяти лет снизились с 129,6 и 268,3 в 1995 году до 31,1 и 41,7 в 2015 году соответственно. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении удвоилась с 31,6 года в 1995 году до 64,5 года в 2015 году.

Рожденные в годы, прошедшие после геноцида, дети учатся в школах, которым настоятельно рекомендуется воздерживаться от использования каких-либо ярлыков. Учащиеся не называют себя хуту или тутси. Нигде в документах больше не указывается национальность. Руанда сосредоточена на построении общего будущего. В 2001 году правительство представило новый флаг, национальный гимн и герб, на котором написано «Единство, Труд, Патриотизм». В политическую жизнь страны активно вовлечены женщины. На выборах 2018 года они получили большинство мест в парламенте Руанды — это самый высокий показатель в мире.

Правительство Руанды в 2000 году возглавил Поль Кагаме, занимавший до этого пост вице-президента. Демократия режима Кагаме в целом довольно формальна: хотя конституция, принятая в 2003 году, предусматривает демократическую политическую систему, антиправительственные движения жестко подавляются, не оставляя места для крупных оппозиционных партий. Правительство при президенте Поле Кагаме взялось за реализацию плана, известного как Умуганда. Каждую последнюю субботу месяца движение в столице останавливалось на несколько часов, чтобы руандийцы могли навести порядок на улицах. Чистота — один из показателей, которыми Руанда гордится. В правительстве Кагаме также заработала Комиссия национального единства и примирения. Она отвечала за публикацию отчетов, показывающих, насколько хорошо люди живут друг с другом. Любые разжигающие ненависть высказывания в стране запрещены. За оправдание геноцида установлены значительные сроки.

Важным фактором модернизации стала также активная дипломатия Руанды. С момента создания своего правительства РПФ систематически прилагал усилия для назначения руандийцев на стратегические посты в Африканском союзе, Африканском банке развития и других международных организациях. Миграция, будь то внутренняя или международная, тоже оказывает глубокое влияние на социально-экономическое развитие Руанды. Она играет важную роль благодаря передаче навыков, знаний и технологий, а также инвестициям и денежным переводам, используемым для развития страны, общин и семей мигрантов.