Бесконечные три дня. Украина и Россия вступили в стадию «войны на истощение». Что мировой опыт говорит о ее перспективах?

EN

Война, которую никто не хочет вести и никто не может остановить

Еще со времен Первой мировой военные теоретики (в частности, военный историк Ганс Дельбрюк и преподаватель Академии Генштаба РККА Александр Свечин) выделяли две основных стратегии: уничтожение (или сокрушение) и истощение (изматывание, измор и т. п.). Яркий пример первой стратегии — блистательные победы Наполеона Бонапарта, которые подразумевали полное сокрушение сил противника в ходе решающей битвы или кампании. Сюда же можно отнести разгром Польши и Франции нацистской Германией, действия Армии обороны Израиля в ходе Шестидневной войны и вторжение США в Ирак. Все военачальники мечтают о таких войнах, но не всем это удается: наглядный тому пример — российское наступление февраля–марта 2022 года, которое стали называть «блицкринж».

Год спустя украинское руководство и их партнеры также сделали ставку на стремительное сокрушение российских войск на юге страны. Оно должно было принудить Кремль к прекращению войны и переговорам, однако и этот план потерпел неудачу (подробнее об этом — в одном из предыдущих обзоров The Insider). В результате стороны были вынуждены перейти к войне на истощение.

В такой войне каждая из сторон старается «обескровить» противника в экономическом и политическом аспектах так, чтобы тот больше не имел возможности отправлять на фронт новые вооружения и новобранцев, вынужден был отказаться от своих целей и пойти на переговоры на подходящих условиях; либо истощить его военные силы так, чтобы стало возможно нанести ему поражение на поле боя. Главным фактором в таких войнах становится количество ресурсов (как людских, так и экономических) и способность этими ресурсами распорядиться, то есть управленческая устойчивость и политическая воля руководства.

Хрестоматийный пример войны на истощение — Первая мировая война, которая и породила этот термин. В список можно добавить Гражданскую войну в США, египетско-израильский конфликт 1967–1970 годов (который так и остался в истории под названием «Война на истощение») и Ирано-иракскую войну.

Cюда же можно отнести действия Северного Вьетнама против войск США, афганских моджахедов против советских войск, а впоследствии — и талибов против американцев. В каждом случае стратегия приводила к тому, что более сильная сторона, формально имея возможности и дальше вести войну, теряла политическую волю к продолжению боевых действий.

Стороны редко идут на стратегию истощения сознательно, поскольку это предполагает продолжительные боевые действия с неясными конечными издержками и результатом. Зато этой стратегией очень любят оправдывать собственные неуспехи в сокрушении противника. Именно так во время Первой мировой возникло французское определение grignotage («обкусывание») и немецкое ausblutung («кровопускание»), а более ста лет спустя — родственные им российские «прогрызание», «перемалывание» и «выдавливание». Как правило, в войнах на истощение обе стороны больше теряют, чем выигрывают, но, раз ввязавшись в нее, уже не могут из нее выйти, так как в глазах соотечественников только победа может оправдать все предыдущие огромные потери.

Сознательное применение стратегии войны на истощение требует изрядной доли цинизма, который ясно виден, например, в цитате президента Египта Гамаля Абделя Насера:

«Если действия врага приведут к потерям в три тысячи человек в этой кампании, мы все равно сможем продолжать борьбу, так как у нас имеются людские резервы. Если наши действия приведут к десятитысячным потерям врага, он будет вынужден прекратить сражаться, потому что у него нет людских резервов».

Война на истощение не всегда означает позиционный тупик на фронте. Вторая мировая с ее стремительными бронетанковыми прорывами и сокрушениями целых групп армий и фронтов имела при этом множество признаков войны на истощение. По сути, поражение Германии и Японии обусловлено именно неспособностью восполнять потери и поддерживать боевую подготовку на должном уровне, а также крахом промышленности и социальной инфраструктуры.

Совсем недавно, в «маневренный период» российско-украинской войны, главнокомандующий ВСУ Валерий Залужный отдал приказ «наносить максимальные потери» вторгшимся российским силам — фактически взяв курс на их истощение на поле боя, которое принесло свои плоды и вынудило россиян к «перегруппировкам» и «жестам доброй воли» в виде отступления с оккупированных территорий.

До последней капли крови или первой волны дезертирства

Самый прямолинейный способ выиграть войну — убить как можно больше солдат противника. Такой была, например, Парагвайская война, где чуть более чем за пять лет боевых действий потери мужского населения Парагвая составили, по оценкам историков, до 90%. Схожий способ — уничтожить достаточно вооружений и военной техники противника, чтобы его войска утратили боеспособность.

Самый известный успех подобной стратегии — поражение Германии во Второй мировой войне. К 1945 году людские ресурсы Третьего Рейха истощились настолько, что нацистское руководство было вынуждено ставить под ружье стариков и подростков в отрядах ополченцев «Фольксштурма». Некогда грозные танковые силы Вермахта уже не могли противостоять на равных бронированной лавине союзников, а Люфтваффе окончательно проиграло войну в воздухе, уступив противнику господство на фронтах и над территорией самой Германии.

Возможно, российское руководство сейчас надеется на похожий исход войны. Если Владимир Путин верит цитируемым им самим цифрам, согласно которым украинские потери в пять раз превосходят российские, то на первый взгляд стратегия истощения представляется оправданной. Однако если обратиться к сколько-нибудь серьезным оценкам потерь Сил обороны Украины, то рисуется куда менее радужная картина для ВС РФ.

По данным пророссийского ресурса LostArmour, подтвержденные потери Украины убитыми составляли на конец мая 2024 года менее 47 тысяч человек. Даже если считать, что половина потерь не попадают в социальные сети и другие открытые источники (что маловероятно, так как в Украине в целом достаточно высокий уровень свободы слова в том, что касается боевых действий), а также что как минимум столько же потерь приходится на раненых, неспособных вернуться в строй, то получится, что безвозвратные потери ВСУ не превышают 200 тысяч человек.

Говоря о необходимости пополнений, некоторые украинские источники называют цифры схожего порядка — народный депутат Руслан Горбенко оценивает потребность в мобилизации на 2024 год в 110 тысяч человек. При этом ранее украинское издание «Тексти» подсчитало, что мобилизационный резерв Украины (с учетом беженцев, оккупированных территорий, инвалидов, многодетных и т. п.) составляет порядка 4,8 млн человек.

Выходит, что при условии сохранения интенсивности боевых действий (которые, как The Insider писал в обзоре уроков войны, существенно ниже, чем во время мировых войн) Украине хватит людских ресурсов еще почти на 50 лет. Российские потери, которые, например, французские власти оценивали в мае в 150 тысяч человек убитыми, и вовсе не идут ни в какое сравнение с российским мобилизационным ресурсом, который бывший министр обороны Сергей Шойгу оценивал в 25 млн человек.

Но на деле проблемы с пополнением войск сейчас испытывают и Украина, и Россия. Новый закон о мобилизации, принятый в Украине в конце мая, люди восприняли негативно. При этом жалобы на нехватку личного состава со стороны ВСУ не прекратились, а в последнее время они появились и с российской стороны.

Российские власти пытаются подорвать украинские мобилизационные возможности при помощи информационной войны, выпуская пропагандистские видеоролики (1, 2). В то же время эксперты сомневаются (1, 2) в российских цифрах набора добровольцев-контрактников, которые должны предотвратить новую волну мобилизации. О проблемах с личным составом говорит и российская практика возвращения раненых в строй вне зависимости от выздоровления.

Не хватало людей и в ходе Гражданской войны в США, когда боевые действия, завершения которых ожидали за считанные месяцы, затянулись, а число потерь стремительно росло из-за распространения дальнобойных нарезных мушкетов и артиллерии. Именно тогда впервые в истории США был введен обязательный призыв на военную службу. Первой это сделала Конфедерация, обладавшая меньшими людскими ресурсами. Это немедленно привело к взрывному росту числа школьных учителей, аптекарей, чиновников и других категорий «профессионалов», имевших бронь от мобилизации.

Интересно, что в северных штатах призыв использовался не как основное средство пополнения армии, а скорее как угроза, стимулировавшая губернаторов к набору добровольцев: каждому штату выдавалась квота, остаток которой предполагалось закрывать путем мобилизации. Подобная угроза мобилизацией, судя по всему, использовалась и как стимул для работы российских чиновников по набору контрактников.

Введение принудительного призыва в США было встречено крайне негативно, как и возможность откупиться от него за внушительную на тот момент сумму в $300 (подобная идея «экономического бронирования» бурно обсуждалась в Украине, однако, как сообщается, от нее в итоге отказались).

В северных штатах призыв даже спровоцировал массовые беспорядки, в том числе в иммигрантской среде, что показал Мартин Скорсезе в «Бандах Нью-Йорка». В Конфедерации ситуация была еще более напряженной: местные жители вооружались, создавая целые районы, куда был закрыт доступ вербовщикам и сборщикам налогов, — история самого известного восстания описана в фильме «Свободный штат Джонса». Российским протестам против мобилизации и конфликтам украинцев с сотрудниками территориальных центров комплектования, видимо, пока далеко до описанных событий.

Другой проблемой может стать дезертирство. К концу гражданской войны в США, по архивным данным, дезертировал каждый седьмой солдат северян и каждый девятый — южан. Тем не менее для Юга в силу общей малочисленности войск дезертирство оказалось куда более болезненным и во многом привело к окончательному поражению. Тут уже не нужны отсылки к американскому кинематографу, потому что в российской истории есть свой пример: повальное дезертирство во время Первой мировой после Февральской революции (с этого начинается, например, фильм «Бумбараш» с его песней «Наплевать, наплевать, надоело воевать»). Дезертирство сделало российскую армию неспособной сначала к наступательным, а затем и к оборонительным действиям. Фактически, Российская империя проиграла войну на истощение, обладая многомиллионной армией, которая просто массово отказалась продолжать боевые действия.

Проблема дезертирства стоит достаточно остро для обеих сторон российско-украинской войны: в Украине за время полномасштабных боевых действий возбуждено почти 27 тысяч уголовных дел о самовольном оставлении части. Аналогичной статистики для России нет, но известно, что в марте 2024 года года российские суды выносили по таким делам в среднем 34 приговора в день. При этом значительную часть российских дезертиров и «отказников», не желающих продолжать боевые действия, возвращают на фронт внесудебными, часто насильственными методами. Тем не менее пока что нет свидетельств о том, чтобы дезертирство критически влияло на боеспособность той или иной из сторон.

Куда острее стоит вопрос нехватки вооружений и военной техники. Военно-промышленные комплексы России, Украины и стран Запада, существенно сократившиеся после окончания холодной войны, оказались неспособны полноценно поддерживать конфликт столь высокой интенсивности. В итоге ВСУ попали в зависимость от поставок из стран Запада, в первую очередь из США, которых все равно пока что недостаточно для восстановления наступательного потенциала.

В свою очередь, российская армия испытывает проблемы с нехваткой бронетехники и износом артиллерийских стволов. Считается, что запасов советской техники, пригодной для расконсервации и модернизации, хватит до 2026 года и уже в 2025 году потенциал российской армии, вероятно, начнет снижаться. В этих условиях обеспечивать дальнейшие наступательные действия и «перемалывание» украинских частей можно только посредством «мясных штурмов».

В свое время иранский режим пытался подобными (хотя и куда более массовыми) атаками пехоты компенсировать техническое превосходство Ирака, однако в конечном итоге иракским войскам удалось с помощью хорошо подготовленных контрнаступлений свести на нет всех успехи Ирана на иракской территории и закончить войну без территориальных изменений. Точно так же тактика «перемалывания» оказалась безрезультатной в ходе Первой мировой войны, а перелома в ходе боевых действий удалось добиться только с помощью инноваций, таких как тактика штурмовых действий, совершенствование применения артиллерии и зарождение принципов общевойскового боя, то есть грамотное взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации. В текущем виде российская стратегия истощения на поле боя представляется бесперспективной и грозит истощением самих российских сил, что повышает угрозу украинских контратак — это признают даже российские эксперты.

Победить тыл

Если добиться полного истощения противника в обозримой перспективе невозможно, то встает вопрос о борьбе с экономическим потенциалом противника — возможностью пополнять, вооружать и снабжать войска на передовой. Сюда же можно отнести разрушение социальной инфраструктуры, что в свою очередь должно подорвать моральный дух «вражеского» населения.

Еще один распространенный способ сделать противника более сговорчивым, известный уже много веков, — морская блокада. США успешно закрыли порты Конфедерации, по сути сокрушив экономику южных штатов, ориентированную на экспорт хлопка и табака. Товарооборот с европейскими странами сократился в разы. Стало гораздо труднее импортировать вооружение, что было крайне болезненно для южан, учитывая слабость их промышленного потенциала.

Еще одним успешным примером блокады были действия Королевского флота Великобритании в Первой мировой войне. Они сделали невозможным импорт сельхозпродукции, что в сочетании с неурожаем картофеля привело к голоду в Германии зимой 1916–1917 года.

Не имея возможности установить блокаду Великобритании, немцы в ходе обеих мировых войн отвечали масштабной подводной войной, которая существенно повлияла как минимум на рацион британцев в военные годы и затруднила поставки вооружений в адрес Англии и СССР по американской программе ленд-лиза. В конечном итоге действия немецких подлодок не увенчались успехом, чего нельзя сказать о подводной войне, развернутой США против Японии.

Американцам удалось фактически перерезать японские морские коммуникации и сделать невозможным использование ресурсов японской колониальной империи. Не будет лишним также вспомнить и об ирано-иракской «войне танкеров», когда стороны пытались с переменным успехом ограничить экспорт нефти из портов противника, что больно било по их экономике.

В ходе войны Черноморский флот РФ поначалу успешно установил морскую блокаду Украины, прекратив жизненно важный для экономики экспорт зерновых культур морскими путями. Однако потопление крейсера «Москва», освобождение острова Змеиный и создание угрозы российским кораблям в Черном море с помощью безэкипажных катеров позволило украинским силам фактически снять блокаду: к 2024 году темпы экспорта зерна по морю были восстановлены практически до довоенного уровня. Пресечь поставки западных вооружений, судя по всему, также не удалось, несмотря на удары по железнодорожной инфраструктуре. С другой стороны, существенно ограничить российскую внешнюю торговлю тоже не получилось, несмотря на многочисленные санкционные пакеты со стороны партнеров Украины.

Куда более ощутимых успехов стороны добились в части ударов по социально-экономическим целям. Если первая российская кампания ударов по энергетической инфраструктуре Украины зимой 2022–2023 года в целом потерпела неудачу (хотя, по некоторым данным, украинские власти тогда всерьез готовились к эвакуации Киева), то возобновившиеся в 2024 году удары нанесли куда более долгосрочный ущерб, выведя из строя большую часть тепловых и гидроэлектростанций Украины. По всей Украине вновь начались веерные отключения бытовых и промышленных потребителей, что уже привело к пересмотру прогнозируемого Нацбанком роста ВВП в 2024 году с 3,6% до 3%. Чиновники, опрошенные Financial Times, советуют украинцам готовиться к «холоду и темноте». При этом, как полагает блогер и военный эксперт в области радиотехнологий Сергей «Флеш» Бескрестнов, обесточить украинскую военную промышленность таким способом не удастся в силу ее распределенности и наличия резервных источников электроэнергии.

Подобный способ борьбы с немецкой промышленностью применяла британская авиация в 1943 году, нанеся удары по плотинам и гидроэлектростанциям на реке Рур специально разработанными «прыгающими» бомбами, которые отталкивались от воды на пути к плотине.

Ликвидация последствий заняла много месяцев, однако в целом воздушная кампания против немецкого ВПК терпела неудачи, а удары по немецким городам не привели к открытым выступлениям против продолжения войны. Ситуация изменилась, когда американцы обратили внимание на немецкие НПЗ и установки по производству синтетического топлива.

Эти огромные конструкции были крайне уязвимы, и, в отличие от военных заводов, их было невозможно перенести под землю. В результате к 1945 году авиаудары практически лишили Вермахт топлива и привели к транспортному коллапсу, что, в свою очередь, наконец-то вызвало падение промышленного производства.

Похожую тактику сейчас применяют украинские силы, нанося удары по российским НПЗ и нефтебазам дронами-камикадзе. В ходе многомесячной кампании удалось существенно снизить российское производство бензина и дизельного топлива, в результате чего Росстат перестал публиковать статистические данные о производстве бензина, необходимого как промышленности, так и фронту, где имеется множество нештатных автомобилей и генераторов.

Однако пока вызвать серьезный дефицит топлива и транспортный коллапс не удалось, в том числе благодаря возможностям импорта из Беларуси и Казахстана. Тем не менее снижение экспорта нефтепродуктов должно сказаться на доходах российского бюджета, хотя и не в масштабах, необходимых для экономической катастрофы.

Куда более серьезной проблемой для российского военного производства в этом смысле представляются нехватка рабочих рук и вынужденная зарплатная конкуренция с гражданским сектором. Пока российская экономика имеет достаточный запас прочности, несмотря на нарастающие структурные проблемы. Что касается украинского ВПК, то его главная внутренняя проблема состоит в том, что у государства просто недостаточно средств для полной загрузки предприятий оборонным заказом. Проблему предлагается решать привлечением европейских средств для размещения контрактов на предприятиях украинской оборонки.

Воля как ресурс

Помимо военных, экономических и людских ресурсов, важны наличие у властей политической воли и легитимности, а у населения — готовности и дальше приносить жертвы на алтарь победы.

Так, участие в Первой мировой войне России, Германии и Австро-Венгрии завершилось революционными потрясениями и падением монархии в этих странах. Ранее, в 1864 году, избрание на второй срок президента США Авраама Линкольна оказалось под угрозой на фоне тупиковой ситуации на фронте и роста цен, и только громкие победы вроде взятия Атланты предопределили поражение демократов, стоявших за мирные переговоры. Примечательно, что успех Линкольна был во многом обусловлен первым в истории США голосованием, организованным в действующей армии, где были сильны республиканские симпатии и стремление вести войну до победного конца.

Задача перед сторонами российско-украинской войны упрощается тем, что уровень мобилизации экономики и общества в целом существенно меньше, чем во время мировых войн. Так, военный бюджет России на 2024 год составляет 6% ВВП, Украины — 22% ВВП. Для сравнения, военные расходы США в ходе Второй Мировой войны превышали 40% ВВП.

По подсчетам Telegram-канала «Демография упала», в среднем в войне участвует около 2% мужского населения России в возрасте от 18 до 49 лет, для Украины этот показатель составляет 7–9%. При этом в США во время Второй мировой были призваны до 20% мужского населения соответствующих возрастов. Несмотря на негативные процессы в экономике обеих стран, о введении продуктовых карточек и тому подобных ограничений речи не идет. В полной мере эффект войны ощущают только жители прифронтовых регионов, военнослужащие и их родные и близкие.

В этом контексте неудивительно, что, согласно одному из масштабных опросов, большинство украинцев до сих пор одобряют деятельность президента Зеленского, выступают против проведения президентских и парламентских выборов во время войны, не считают уровень мобилизации чрезмерным (по состоянию на февраль этого года), верят в победу Украины с восстановлением контроля над территориями хотя бы по линии на 24 февраля 2022 года и готовы идти на некоторые личные жертвы, например рост цен, налогов или коммунальных платежей.

Разумеется, большинство этих показателей снизились по сравнению с 2022 годом, однако о кризисе легитимности говорить пока рано, несмотря на информационное давление со стороны Кремля. Вступление в силу украинского закона о мобилизации, вводящего серьезные ограничения против «уклонистов», обошлось без сколько-нибудь заметных протестных выступлений, хотя, как сообщается, в мае было мобилизовано больше, чем за предыдущие четыре месяца.

Готовы ли российские граждане терпеть личные лишения для продолжения войны, сказать сложно, однако примечательно, что российское руководство упорно не желает объявлять новую волну мобилизации, хотя это решило бы большинство проблем с пополнением личного состава.

Ситуация, когда население хочет мира, но при этом готово к продолжению войны до справедливого, по их мнению, ее завершения, не уникальна: именно так забастовки и бунты военных во Франции в 1917 году привели к кризису власти и смене правительства, но не к капитуляции, поскольку ее условия не устроили бы самих протестующих.

Резюмируя сказанное выше: клинч, в котором оказались Россия и Украина, вполне может растянуться на долгие годы — у обеих сторон есть для того военные, экономические и морально-волевые ресурсы. Но опыт других войн на истощение показывает: в любом их этих трех измерений решающий перелом может наступить внезапно и любого из них достаточно, чтобы предопределить исход войны. Поэтому долгая война между Россией и Украиной хоть и возможный, но заранее не предрешенный сценарий.