«Люди обнаружили, что живут в настоящем Мордоре». Как режим в Беларуси заставил спортсменов, врачей и музыкантов включиться в политику

«Через музыку мы помогаем народу пережить эти неимоверные трудности»

Лявон Вольский,белорусский поэт и музыкант, проект Volski, автор песни «Три черепахи»

Большинству белорусов казалось, что эта власть смешная. Да, конечно, узурпатор у руля страны, а какие-то депутаты с несвежими серыми лицами принимают смешные законы. Но нас-то это все не касается, мы живем параллельно: воспитываем детей, строим свой коттедж, обустраиваем квартиру, ездим за границу, покупаем, отдыхаем. И вдруг оказалось, что всё это время здесь строилась совершенно порочная система, полнейший Мордор.

Пришел час “Ч”, когда у людей, наконец, массово открылись глаза. В этой ситуации пригодились старые песни. Моей песне “Три черепахи” уже 20 лет. Правда, она всегда была популярной: ее играют музыканты в переходах, кавер-группы на мероприятиях. А еще пришлось доставать песни Сергея Михалка, “Перемен” Цоя.

Невероятную творческую активность проявили белорусские музыканты, многие из которых раньше себя позиционировали как далеких от политики. Мне всегда говорили, что я беру слишком много политических тем для песен, что это какая-то поза, что я пишу песни однодневки. Но, к сожалению, эти мои “однодневки” актуальны уже много лет. А теперь те, кто раньше был вне политики, сочиняют песни протеста – их очень много, они разные по стилю. Есть прямолинейные, есть написанные эзоповым языком. Например, электронная группа Intelligency теперь устраивает разные акции, у них даже забрали гитариста – не там шел.

Всё, к чему эта власть прикасается, получается халтурно: кино, театр, музыка, дизайн. Все государственные исполнители в музыкальной сфере – это очень плохо, бездарно, сделано дешево, хотя на это выделяются большие деньги, которые потом разворовываются. Все 26 лет правления Лукашенко в стране фактически не было нормального шоу-бизнеса. Были госиполнители, которые прибивались к госстудиям. Государство в определенный момент решило, что поп-культура воздействует на сознание молодых людей и надо создать «свою» поп-культуру, вбухали в нее громадное количество денег и ввели квоту, чтобы музыка на радио на 75% была белорусской.

Провластным поп-исполнителям хорошо жилось: есть бюджет, есть студия. У них были одна-две песни, максимум десять, и они ездили с этой фонограммой с концертами по стране. Не надо было альбомы записывать. У них была такая схема: менеджер, например, певицы приезжает в довольно богатый город, например, Солигорск, где есть промышленность, и идет в дирекцию завода с требованием, чтобы профсоюз обеспечил 40% явки на концерт. И певица уже в плюсе. Такие исполнители шантажировали тем, что, например, играли в президентском концерте, ездили с туром “За Беларусь” перед выборами, поэтому, дескать, очень важно, чтобы мы провели концерт у вас. И эти исполнители так и не стали популярными. А мы были в черных списках, которые то ослаблялись, то пополнялись. То можно было играть в ресторане, то опять нельзя. Но вопреки всем этим ограничениям мы и такие, как мы, выпускали альбомы, клипы, выкладывали их в интернет.

А сейчас через свою музыку мы поддерживаем народ, помогаем пережить эти неимоверные трудности, эту борьбу с абсолютным злом. Все группы переиграли во дворах, даже те музыканты, которые еще год назад не могли себе представить, что исполнят акустическую версию своих песен. Я за это время успел дать около десятка концертов во дворах, съездил в Литву и Польшу, где выступил на концертах в поддержку белорусских протестов.

Эти концерты во дворах – очень душевная и трогательная история. Музыканты мобилизовались, потому что народ надо согревать, надо поддерживать. А люди дарят музыкантам подарки. Мы играли под Минском в деревне Семково, и там нам вручили яблоки, огурцы и тыквы. А в городских дворах люди дарят домашние торты - бело-красно-белые, кстати, очень вкусные. Летом и в начале осени они не обращали внимания на эти концерты. Совсем в конце задерживали всех подряд, показывая тем самым, что так делать не надо. Всем давали по 15 суток. Моего друга-саксофониста Павла Ракеляна, с которым мы играем дуэтом и который за это время дал чуть ли не 70 концертов, в итоге тоже “упаковали”, когда он после концерта ехал на такси.

А бывает так, что ты приезжает играть во двор и видишь, что там стоит автобус с “ребятами” в гражданке, но ты знаешь, что это “они”. И ты знаешь, что, скорее всего, на концерте тебя не тронут, а после концерта могут забрать. Поэтому задача такая: отыграть и очень быстро уехать. Один раз нам пришлось очень быстро свернуть концерт в одном из минских дворов. У нас была хорошо организована безопасность и схема отъезда. Как только подъехала машина, сразу стало ясно, что сейчас приедет и автобус…

Я сейчас пробую писать тяжелый альбом со злыми текстами. Для этого я должен был приехать в Вильнюс, но теперь это, видимо, придется делать каким-то образом онлайн. Чуть раньше в Вильнюсе мы успели записать “Ворагi народа” (“Враги народу”) буквально за один день – и слова, и музыку. А припев уже дописали на студии. Наш норвежский продюсер в Вильнюсе Снорре Бергеруд сказал, что бесплатно записать песню, чтобы поддержать белорусские протесты.

«Спортсменов вербуют в КГБ, а выкрутиться они не могут»

Андрей Кравченко, легкоатлет, серебряный призер Олимпиады-2008

Я всю жизнь тренировался и на политику внимания не обращал. В 2004 году, когда я выиграл чемпионат мира среди юниоров, ко мне на сборы приехали сотрудники с предложением: «Есть такая силовая структура – КГБ. Ты будешь там числиться, у тебя будет звание, будешь прикомандирован». То есть, числясь в КГБ, я на спортивных соревнованиях отстаивал честь страны.

Спортсмены в Беларуси часто вынуждены соглашаться идти в силовые структуры. Если ты не получаешь президентскую стипендию (ее получают призеры чемпионатов мира, Европы или Олимпийских Игр, а таких в Беларуси немного), то, не будучи военным, ты получаешь довольно низкую зарплату. А в той же армии она будет на $50 больше, а это у нас уже серьезная разница. Поэтому все спортсмены идут в армию. Так их вербуют, а потом они уже выкрутиться не могут, и ими манипулируют.

В прошлом году, когда у нас должны были пройти «Европейские игры», я высказался против них в одном из интервью. Сказав, что это не нужные для Беларуси соревнования, что стоит вложить деньги в детский спорт, увеличить зарплаты тренерам. Мне тут же стали звонить из силовых структур, из Минспорта и стали затыкать рот. Тогда я понял, что со всеми своими заслугами я просто «ноль», ничего не стою. Когда же в этом году перед президентскими выборами начали сажать просто так кандидатов в президенты, у меня окончательно открылись глаза.

В конце этого августа, когда спортсмены решили написать совместное письмо против насилия, я оказался буквально одним из первых подписантов. Конечно, все уже прекрасно понимали, какие будут последствия, если восстать против системы. И мне тоже не пришлось долго ждать. Так называемому министру спорта Сергею Ковальчуку принесли на стол списки тех, кто подписал это письмо. Меня вывели из национальной команды и хотели отправить исполнять обязанности сотрудника КГБ в Молодечно. Я отказался, и меня уволили, оставив без зарплаты, выслуги лет, места в сборной. И эта была их ошибка. Они думали, что этим напугают всех остальных и те отзовут подписи. Но спортсмены, если уж приняли решение, идут до конца.

Потом ко мне под Минск без предупреждения приехал замминистра спорта Михаил Портной с двумя борцами. Он сказал, что у меня остался последний шанс. Я его просил: «Вы что мне угрожаете?». Тот сначала замялся, но затем сказал: «Лучше подумай о своей жене и ребенке».

8 ноября я встретился с друзьями на завтрак в «Макдональдсе» в центре города. В это время протест собирался примерно в двух километрах от нас. Когда мы уже поели, то увидели, что рядом с «Макдональдсом» стали собираться силовики, автозаки, водометы. Я попросил своего друга, чтобы он своей машине довез меня до моей машины, которая стояла подальше. Но только мы успели сесть в машину, как нас тут же задержали. Руки стянули наручниками за спиной, отвели во дворы и приставили к стенке. Подбежал омоновец, ударил друга и меня головой в лицо, кричал на нас матом. Потом нас загнали в автобус, где я лежал головой на полу. Они пытались еще кого-то отловить и добавить к нам. Но в итоге отвезли нас в тот же двор и запихнули в автозак. Нас отвезли в центральное РОВД, где мы простояли 16 часов – руки за спиной, лицом к стенке. У нас вытащили шнурки, откатали пальчики, отобрали имущество и опять со связанными руками посадили в автозак.

В Жодино, когда мы вышли из автозака, нас поставили к стенке, орали на нас матом, били жесткой резинкой по икрам – провоцировали на реакцию. Выстроили нас, 40 человек, затылок к затылку, и начали нас толкать, чтобы мы друг о друга терлись, утрамбовывали нас. Потом загнали в узкий коридор с мигающим светом, по которому мы должны были пройти гуськом 80 метров. Потом поставили в позу «полуприсед», потом заставили приседать прямо в зимней одежде. В другом коридоре приседали и выпрыгивали. В третьем коридоре силы остались только у меня и у моих друзей-спортсменов. Остальные слегли. А дальше мы поднимали всех остальных, и, удерживая падающих, должны были приседать. И тогда я даже подумал, что они хотят не только надо физически измотать, но сделать так, чтобы мы все перезаражали друг друга коронавирусом.

Издевались над нами молодые ребята, которым около 20-23 лет. Поставили на карачки и заставили нас ползти, что было очень унизительно. Потом на досмотр – раздеться догола, а потом на себя надеть те вещи, которые все мокрые от всей этой физической нагрузки. После этого нас заселили 20 человек в 4-х местную камеру. Скорее всего, я там и подцепил коронавирус.

На следующий день был суд. Меня осудили по вымышленному протоколу, где было написано, что меня схватили в толпе в районе 18:00, хотя я в это время уже был задержан. Со мной сидел мужчина, которому в протокол записали двух свидетелей – Кот Николай Иванович и Матроскин Иван Николаевич. Мне дали 10 суток, нашли все старые нарушения – превышения скорости на машине.

Мы сидели и перестукивались через батареи и стенки азбукой Морзе «Жывэ Беларусь», поддерживали протест даже там. И это было приятно! Ни один человек в изоляторе не отказался от своих взглядов. В качестве особого издевательства над нами они придумали раскладывать на полу в каждом автозаке и изолятор бело-красно-белые флаги – так, чтобы мы по ним вынужденно ходили. Власть так и не поняла, что для нас этот символ борьбы с этой диктатурой, с этим насилием. Если бы я сейчас мог выбирать, под каким флагом выступать, я бы, конечно, выбрал БЧБ. Зелено-красный флаг у меня теперь ассоциируется только с насилием.

Только сейчас начал постепенно возвращаться к тренировкам. Меня поддерживает Фонд спортивной солидарности, который возглавляет наша пловчиха, трехкратная призерка Олимпийских Игр (2012 и 2016 годов) Александра Герасименя, и у меня появился шанс подготовиться к Олимпиаде. Но в таких условиях очень трудно тренироваться, голова совсем не в спорте. Сильно переживаю за всех, кто сидит. Поэтому я стараюсь как можно активнее придавать огласке то, что происходит в Беларуси – выступать, давать интервью. Деньгами сейчас сам помочь не могу, потому что остался без зарплаты. Но я и мои друзья-спортсмены помогаем разным людям вещами – делимся своей спортивной одеждой. Правда, при этом стараемся не сообщать, от кого конкретно, чтобы не смущать людей. Хотели принять участие и еще другими способами. Но народ настолько консолидировался, что только узнаешь новость, что надо кому-то помочь, как тут же выясняется, что помощь уже собрана. И это дает замечательное ощущение, что людей в стойло уже не загнать, что точка невозврата пройдена.

«Медсестра изолятора спросила: зачем вам инсулин, если мы вас не собираемся кормить»

Андрей Витушко, анестезиолог-реаниматолог, бывший ведущий ТВ-программы для детей о здоровье

C 17 декабря я официально безработный – администрация Республиканского центра «Мать и дитя» не продлила со мной контракт, несмотря на мой врачебный стаж почти 20 лет, высшую категорию и степень кандидата наук. Причину мне не объяснили – по закону руководство клиники не обязано давать такие объяснения. Из формальных нарушений трудовой дисциплины, которые мне можно было вменить в вину, у меня было предупреждение за то, что я не был на рабочем месте, поскольку меня задержали правоохранительные органы в августе. Словом, я оказался в достойной компании белорусских врачей, уволенных на фоне протестов, вместе, например, с академиком Александром Мрочеком – бывшим директором Республиканского научно-практического центра «Кардиология».

Нас с супругой Кристиной задержали 10 августа, когда мы приехали к центральному РУВД Минска искать своего 16-летнего сына Мирона. Незадолго до этого его задержали, когда он вместе с матерью шел навестить бабушку, которая живет недалеко от стелы «Минск – город герой». Причем это сделали люди в форме без опознавательных знаков (сейчас мы знаем, что это был ОМОН) и сказали, что через 3 часа его можно будет забрать в Центральном РУВД. Там вместе с родственниками других задержанных мы прождали до позднего вечера, но в итоге приехала машина ГАИ и два милицейских грузовика, всех нас окружили и задержали, доставив в печально известный изолятор на Окрестина.

Кстати, обвинения мне так и не предъявили. Кристине в изоляторе было намного тяжелее, чем мне. У неё диабет, она должна колоть себе инсулин и мерять уровень сахара в крови. Но в изоляторе ей дали инсулин только через сутки, кормили редко, почти не было возможности измерять сахар. Узнав, что у Кристины диабет, медсестра изолятора спросила: «Зачем вам инсулин, если мы вас не собираемся кормить». Неудивительно, что мы потом ей полтора месяца стабилизировали уровень сахара в крови.

В белорусской солидарности большую роль играет Telegram. Не в том смысле, что кто-то что-то координирует и направляет из-за границы, а как канал коммуникации. В первые дни после выборов, после всех избиений появился Telegram-канал «Белые халаты», также есть другие чаты, которые объединяют врачей по месту работы, помогают им делиться мнениями о текущем положении дел. Конечно же, нет единого органа «координирующего протесты», все коммуникации очень децентрализованы. При этом силовики с упорством, достойным лучшего применения, стремятся «обезглавить» эти сообщества и найти каких-то координаторов. Например, в середине ноября задержали одного из администраторов «Белых халатов», студента 4-го курса БГМУ Влада Мартиновича, вся вина которого в том, что он блестящий будущий врач и общественный активист. Да и вина канала была в том, что он рассказывал о репрессиях в отношении медработников и давал информацию о положении дел с COVID в Беларуси.

В свободное от работы время медработники выходили в цепи солидарности, присоединялись к маршам пенсионеров. Например, кардиологи из центра, который возглавлял Мрочек, вышли однажды в 7:30 – перед сменой, которая начинается в 8 утра, и встали цепью перед зданием Центра. Уже в 7:40 приехала милиция, и их всех задержали. Позже врачей отпустили, но запланированные на это утро операции пришлось отменить или перенести. Интересно, что в тот же день в центре проходила лекция крупных российских специалистов по аритмиям. Выяснилось, что некоторые авторитетные белорусские коллеги, с которыми они хотели поделиться опытом и пообщаться, находятся в милиции. Такое вот погружение в нашу реальность…

Врачебная солидарность имеет самые разные формы. Например, до недавнего времени у наших врачей был небольшой опыт работы с огнестрельными ранениями и минно-взрывными травмами. Люди у нас достаточно спокойные, преступность не очень высокая, поэтому раньше с подобными травмы работал Военный госпиталь (даже у гражданских). Но когда на фоне подавления протестов таких повреждений стало намного больше, их стали лечить также и в других госпиталях. При этом медицинское начальство делает вид, что ничего экстраординарного не происходит. Когда была нужна систематизация опыта лечения этих травм, врачи – травматологи и интенсивисты - вынуждены сами обмениваться опытом во врачебных чатах.

Также медики и пациенты стараются поддерживать друг друга и материально. Например, у одного из задержанных врачей, пока он сидел на сутках, случился пожар в съемной квартире. Ему решили помочь всем миром, буквально за день-два собрали значительную сумму.

По-прежнему в СИЗО находится врач-анестезиолог минской больницы скорой помощи Артем Сорокин, который якобы выдал журналистке TUT.by Екатерине Борисевич информацию о состоянии здоровья Романа Бондаренко. Роман был избит неизвестными, в которых многие узнали приближённых к белорусской власти людей, связанных со сферой спорта, которые приехали в его двор, чтобы уничтожить там протестную символику. После потасовки был доставлен в отделение милиции, а далее в больницу, где скончался через сутки от тяжёлых травм головы. Коллеги доктора Сорокина, которого недавно признали политзаключённым, а также простые белорусы пишут ему письма и стараются поддержать его супругу и троих детей.

Нынешняя ситуация в Беларуси часто ставит перед врачами серьёзные моральные и этические вопросы. Например, ситуация с доктором Сорокиным – это иллюстрация трудного выбора между долгом перед пациентом не раскрывать личную информацию (кстати, родственники Бондаренко не предъявляют никаких претензий врачам) и долгом врача перед обществом. В том числе и благодаря тому, что были оглашены данные о том, что Роман при поступлении в больницу был трезв, не удалось убедить общество в том, что это был несчастный случай – якобы он был пьян, случайно упал и ударился головой об асфальт, как на это намекали официальные СМИ. Во многом благодаря смелому поступку Сорокина прекратились вояжи так называемых «неравнодушных граждан», как их называет пропаганда, по дворам, где люди устанавливают символы протеста. Возможно, благодаря этому удалось сохранить чью-то здоровье или даже жизнь.

Другая моральная проблема, которая широко обсуждалась во врачебной среде – приемлемость забастовки медработников. Идея всеобщей забастовки врачей не нашла поддержки в нашей среде в первую очередь по моральным соображениям – мы не хотим подставлять своих пациентов. Однако, нынешние события стали поводом для многих специалистов задуматься про отъезд из Беларуси в Польшу, Германию, Украину и Россию. Это печальная тенденция, поскольку уезжают лучшие. И это, вкупе с атмосферой страха и апатии, которая сейчас насаждается в Беларуси, безусловно, серьезно ударит по отечественной медицине.