Ставки главнокомандующих. Что теория игр говорит о будущем войны и перспективе переговоров между Россией и Украиной

После того как российская государственная пропаганда закончила празднование взятия Бахмута, что на общем провальном фоне преподносилось как невероятный успех, стало понятно, что у Кремля нет ясного понимания дальнейшего плана. Даже владелец ЧВК Вагнера Евгений Пригожин, по совместительству управляющий фабрикой троллей, открыто признал, что в самом оптимистичном сценарии (который настолько оптимистичен, что он сам в него не верит) России удастся оставить за собой только те территории, которые она захватила на данный момент. По сути, это означает, что российские власти отказались от своей уже третьей по счету стратегии вторжения в Украину и теперь вынуждены будут предложить четвертый вариант.

История провалившихся стратегий

Первая стратегия, также известная как «взять Киев за три дня», полагалась на силы спецназа ГРУ и провалилась в первую очередь из-за того, что планы российских спецслужб оказались известны Украине. Вторая стратегия подразумевала оккупацию всей территории Украины и блокаду крупнейших городов. Она также быстро провалилась из-за полной неготовности российских войск к полномасштабной войне на такой большой территории. Осенью 2022 года украинцы провели масштабное контрнаступление, вернув боевые действия на юго-восток страны. После этого Россия радикально поменяла образ ведения войны и сделала новую заявку на успех, вернее даже две.

Первая заявка называлась «частичная мобилизация». По словам Владимира Путина, в войска направили 318 тысяч человек. Независимые подсчеты по косвенным признакам (впрочем, критикуемые за методологические ошибки) дают свыше 527 тысяч мобилизованных. В любом случае, даже если брать по нижней границе оценок, выходит в полтора раза больше новых солдат, чем насчитывала вся российская группировка вторжения в феврале 2022 года (около 200 тысяч человек). За счет мобилизации командование ВС России небезосновательно рассчитывало провести крупное наступление — например, полностью занять Донбасс.

Вторая заявка описывалась как «удары по энергетической инфраструктуре». Как раз осенью 2022 года начались систематические налеты при помощи дальнобойных высокоточных ракет и дронов-камикадзе по объектам украинской энергетики с довольно прозрачной целью: оставить украинцев зимой без света и тепла, спровоцировать гуманитарную катастрофу и тем самым сломить их волю к сопротивлению. Надежды на успех тоже были немалые: за пару месяцев Кремлю удалось выбить примерно четверть генерирующих мощностей и заставить мэра Киева Виталия Кличко рекомендовать горожанам запасаться едой, водой и теплой одеждой.

Итоги зимне-весенней кампании в Украине позволяют смело говорить о провале этих замыслов. Мобилизация не позволила качественно повысить боеспособность воюющей армии, скорее наоборот — общая степень оснащенности и подготовки даже снизилась. Если посмотреть на карту изменения линии фронта с ноября 2022 года до 20-х чисел мая 2023 года, то территориальное продвижение российских войск (выделено красным) выглядит просто смехотворным.

Источник

Точно так же неудачей кончились многомесячные ракетные обстрелы энергосистемы Украины. С октября 2022 по май 2023 года только ракет (без учета дронов-камикадзе) по стране выпустили более 1100 (практически исчерпав их запас), по объектам энергетики пришлось 250 попаданий. Тем не менее организовать сколько-нибудь продолжительные «блэкауты» хотя бы на уровне отдельных городов или регионов так и не вышло.

Российскую общественность готовят к переговорам

В России прекрасно осознают сложившуюся ситуацию позиционного тупика. Уже довольно давно видные пропагандисты и некоторые непосредственные участники боевых действий осторожно прощупывают общественное мнение на предмет вероятных переговоров о мире и условий, на которых они могли бы состояться.

Еще в феврале 2023 года один из самых заметных деятелей сепаратистского движения в Донбассе, ныне замначальника Управления Росгвардии в «ДНР» Александр Ходаковский написал в Telegram-канале, что переговоры с Украиной — не только возможный, но и «единственно возможный итог противостояния»:

В то, что мы сумеем занять всю территорию Украины, а главное — удержать под контролем ее нелояльное население, не прибегая к постоянному насилию, — я не верю. Если мы дерзнем заглотить ерша целиком, то рискуем получить растопыренный шипами комок в горле. Поэтому при текущем состоянии дел мы должны создать себе окончательные преимущества, с позиции которых и будем разговаривать.

В марте руководительница пропагандистского телеканала RT Маргарита Симоньян в телевизионном ток-шоу Владимира Соловьева предложила своеобразный «размен»: передать Украине замороженные на Западе российские активы (и даже назвать их «репарациями»), но при условии, что в составе России останутся ныне занятые ВС России территории Херсонской, Запорожской, Донецкой и Луганской областей. Иными словами, урегулирование, согласно плану Симоньян, выглядит как покупка земель с теми людьми, что пожелают на них остаться.

Самый яркий медийный персонаж нынешнего этапа войны, «хозяин» ЧВК Вагнера Евгений Пригожин 14 апреля опубликовал программную статью со следующим ключевым тезисом (если отбросить ура-патриотическую шелуху и ритуальные выпады в адрес Украины и США): необходимо поставить точку в войне и объявить о ее окончании под каким угодно предлогом. Собственно, в тексте Пригожин и формулирует один из вариантов: объявить цели спецоперации выполненными в части «перемалывания бойцов ВСУ» и закрепиться («закогтиться») на занятых украинских территориях.

После публикации Пригожину пришлось оправдываться в том духе, что он по-прежнему за войну до победного конца. Но в последнем громком интервью прокремлевскому политтехнологу Константину Долгову он, по сути, повторил мысль о желательном варианте мирного урегулирования, назвав его «оптимистичным сценарием»:

Европа и Америка устанут от украинского конфликта. Китай посадит всех за стол переговоров. Мы договоримся о том, что все, что мы уже хапнули, это наше, а все, что не хапнули, это не наше.

Украина же категорически отвергает возможность переговоров, готовясь к новому контрнаступлению. Скорее всего, Киеву и правда удастся отбить часть украинской территории, но пока даже оптимисты не считают, что возвращение Крыма и всей территории Донбасса — дело ближайшего будущего. А это значит, что после контрнаступления наступит момент передышки, когда обе стороны будут собираться с силами, и это откроет окно возможности для переговоров.

Война в Украине с точки зрения теории игр

Все участники дискуссии о мирных переговорах и завершении войны между Россией и Украиной вольно или невольно используют ключевые понятия теории игр. Например, аналитики считают, что Путин понимает ситуацию в Украине как «игру с нулевой суммой»: в ней выигрыш одной стороны означает проигрыш другой. Путин мыслит в категориях геополитики XIX века, когда считалось, что для увеличения мощи государства надо присоединять новые территории. Именно в этом духе ставит задачи Путин, когда надеется получить «сухопутный коридор в Крым» или сделать Азовское море «внутренним морем РФ». При таком подходе взаимовыгодные переговоры (или, на языке теории игр, win-win) невозможны, выигрыш России прямо пропорционален потерям Украины.

Сегодня консенсусная запросная позиция Кремля сводится к четырем пунктам:

• прекращение боевых действий ВСУ и поставок западного вооружения;
• возврат Украины к нейтральному внеблоковому статусу, зафиксированному в декларации о ее государственном суверенитете 1990 года;
• отказ от вступления в НАТО и ЕС;
• признание новых территориальных реалий по результатам реализации права народов на самоопределение (речь о так называемых референдумах в Запорожской, Херсонской, Донецкой и Луганской областях).

Эти пункты свидетельствуют о поразительном снижении аппетитов президента России, если принимать во внимание, что начинал он с требований к НАТО «собирать манатки и отправляться на рубежи 1997 года» и готовил сразу два марионеточных правительства в тылу наступавших войск, не сомневаясь в быстром захвате Киева. Теория игр позволяет ретроспективно объяснять такие метаморфозы и строить прогнозы, выстраивая оптимальные для всех участников исходы «игры» (в нашем случае — войны).

The Insider попросил двух известных ученых, экономиста Константина Сонина из Чикагского университета (США) и специалиста по теоретико-игровому анализу войны и мирных переговоров Бранислава Сланчева из Калифорнийского университета в Сан-Диего (США), оценить перспективы мирного урегулирования с точки зрения теории игр.

«Главная проблема для мирных переговоров — невозможность связать Россию обязательствами»

Константин Сонин, экономист, профессор Чикагского университета (США)

Теория игр — это не совсем теория, а набор инструментов. С помощью теории игр можно изложить любую логическую мысль, которая может иметь отношение к реальности и не иметь. Если переводить сложившуюся в Украине ситуацию на язык теории игр, то первое, что бросается в глаза, — невозможность долгосрочного равновесия. Стратегия держать статус-кво — это не решение, а значит, надо дальше атаковать и пытаться получить преимущество. Поэтому давление всего мира связано с тем, чтобы Россия вывела свои войска с территории Украины, — только тогда удастся добиться стабильной конфигурации.

Основное препятствие для заключения мира на условиях частичных уступок — это хорошо известная в теории игр проблема невозможности связывающих обязательств. То, что называется commitment problem. Для Украины и тех, кто ее поддерживает в мире, очень важно не только завершение этой войны, но и чтобы не было следующей. Все прекрасно понимают, что если российские войска останутся на территории Украины, то это, в сущности, будет просто подготовкой к следующей войне.

Война может возникать из-за того, что одна сторона никак не может связать себя обязательствами и что бы она ни сказала, ей все равно не поверят. И это в каком-то смысле основная проблема с перемирием. Именно поэтому Зеленский не хочет вести переговоры с Путиным: тот продемонстрировал, что любые международные договоры, любые подписанные лично им обязательства и любые его слова могут быть легко нарушены.

Как можно заключить мир таким образом, чтобы Россия не нападала дальше? Решение, которое видит Зеленский и весь западный мир, — это освобождение территории и создание при помощи НАТО армии такой силы, что это будет гарантией мира. То, что Россия не может дать никаких обещаний, приводит к тому, что возможно только такое однозначное решение.

Борьба за территории — это игра с нулевой суммой, когда один захватывает больше территорий, а другой меньше. По-настоящему правильно — смотреть на войну как на что-то с большой отрицательной суммой, потому что обе стороны проигрывают. Если войну прекратить или избежать ее, им обеим будет лучше. У Украины нет выбора, потому что ей надо освобождать свои территории, а у России он есть. Для России как государства было бы лучше, если бы война прекратилась, войска были выведены и она компенсировала бы ущерб, нанесенный агрессией. Это лучше для страны, но хуже для Путина. Чтобы объяснять разницу между интересами страны и интересами лидера, и нужны наши модели.

«России был бы выгоден мир, но теория игр подсказывает, что, пока Путин у власти, мир невозможен»

Бранислав Сланчев, специалист по теоретико-игровому анализу войны и мирных переговоров, профессор Калифорнийского университета в Сан-Диего (США)

Вопрос «зачем воевать?» обманчиво прост. Война — очень дорогостоящий и рискованный способ разрешения споров, и, поскольку все войны в конечном итоге заканчиваются, можно задать вопрос: «Почему противники не смогли прийти к такому исходу без войны?» Известно, что почти всегда существуют решения, которые оба участника предпочтут борьбе, — то есть такие виды урегулирования, которые дают каждому из них условия не хуже тех, что они ожидают получить от войны. Вопрос в том, что мешает им найти эти условия.

Есть несколько ответов, и все они имеют отношение к войне в Украине. Во-первых, мир невозможен до тех пор, пока каждый из игроков рассчитывает получить от войны больше, чем противник готов уступить. Это часто называют «взаимным оптимизмом» и интерпретируют так, что обе стороны верят в военную победу. Однако это не соответствует реальности, поскольку модели ясно показывают, что обеим сторонам не обязательно верить в окончательную победу. Главное — верить, что борьба (а затем урегулирование) приведет к лучшим условиям, чем те, которые противник готов предложить в настоящее время. Эти убеждения могут возникнуть на основе множества факторов, таких как оценки собственного военного превосходства, преимущества в ресурсах, морального духа, поведения союзников и прочего.

До начала войны все подобные оценки носят гипотетический характер: они основаны на данных разведки, наблюдении за военными маневрами и анализе экспертов. В нынешней войне первоначальные оценки России относительно Украины были очень оптимистичными: Россия считала, что правительство Зеленского падет, что это приведет к переходу значительного числа украинских военных на другую сторону, что большое количество украинцев примет их или по крайней мере сдастся без боя на востоке и юге, что Запад не сможет достаточно быстро организовать ответные действия и так далее.

Как мы знаем, все эти оценки оказались неверными по целому ряду причин, связанных в основном с коррупцией путинского правления и изменениями в украинском обществе с 2014 года. Но — и это важно — не было никакой возможности узнать все это до начала боевых действий. Эксперты могут ошибаться, люди могут лгать начальству, но поле боя — нет. В течение первой недели или двух после начала полномасштабного вторжения поле боя показало, насколько ошибочными были эти ожидания. Важно также помнить, что российские власти не были уникально склонны переоценивать себя и недооценивать украинцев — их ожидания были широко распространены и на Западе.

В теоретико-игровых моделях, когда актор узнает из событий на поле боя, что его первоначальные оценки были неверными, он соответствующим образом пересматривает свои убеждения о траектории войны. В данном случае российская сторона понизила свои ожидания относительно того, что она может получить в результате дальнейших боевых действий. То есть, поскольку альтернатива ведения боевых действий теперь кажется хуже, чем раньше, игрок должен быть готов согласиться на мир на худших условиях, чем те, которые он требовал изначально.

Однако из этого процесса есть исключение, и оно касается игроков с большим количеством неиспользованных ресурсов, которые могут быть мобилизованы для дальнейшей борьбы. В этом случае игрок изменит свою стратегию — мобилизует больше усилий — в попытке восстановить благоприятную траекторию войны вместо того, чтобы идти на компромисс со своими военными целями. Именно так поступили россияне в апреле прошлого года, когда отступили от Киева и сосредоточились на более медленном завоевании территорий, которые хотели аннексировать.

Каждое изменение в стратегии часто создает множество новых гипотез, которые могут быть решены только на поле боя. В данном случае это были такие вопросы, как: сможет ли Запад вовремя поставить Украине достаточно оружия, смогут ли украинские военные остановить продвижение России и возможно ли вернуть утраченные территории? В последние месяцы украинцы превзошли все ожидания, и, согласно теоретическим моделям, это должно иметь два последствия: Украина должна повысить свои требования (именно тогда они начали открыто и все чаще говорить о возвращении Крыма), а Россия должна снизить свои.

Россия предпочла оставить военные цели прежними и увеличить свои усилия за счет мобилизации. Помимо призыва 300 тысяч новых солдат, правительство начало переводить экономику на военные рельсы, а Дума приняла множество законов, призванных подавить любое оставшееся в стране инакомыслие. Мобилизация такого количества солдат требует времени, поэтому на поле боя Россия перешла к отсроченной стратегии истощения, чтобы выиграть время для подготовки к новому наступлению. Это не помешало украинцам освободить Херсон, но русским все же удалось эвакуировать все свои войска и технику с правого берега Днепра.

Затем они провели бо́льшую часть зимы, атакуя энергетическую инфраструктуру Украины в попытке сорвать подготовку, снизить боевой дух и, возможно, отпугнуть европейцев. Однако это не сработало (и есть модели, которые помогают объяснить, почему): вместо этого Запад решил отправить основные танки и все необходимое вспомогательное оборудование Украине.

Как и прежде, изменение стратегии вносило новые неизвестные, которые предстояло определить на поле боя: сможет ли Россия оснастить всех мобилизованных? Сможет ли она обучить их, чтобы они были эффективны на фронте? Как поведет себя ее экономика в условиях растущей нагрузки от санкций, эмиграции и ухудшения демографической ситуации? Учитывая решение Запада отправить серьезное оборудование в Украину, у русских будет около шести месяцев, прежде чем оно будет интегрировано в украинские вооруженные силы и готово к использованию. Они должны были сделать шаг до того, как это произойдет.

В середине января 2023 года россияне начали наступление, и поле боя показало, что их вооруженные силы уже не способны действовать в больших масштабах и добиваться каких-либо успехов, кроме локальных, да и те даются дорогой ценой. Наступление, похоже, достигло кульминации в Бахмуте. Российские военные были отбиты под Угледаром и Авдеевкой с очень тяжелыми потерями, и их продвижение на севере также было очень ограниченным.

При этом россияне потратили значительное количество времени на строительство укреплений и держали в резерве около 200 тысяч солдат для их защиты вдоль 800-километрового фронта. Так что теперь главная неизвестная — на которую ответит украинское наступление — это способны ли украинцы прорвать эти укрепленные оборонительные сооружения и удержать территорию за ними. В ходе войны они еще не делали этого (в Харькове они прорвали неподготовленные российские линии, что вызвало панику у остальных и привело к краху всего сектора, а в Херсоне их первоначальная попытка прорыва провалилась, и только угроза оперативного окружения заставила русских эвакуироваться), так что это неясно. Более того, мы не знаем, приведут ли локальные прорывы к развалу секторов обороны, как это случилось в прошлом году.

Сейчас стратегия Путина, похоже, заключается в том, чтобы пережить поддержку Украины Западом — что будет необходимо, чтобы вынудить Киев пойти на уступки, — но для этого российские военные должны продемонстрировать, что украинцы не могут вытеснить их силой из Украины. Именно поэтому предстоящее украинское наступление имеет большое значение: вся российская стратегия построена на удержании оккупированных территорий и надежде на то, что «что-то произойдет» и это ослабит решимость Запада и заставит украинцев пойти на переговоры.

Учитывая, как часто в западных СМИ можно услышать о «необходимости переговоров», я должен сказать, что эти расчеты небезосновательны. У России есть сочувствующие на Западе, многие также опасаются ядерной эскалации, и поэтому есть люди, готовые пожертвовать Украиной.

Сейчас нет никакой возможности для мира, потому что военные ожидания двух сторон сильно расходятся. Украинцы еще не сделали свой ход, и они оптимистично оценивают свои шансы, в то время как русские убеждены, что их резервных войск будет достаточно, чтобы лишить украинцев успеха на поле боя. С точки зрения теоретической модели игры, борьба в таких условиях должна продолжаться, поскольку это оптимальная стратегия для обеих сторон.

Есть теоретико-игровые модели ведения войны, которые спускаются до уровня солдат и командиров, а есть такие, которые остаются на очень высоком уровне абстракции, где рассматриваются только «состояния». Все они имеют свое применение. Мне нравятся теории среднего уровня, которые изолируют лиц, принимающих ключевые решения, от участников. В этом случае я бы рассмотрел модели, в которых участвуют лидер (Зеленский и Путин) и соответствующие внутренние наблюдатели (это кажется особенно актуальным в российском случае), а также третьи стороны (здесь я бы рассматривал Запад как соответствующую сторону).

Затем следует рассмотреть мобилизационный потенциал различных участников. Например, возьмем экономическую сторону: Россия обладает огромными ресурсами, но, во-первых, похоже, не может эффективно их мобилизовать их; а во-вторых, они не сравнятся с западными — если Запад решит мобилизовать их должным образом, что тоже отнюдь не бесспорно.

Несмотря на то что российский Центральный банк очень хорошо справляется со смягчением последствий санкций, а россияне проявили изобретательность в поиске альтернативных поставщиков и импортозамещении, существуют серьезные пределы того, что может быть достигнуто в условиях полного режима санкций. Российская экономика продолжит хромать, но будет отброшена на несколько десятилетий назад. Все это сделает продолжение войны более трудным, но не невозможным. Многое зависит от того, будет ли Китай делать больше (пока он, похоже, не хочет этого делать) и останется ли Запад единым (сейчас он, похоже, консолидировался, но кто знает, что будет через год или два).

У нас есть модели внутренней политики, которые объясняют, как диктаторы остаются у власти ценой неэффективности и как «защита от переворота» ослабляет армию и аппараты безопасности, но здесь нужно знать гораздо больше о внутренней работе Кремля, чтобы использовать такие модели.

Основным выводом будет то, что Путин, похоже, достаточно надежно удерживает власть: вся система организована таким образом, что сдерживает вызовы. В основном это происходит потому, что различные фракции боятся того, кто придет следующим после Путина, и никто не уверен, что сможет одержать верх над остальными. Например, мне кажется, что Пригожину разрешают записывать сенсационные видео, потому что это полезно для Путина. Любой, кто смотрит, как Пригожин ругает военных, а также целится в олигархов и богатых россиян, подумает дважды, прежде чем попытаться сместить Путина: что случится, если это «развяжет руки» Пригожину и его вагнеровским войскам?

Если правлению Путина ничего не угрожает и если российская экономика может продолжать развиваться, то война будет продолжаться до тех пор, пока он так или иначе не уйдет от власти. Вот почему лучшая ставка украинцев — вытеснить русских из Украины, по крайней мере за пределы границ, существовавших до вторжения, прежде чем задумываться о каких-либо переговорах.

Чтобы переговоры стали возможными, нужно, чтобы боевые действия достигли той стадии, когда обе стороны имеют примерно одинаковые оценки того, как будет выглядеть траектория войны. Это позволило бы прийти к какому-то взаимоприемлемому соглашению, поскольку в противном случае никакая дипломатия не поможет им его достичь. В данном случае «игра» носит смешанный характер: это означает, что в ней присутствуют как элементы сотрудничества (желание избежать дальнейшей борьбы), так и конфликта (по поводу условий соглашения). В таких ситуациях условия соглашения, скорее всего, будут определяться соображениями о том, что сделает заключенный мир достаточно стабильным и привлекательным.

Многие территории, которые Путин хотел аннексировать, уже недосягаемы и, скорее всего, останутся таковыми, что снимет их со стола на любых переговорах. Что бы ни освободили украинцы, это тоже, скорее всего, не будет предметом переговоров. Попытка смены режима провалилась, и, конечно, вторжение в страну консолидировало украинскую идентичность, которая еще долгое время будет явно антироссийской. Это означает, что изначальные территориальные цели все еще могут быть удовлетворены лишь частично, а цель «денацификации» (в переводе с путинского языка на реальный — деукраинизации) будет полностью отвергнута, за исключением, конечно, любой территории, которую займут русские, где они будут продолжать проводить политику, результаты которой мы видели в Буче и Изюме.

Поскольку вторжение, безусловно, не сможет достичь большинства целей Путина, Россия останется ревизионистской державой, каким бы ни было итоговое урегулирование — по крайней мере до тех пор, пока не сменится правительство. А может быть, и после этого — в зависимости от того, как будет выглядеть новая власть. С точки зрения мира это означает, что в обозримом будущем Россию придется удерживать от попыток пересмотра условий урегулирования силой.

Здесь мы рассматриваем модели с так называемыми «эндогенными условиями мира»: то есть условия мира таковы, что ни одна из сторон не желает возобновлять борьбу вместо того, чтобы жить с этими условиями. Модели показывают, что это может произойти только через взаимное сдерживание: каждая сторона должна ожидать, что ее выгоды от борьбы не перевесят выгоды от сохранения мира. В моделях это достигается за счет поддержания достаточной военной мощи, которая отвлекает от потребления в мирное время, но абсолютно необходима для поддержания мира.

Это означает, что «демилитаризации» Украины, о которой так мечтал Путин, теперь точно не произойдет: теперь Украине придется поддерживать в боевом режиме одну из самых сильных армий в Европе, обученную и оснащенную по западным стандартам и, возможно, поддерживаемую требованиями ко всеобщей военной службе, как это делают Швейцария и Израиль. Украина также должна иметь динамично развивающуюся оборонную промышленность, способную поддерживать такую армию.

Даже модернизированная украинская армия вряд ли сможет выстоять самостоятельно без поддержки Запада. Это означает, что Украине нужна гарантированная внешняя поддержка, что на практике означает членство в многостороннем оборонном союзе как минимум с США, Великобританией и Польшей. А это, скорее всего, означает членство в НАТО. Разрушенная экономика Украины отчаянно нуждается в иностранных инвестициях и помощи в развитии — это означает, что Украина должна стать членом Европейского союза. Другими словами, требования сдерживания неизбежно подразумевают, что еще одна мечта Путина — нейтралитет Украины — не будет реализована.

Учитывая все сказанное, понятно, почему Путин вряд ли закончит войну, пока он находится у власти: условия, на которые, как можно ожидать, согласится украинская сторона, учитывая ситуацию на поле боя, исключают почти все, чего Путин хотел добиться этой войной. Поскольку не он один несет издержки войны внутри страны (это делает российское общество), наши модели говорят нам, что подобные проблемы приводят к таким решениям лидеров, которые явно невыгодны их собственному населению. Другими словами, война будет продолжаться, и это приведет к обнищанию России.