«Идет волна репрессий, мои знакомые боятся даже дышать». Голоса Крыма 10 лет спустя

«Меня спасло то, что я перестал смотреть телевизор. Российская пропаганда работает на недосягаемом уровне»

Станислав (40 лет, предприниматель)

Я в Крыму с рождения: сначала жил в Симферополе, потом в Севастополе, у меня жена оттуда. Отец — из Киева, а мать — из Крыма, может быть, поэтому моя тяга к Украине больше, чем у многих моих знакомых. У нас издавна повелось позиционировать себя автономной республикой. Жители Крыма были зациклены на этой мысли, и в конечном счете мы видим, к чему это привело: доавтономились от Украины, как говорится.

В 2014 году мне казалось, что только 30% людей поддерживали Россию. Сейчас я думаю, что их было 50%, а среди оставшихся 50% (тех, кто поддерживал Украину) около 30% были сомневающиеся — те, кто был не всем доволен в Украине или не доволен полностью, но «уходить» не хотел. Однако после череды негативных действий со стороны Украины, в частности, отключения воды и электричества, процент сомневающихся переметнулся на сторону России, а остальные просто уехали.

У меня довольно большой круг общения, но осталось только два человека, которые поддерживают Украину. Они не готовы к каким-то действиям: боятся переписываться, говорить по телефону. Пророссийскому настрою способствовали и действия мирового сообщества, и наложенные санкции: огромное количество международных компаний не сотрудничали с крымчанами, невозможно было пользоваться банковскими картами — Visa и Mastercard не работали. Санкции сказывались не на Путине, а на простых крымчанах, поэтому люди плюнули на сопротивление и стали поддерживать Россию.

А поначалу было по-другому. Перед референдумом мои знакомые и друзья были против вхождения Крыма в состав России. Мы думали, что «за» будут голосовать только бабушки, которые хотят русский язык, и представители Черноморского флота. Но когда мы проголосовали против, а на следующий день увидели результаты, где больше 90% были «за», мы поняли, что весь этот референдум — просто фикция. Мы отчаялись, думали, что Украина увидит совершенную фальсификацию, нас будут забирать, но ничего не происходило. Россия делала что хотела, а те, кто был против, решили, что они остались одни — оказывается, больше 90% хотят быть с Россией, а их, противников, меньшинство. И что делать? Выходить на митинг, когда повсюду стоят эти «зеленые человечки» с пулеметами?

Когда мы еще выходили на митинг, в числе протестующих было 90% татар и около 10% русскоговорящих. Сторонников России было примерно столько же, сколько нас, но они после митинга спрашивали, где их автобусы. То есть все было подготовлено: Россия привезла людей из Севастополя, Украина же своим сторонникам никакой поддержки не оказывала. А на следующее утро к зданию Верховного совета было не подойти — весь периметр охраняли эти «зеленые человечки».

Россия активно работала. Сразу появились заградотряды на дорогах, какие-то дружины, телевидение активно включилось в пропаганду. Мои друзья в Киеве говорили: уезжайте оттуда, а я не понимал, почему я должен уезжать и отдать свой дом оккупантам. Если мы все уедем, останутся только лояльные России жители, и кому тогда Украина будет возвращать Крым?

От российской пропаганды нас спасло только то, что в первые дни после голосования мы перестали смотреть телевизор. Я наблюдал за многими людьми, которые поначалу были за Украину, и видел, как они постепенно переключились, смотря российские новости: пропаганда в России работает на недосягаемом уровне.

В первые недели после референдума мы остались без денег, поскольку все, что у нас было мы вложили в товар, — мы держали свой продуктовый магазин, а остальное было на счету в УПБ. Когда Украина отключила нас от своих платежных систем, мы не смогли вывести из банка деньги. В дальнейшем очень много потеряли средств на обмене валюты, потому что курс был нестабильный — они рисовали его как хотели.

Потом были сложности с оформлением свидетельства о рождении второго сына — только спустя несколько лет мы смогли выехать на территорию Украины и там через суд доказывали, что наш ребенок родился в Крыму. Мы хотели быть с Украиной, но это было очень рискованно, потому что каждый раз, когда ты выезжал на территорию Украины, тебя допрашивали российские военные. И не дай бог, если бы они узнали, что ты поехал туда делать какие-то документы, — сразу бы задержали. Репрессии были постоянными, выехать за территорию — страшно.

При этом я до последнего не менял украинские номера на автомобиле. Мне казалось. что я единственный в городе остался. Меня каждый раз останавливала полиция, инспекторы спрашивали: «Почему ты не поменял номер — уже три месяца прошло с момента вхождения Крыма в состав России». В конце концов стали угрожать, что отберут машину.

То же самое с паспортом: не получишь паспорт, не сможешь продлить договор аренды на квартиру, на бизнес, сдать налоговую декларацию, и тебя выгонят из помещения. Многие из тех, кто хотел уехать после референдума, не могли этого сделать, потому что не могли реализовать свое имущество — крымские нотариусы сразу переключились на российское законодательство. Им дали возможность работать без переобучения — они просто сменили флаг, а люди остались в безвыходном положении, потому что перед тем, как продать свое имущество, нужно его переоформить, а чтобы переоформить, требовалось получить российский паспорт.

Мы тоже до последнего не хотели брать российский паспорт, но они постепенно перекрывали кислород. Дети ходили в детский сад, продолжали ходить и после аннексии, а потом нам говорят: «Переоформляйте документы или забирайте ребенка домой». Мы думали: «Хорошо, месяц-два, возьмем этот паспорт, а там и Украина придет». Но никто не приходил.

Когда отключали воду, начались огромные проблемы с посевными работами. Пропали местные овощи, фрукты, повысились цены, поскольку все это стали везти из России, продукты стали несвежими и непонятного качества. Это ударило по продуктовой безопасности и опять же подогревало настроения тех, кто был за Россию, поскольку сразу появились лозунги: «Россия нам поможет, а Украина бросила».

Так же было и с электричеством: мы сидели дома и настраивали светодиодные лампы, аккумуляторы. У меня висел кабель, подключенный к аккумулятору автомобиля, и машина все время работала, чтобы дома был свет. И все это не помогало борьбе с Россией, а наоборот, настраивало против Украины.

Иногда были какие-то митинги. Лично я участвовал в двух. Один был в поддержку предпринимателей, поскольку Россия в один момент закрыла огромное количество торговых площадей в Крыму. Предприниматели в представлении Путина — самые опасные люди: у них есть доходы, есть возможность путешествовать, видеть мир, они понимают, что представляет из себя путинская Россия, и он активно с ними борется. И на нас начали активно давить — закрывать торговые центры. И я выходил, поскольку закрыли наш магазин.

Второй митинг был совсем немногочисленным — на него пришли около 10 человек. Это был молчаливый митинг, за который агитировал Навальный. Мы просто ходили на площади Нахимова. К каждому из нас подошел представитель спецслужб, сфотографировал и предупредил, что если еще раз увидит нас на подобном мероприятии, то наша жизнь пойдет по другому маршруту. И это страшно, потому что ты просто ходишь по главной площади города, а тебе сразу угрозы. Шаг влево, шаг вправо, и к тебе уже подходит полицейский. Такое впечатление, что даже если у тебя просто мысль закрадывается о протесте, то ты уже под прицелом.

Я оказался на скамье подсудимых спустя несколько месяцев после аннексии. Правда, не за митинг, а из-за налоговой декларации, которую мы с женой просрочили, поскольку у России в этом плане система, оставшаяся от Советского Союза: все нужно было заполнять от руки, определенными чернилами и по четким правилам, и мы не разобрались в этом. Когда я сидел в суде возле клетки, мне сразу сказали: в следующий раз ты окажешься с другой ее стороны.

А совсем недавно меня оштрафовали за то, что я пересек сплошную там, где ее и в помине не было. Но я думаю, это из-за моих украинских прав, поскольку единственный документ, который я не поменял, — это права, хотя меня много раз останавливали, проводили беседы. А теперь, несмотря на то что я предоставил судье фотографии, где было видно, что линия была прерывистой, она сказала, что это ничего не значит, потому что по документам здесь указано наличие сплошной. Я думаю, они сделали это для того, чтобы конфисковать машину, потому что при таком нарушении это возможно. Они придумывают что угодно, чтобы надавить, тем более на тех, у кого еще хоть что-то украинское осталось, и тут ты либо должен ходить по городу и кричать: «Путин, я тебя люблю», либо не высовываться.

А когда началась война, опасно стало даже дышать. 24 февраля мне позвонила сестра из Киева, которая проснулась от взрывов. А мы живем в Севастополе, в сорока шагах от штаба воздушного флота. И тут ты понимаешь, что отсюда летит, а у твоей сестры взрывается. И ты чувствуешь свою причастность к этому — смотришь, как туда отправляют то, что может убить твою сестру, бабушку, брата.

Я вышел на улицу и увидел колонну автомобилей с российскими флагами — все сигналят, радуются, что началась война, что сейчас бомбят мою сестру. Причем это были машины других регионов — 50-го, 197-го, — все приехавшие в Крым за это время. Я начал ругаться на дороге, но жена мне говорит: «Молчи, а то сейчас к нам придут».

Сейчас в Крыму волна репрессий. Мои знакомые боятся дышать и лишний шаг не в ту сторону сделать. Они боятся, что мессенджеры контролируются, все прослушивается. Мой друг, который до сих пор не получил российский паспорт и еле сводит концы с концами, сказал, что вообще хочет отключить домашний интернет, потому что не может зайти ни на один сайт, думая, что если зайдет не туда, могут быть последствия.

«Мы все думали, что с Россией будем в безопасности, — теперь это забавно звучит»

Алиса (27 лет, работает в PR)

Я из Севастополя, а севастопольцы, откровенно говоря, были положительно настроены по отношению к России еще до 2014 года. У нас даже в гимне поется: «Севастополь! Севастополь! Город русских моряков!», а после 2014-го севастопольцы и вовсе стали самыми лояльными, даже патриотичнее Москвы. Конечно, в городе проходили какие-то акции против присоединения Крыма к России, но не помню, чтобы о них активно говорили. Мое окружение было либо нейтрально настроено, либо положительно.

К тому же очень активно велась рекламная кампания со стороны России, что тоже влияло на восприятие. Везде висели довольно смешные плакаты, где был изображен Крым в триколоре, якобы счастливый, и Крым за решеткой, и вопрос: «Что ты выбираешь?»

Много говорилось о том, что украинцы отменят русский язык, а для нас, севастопольцев, это было бы катастрофическим шагом, поскольку практически все в городе говорят по-русски. Отчасти именно из-за этого немало людей положительно воспринимало действия России. Кроме того, Майдан преподносился как смерть и ужас. Мы все думали, что с Россией будем в безопасности, что Россия защитит, — теперь это забавно звучит.

Те, кто был против, уехали в Украину, кто-то, наоборот, приехал сюда, а кто-то и так был положительно настроен. После стольких лет остались в основном те, кто положительно относится к власти. На это сильно повлияли и события 2015 года, когда Украина отключила нам свет и воду и все жили на генераторах.

Мне кажется, никто не считает, что нас незаконно отняли. Многие стали думать, что мы с Россией, потому что Украина нас бросила. Так же, как сейчас у большинства нет позиции, что Россия начала войну, а мы страдаем, и от этого постоянно в Севастополе воздушные тревоги. Сейчас есть позиция: Украина целится в нас ракетами, а мы защищаемся — что нам еще остается делать?

Кроме того, Россия вбухала много денег в благоустройство Крыма — люди видели, что полуостров был в плачевном состоянии, бухты травой поросли, а тут Россия понастроила всего, облагородила парки, и эти улучшения сейчас влияют на бытовое представление людей о войне.

Людей более аполитичных, чем крымчане, сейчас нет. Мы не переживаем о будущем, живем одним днем, поскольку понимаем, что политика у нас постоянно перед глазами. В небе что-то взрывается то и дело, каждый день сирены гудят. Мы не обсуждаем войну. Иногда, бывает, я созваниваюсь с подругой, она открывает окно, а у нее слышно, как гудит сирена, но она даже не обращает на это внимания — мы просто продолжаем говорить.

Когда звучит сирена в Севастополе, люди продолжают неспешно идти, куда шли. Общественный транспорт, правда, останавливается, и люди сразу должны последовать в убежище, но зачастую они просто сидят в автобусах и никуда не двигаются. У меня подруга работала в центре города, когда сирены звучали по несколько раз в день, так они с коллегами брали кофе и смотрели на дымовую завесу над бухтой.

Летом постоянно были какие-то взрывы, у меня после этого развился небольшой ПТСР, я уехала в Москву и еще долго не могла нормально реагировать на фейерверки. А те, кто живет в Севастополе не выезжая, уже полностью к такому привыкли.

«Зарабатывают у нас до 30 тысяч, и цены растут, но жизнь бьет ключом!»

Анна (33 года, в декрете)

Я родилась в Крыму, в Ялте. События 2014 года я помню довольно хорошо, я тогда тоже участвовала в защите памятников Ленина. Радость была огромная, колоссальная. Я себя никогда не считала украинкой и никогда не считала, что мы — часть Украины. Мы всегда считали, что живем в Российской Федерации, поэтому для нас присоединение Крыма стало очень волнительным моментом, радостным, мы принимали это со слезами на глазах — будто выдыхаешь после тяжелых событий.

Жизнь и тогда, и сейчас бьет ключом. Есть, конечно, подводные камни: к примеру, неудобство от того, что мы локально закрыты и так далее, но в целом это ни на что сильно не влияет, и ритм жизни, наоборот, улучшился. Формально санкции есть, но у нас их будто бы нет.

Главное, что города развиваются, инфраструктура улучшается. Я часто привожу такой пример: в Ялте на набережной раньше никогда не было баков для мусора — у нас были стеклянные магазины, и сразу за ними стояли три огромных бака, которые всегда были переполнены, из них текло, стояла жуткая вонища. Это было в центре набережной, куда приплывали корабли. А с приходом России в первый же год у каждого столба установили по мусорному баку — на набережной стало чисто.

Раньше никогда не было такого, чтобы в мае пляжи уже были подготовлены к летнему сезону. Я живу в пригороде Ялты, у нас есть несколько городских пляжей, и до прихода России на них всегда было грязно — не были покрашены заборы, был мусор, начинали убирать где-то в середине июня. Сейчас март — а пляжи уже все чистенькие, все выкрашено. Причем чисто и в течение всего летнего сезона, и даже после него приемлемо. Такие мелочи очень повлияли на нас — жить стало легче.

Помню, украинские СМИ писали, что у нас нет продуктов, в то время как у нас прилавки ломились от количества еды. Выбирай что хочешь, и цены нормальные. В Ялте дороже, но Ялта всегда отличалась высокими ценами — они и сейчас намного выше, чем в Севастополе или в Симферополе, но более или менее приемлемо. Продуктов — валом, никогда не было такого, чтобы были пустые полки.

Когда начались проблемы с водоснабжением и электричеством, люди реагировали понимающе. Мы с друзьями стали больше общаться, потому что не было интернета. Серьезных сложностей не было: люди знали, что нужно немного подождать, и все образуется. Мы вообще не заметили особых проблем с водой, пусть холодная, но она была. Вода есть вода, если она идет, то уже хорошо.

Зарплаты маленькие — это факт, но радует то, что с приходом России они стали «белые», а у большинства компаний деятельность стала легальной. Раньше мы платили налоги, платили работодателю за то, что мы у него работаем, а работодатель никуда не платил, и на развитие Крыма деньги не шли — работодатели клали себе в карман. Теперь же все идет на развитие.

Раньше мы не замечали, чтобы в Ялте полноценно работали коммунальные службы — чистка дворов, уборка мусора. Сейчас все кусты и ветки подрезаются, все контролируется. И пусть это разбили на сезоны — весной убирают к 9 Мая, в летний период — где-то к концу августа и к зиме, но эти работы проводятся, и разве можно сказать, что это плохо? Например, те повороты, которые были закрыты кустами, теперь видны водителям.

Чтобы вы понимали: при Украине я никогда не видела в Крыму работающих дорожников, которые бы обрезали кусты, ветки. Мы это делали сами. В частном секторе те три-четыре метра, которые есть возле твоего дома, ты должен был обслужить самостоятельно, а сейчас все это делают дорожники. Кроме того, ремонтируются дороги — где-то, конечно, плохо, где-то долго, но тем не менее.

Зарабатывают у нас в среднем до 30 тысяч, но люди все равно умудряются откладывать на «черный день». Да, цены поднимаются, бензин дорожает, никаких потребительских поблажек, несмотря на то что мы нефтедобывающая страна, нет.

Невзирая на это, наши ожидания от прихода России оправдались, и даже больше. Что касается военных действий, чисто с человеческой точки зрения этого всего бы не хотелось, но это вынужденная мера. Нам ставят вопрос ребром, и мы должны его решить.

Люди понимают, что давно пора поставить всех на свое место, чтобы не сидели на шее. Тех, кто против боевых действий в Украине, очень мало. Если кто-то начинает высказываться в таком ключе, то это режет ухо. В основном это предприниматели, которые работали при Украине. Они говорят: «Раньше мы гребли деньги, а сейчас очень много средств уходит на налоги». А те, кто понимает, что налоги идут на развитие страны и на развитие Крыма, правильно оценивают происходящее.

Есть и те, кто иногда слушает украинские песни, — мой сосед, например. Сколько мы ни обращались в полицию, все без толку. Но радует то, что с началом боевых действий в Украине люди стали задумываться о том, что можно говорить, а что нельзя. Раньше была вседоступность — я могу сказать все что угодно, и мне ничего не будет, а теперь люди стали отвечать за свои слова.

На происходящее в общем люди реагируют достаточно спокойно. Мы сейчас в Севастополе, буквально несколько минут назад сработала сирена, но это никого не пугает — люди продолжают гулять. У меня нет чувства страха: я знаю, что я в безопасности и что в безопасности мой ребенок. Муж как человек военный к нововведениям привык, остальные тоже приспосабливаются. Нам ввели санкции — мы их обошли, и так во всем. Как говорил журналист Карлсон, зайдя в магазин: «И где тут эти санкции? И iPhone лежат, и Snickers, и Nuts и Bounty — пожалуйста, все есть».

В общем, за десять лет жизни хорошего намного больше, чем плохого. Из недочетов — маленькая зарплата и отсутствие детских пособий. Я не могу ничего оформить, кроме выплат, положенных ребенку до полутора лет, — для другого у меня превышен лимит в связи с зарплатой мужа, но такая проблема наблюдается во всей стране. И также сохраняется проблема коррупции, однако люди стали сильнее бояться, что их пододвинут и их место займет кто-то другой, и стали меньше брать — в этом плане ситуация улучшилась где-то на 50 процентов.

Еще у нас довольно маленькие пенсии, хотя некоторые бабушки в Крыму умудрялись купить себе то, что мы не могли себе позволить. Я до декрета работала в магазине, и мы не могли купить себе какие-то колбасы, сыры, а они покупали. Сохраняется проблема и с лекарствами — их нужно только покупать. Где-то, может быть, есть какие-то льготы, когда возвращают хотя бы часть денег, но в Ялте такое не действует. Знаю, что в Севастополе есть программа для помощи молодым семьям с жильем, машиной, — в Ялте такого нет. Конечно, хотелось бы, чтобы было больше возможностей для молодых семей, которые в этом нуждаются.

В остальном все хорошо, и я рада, что мы — Россия. Я — крымчанка, муж — крымчанин, я даже говорю «крымчане», а не «украинцы», потому что мы никогда не были украинцами.

Я помню, что даже когда получала свой первый паспорт и там было написано «Ганна», меня это очень бесило. Я этот паспорт никому не показывала, и, когда в 2014 году его поменяла, я была настолько счастлива, что теперь у меня будет нормальное имя — мое имя, не исковерканное.

«Раньше мы боялись сирены, а теперь никто не реагирует, гудит и гудит»

Анна (24 года, работает в медицинской сфере)

Я живу в Крыму уже восемь лет. Событий 2014 года я не застала, но у меня есть много друзей, которые здесь жили с рождения, и все они рады, что Крым стал частью России. При Украине в Крыму многого не было, а сейчас появилось: Крым стал более развитый, уменьшился уровень коррупции.

Если говорить о состоянии городов, то оно значительно улучшилось, инфраструктура развивается. Даже если сравнивать с 2016 годом, когда я только приехала, то разница существенна. Те же Симферополь, Алушта или Ялта значительно изменились с тех пор: построили много новых зданий, многое преобразовали, появились детские площадки, детские сады, центры. Недавно открыли больницу имени Семашко — невероятно масштабный проект.

Изменилась ситуация с детскими домами — их сделали более-менее приемлемыми. Изменилось состояние дорог: в 2016-м, например, они были гораздо хуже, сейчас все чистенько, отремонтировано. Многие дома в центре отреставрировали — из городов стараются сделать конфетку.

У нас наконец-то появился Сбербанк — есть три точки в Симферополе, точки в Севастополе, говорят, что скоро Сбер появится и в других городах. Это очень удобно, потому что, когда я только приехала в Крым, было довольно проблематично переводить деньги. Сейчас не нужно никуда ехать

Что касается проблем с водоснабжением, они были — к примеру, воду включали только в определенное время, но я бы не сказала, что это сильно ухудшало качество жизни. Мы всегда находили способы решить эту ситуацию, поэтому ни у меня, ни у моих друзей колоссальной нехватки воды не наблюдалось. То же самое и с электричеством.

У нас в медицинской среде на зарплаты никто не жалуется, даже у педиатров хорошая зарплата. Многие рассказывали, что до того, как Крым стал российским, зарплаты у медиков были маленькие, люди брали деньги с пациентов за свою работу. Даже медсестры брали деньги, чтобы поставить капельницу. Сейчас это прекратилось, потому что лечение проходит по ОМС, и пациентам, и медперсоналу это удобно. К тому же всем повысили зарплаты, и все в моем окружении довольны тем, что имеют. Поэтому однозначно ожидания многих от присоединения Крыма к России оправдались.

Что касается безопасности, то ни я, ни мои знакомые особо не реагируем на происходящее. Все равно если что-то произойдет, то это уже неминуемо. Главное, что сейчас все хорошо, а потом — посмотрим. Те же тревоги в Севастополе: поначалу люди переживали и боялись, а сейчас это воспринимается как что-то обыденное — гудит сирена и гудит, никто на это особо не реагирует. Можно сказать, что жизнь с этого момента никак не изменилась — мы так же ходим на работу, занимаемся привычными делами.

«Если заговоришь по-украински, на тебя донесут»

Екатерина (имя изменено по просьбе героини), участница движения сопротивления на оккупированных территориях Украины «Желтая лента»

Я приехала в Крым с Херсонщины и планирую здесь пробыть до окончания выборов — чтобы не находиться по месту прописки. Раньше я тоже ездила в Крым — и до аннексии, и уже после. С тех пор жизнь на полуострове сильно изменилась. Прежде всего, появилось много приезжих россиян — после 2014 года многие из тех, кто поддерживал Украину, уехали из-за репрессий.

Мы с родителями это часто обсуждали, особенно после полномасштабного вторжения. Родители говорили, что те действия, которые россияне предпринимали на Херсонщине или в Запорожье, были тогда и в Крыму — просто в более легкой форме. Россия так же сильно подавляла тех, кто проявлял проукраинскую позицию, например, заставляла снимать видеоролики с извинениями за слова «Слава Украине!». И сейчас происходит то же самое — видео с извинениями очень распространены. Они используют тот же подход, что и десять лет назад: искореняют любые проявления проукраинской позиции в зародыше.

Ситуация за эти десять лет стала намного хуже. Если раньше можно было свободно говорить по-украински, то сейчас разговоры на украинском языке приравниваются к преступлению. Хотя по факту и русский, и украинский, и крымскотатарский являются государственными языками полуострова. Но если ты попробуешь заговорить по-украински на каком-нибудь СТО, на тебя донесут или это станет основанием для обыска. Притеснения присутствуют все время.

Много людей за эти годы переехали сюда из России, потому что жилье подешевело и они заселились. За счет них количество пророссийски настроенного населения стало еще выше. Но политическая ситуация редко обсуждается в компаниях. У меня есть друзья, которые ждут деоккупации, но, даже говоря со мной, они подбирают слова, поскольку не знают, чем я занимаюсь. И им не нужно этого знать — из соображений и моей безопасности, и их, потому что «Желтая лента» — это сродни смертной казни.

Несмотря на то что мы друзья, мы стараемся избегать обсуждения политики. На такие темы я говорю только в кругу семьи, потому что ты никогда не знаешь, кто может тебя предать, донести. Всегда нужно думать, кому и что ты говоришь, даже стоя в очереди. Тебе кажется, что тебя никто не слушает, но это не так — могут пойти слухи.

Пропаганда работает очень активно. На Херсонщине в первые месяцы полномасштабного вторжения тоже отрезали любые средства связи с украинской стороной, полностью лишили интернета. Единственным источником информации были российские новости и газеты, какие-то брошюры, которые они распространяли.

На главные площади города, в парках они ставили «Газель» с большим экраном. И если молодежь не подвергалась влиянию, то люди старшего возраста, привыкшие постоянно смотреть телевизор, впитывали это. Когда тебе триста раз повторят одно и то же, ты начинаешь в это верить. Такая же ситуация в Крыму: они ограничивают доступ к украинским источникам информации, во всех новостях представляют Украину только в негативном ключе и таким образом подавляют любые зачатки сопротивления своей власти.

При этом в Крыму осталось немало людей, которые против войны. Скажем так, позиция против войны и позиция против аннексии и приверженности к Украине — это разные позиции. Люди не хотят войны, потому что никто не хочет жить в состоянии боевых действий, никто не хочет, чтобы над его домом летали ракеты, — когда ты не знаешь, какой обломок и в какой момент попадет в твой дом.

Людей, которые хотят именно деоккупации и возвращения в Украину, гораздо меньше. Но они тоже есть. И движение «Желтая лента» как раз позволяет эту позицию выразить. Несмотря на то что Крым оккупирован на протяжении десяти лет, не все с этим смирились. И эти люди, пусть и такими незначительными методами, но могут показать, что пропаганда их не съела. Многим, кто ждет Украину, «Желтая лента» дает надежду и понимание, что они не одни. Люди не могут обсуждать свою позицию с окружающими. Но когда ты, гуляя по тому же Симферополю, видишь желтые ленты или граффити «Желтой ленты», понимаешь, что ты не одинок, а люди на подконтрольных Украине территориях видят, что их ждут — ждут Украину.

Я присоединилась к «Желтой ленте», уже когда координаторы придумали сам символ сопротивления: у одного из участников мама занималась вышивкой, у нее было много мотков ниток желтого цвета, вот и сошлись на нем.

Этот символ придумывался как безопасный, чтобы люди, находясь в оккупации, могли прилюдно показать, что они поддерживают Украину, что они сопротивляются. Эту идею быстро подхватили, и все, кто не смирился с оккупацией, начали вешать желтые ленты, потому что выйти с каким-то плакатом посреди оккупированного города очень опасно. Позже мы начали распространять разные патриотические открытки, рисовать граффити, сжигать их газеты, агитки, которые они раздавали старшему поколению, флаги, колорадские ленты.

Мы поднимали украинский флаг в Крыму, в Донецке — более 30 флагов передали за это время нашим активистам. Оккупационные власти, конечно, стараются этому противодействовать. Однажды в Крыму активист поднялся в горы и нарисовал граффити на одной из вершин. Через некоторое время туда отправили так называемую мобильную группу, которая это граффити зарисовала. Так же было и с плакатами и с маленькими стикерами, которые были развешаны в городе. Если бы они не видели в этом угрозу, зачем бы они это срывали?

А они создают целые группы, которые бегают по городу и выискивают картинки, которые нужно зарисовать, поэтому мне кажется, что наша деятельность имеет смысл.