«Безопасного места тут нет». Как российские власти забыли о жителях приграничного Шебекино — репортаж

На подъезде к Шебекино стоит блокпост: проверяют там выборочно, «только подозрительных». Шебекинка Ольга, с которой мы едем в город, хвастается, что ее ни разу не проверяли. Въехав в населенный пункт, открываем окна в машине — если начнут стрелять, нужно услышать и быстро среагировать.

Ольга отстегивает ремень безопасности, просит тоже отстегнуться и проводит небольшой инструктаж на случай обстрела: «Если вдруг что, резко тормозим, выбегаем. Вряд ли тут будут менты штрафовать за непристегнутый ремень». Ища парковку, Ольга как будто что-то рисует в воздухе — высчитывает траекторию, чтобы поставить машину в относительно безопасное место.

Первое, что заметно в городе, — новые окна в домах: почти с половины еще не содрали заводские наклейки. Это квартиры, в которые пока не вернулись люди. Новые крыши тоже видны — власти закупили одинаковую серую металлочерепицу. Если кровля серая, значит, в дом был «прилет». Серых крыш очень много.

Второе, что чувствуется по приезде, — запах тухлятины. Это от испортившихся продуктов в магазинах, куда были «прилеты». Чтобы пройти мимо сгоревшей «Пятерочки», нужно задержать дыхание или иметь очень крепкий желудок. Вокруг здания роятся мухи.

«Телевизор бы еще вывезти»

Каждые десять минут Ольга останавливается и показывает в одну из сторон — откуда, по ее мнению, может «прилететь». Нужно сразу думать, где прятаться, а для этого важно понимать, откуда стреляют. Теперь горожане не разделяют районы на опасные и безопасные — обстрел может быть когда угодно и где угодно.

Мы проходим улицу Парковую. Раньше тут не «прилетало», местные считали ее безопасным районом, а сама Ольга пряталась в этих домах при обстреле. В июне дом № 3 сгорел после попадания ракеты. Мы заходим во двор. Сладковатый запах тухлятины, который уже перестаешь замечать, здесь бьет в нос с такой силой, что слезятся глаза. Под окнами валяются сломанная мебель и гниющие продукты: жители Шебекино покидали дома в спешке и освобождали холодильники. Стены на верхних этажах совсем черные, на одном из окон уже привычный скотч крест-накрест — это должно было спасать от осколков стекла при взрыве рядом. На балконе этого же дома на первом этаже стоит мужчина и разговаривает по телефону: «Телевизор еще бы вывезти, да». Тут же, на первом этаже, аккурат возле забитого фанерой окна, развевается маленький российский флажок.

Вдалеке раздается одинокий взрыв. Моя спутница вздрагивает, но не ложится.

— Вылет? — спрашиваю я.

— Да непохоже, — задумчиво произносит Ольга, прислушиваясь к тишине, и договаривает. — Это «за лентой» <лентой принято называть границу — The Insider>, кажется. Или МАПП <пункт пропуска на границе с Украиной — The Insider>.

Проходим многоэтажный дом, где после обстрела отсутствует пара верхних этажей. Территорию огородили, работает кран. Рядом прогуливается старушка.

— Я вот на третьем живу, там строители все будут разбирать, — комментирует она работу крана.

— А когда обещают восстанавливать?

— А как дальше пойдет, кто его знает, — задумчиво пожимает плечами пенсионерка, будто бы речь идет не о ее доме. — Сейчас пока разбирают, вот третий этаж будут вскрывать, а ниже еще неизвестно.

Мы идем дальше, а она так и остается смотреть на то, как кран потихоньку добирается до ее квартиры.

«Кровь убитой „Градом“ женщины просто засыпали песком»

— Заезжаешь, и вот это давящее ощущение смерти. Все пусто. То есть я знаю, как должно быть: люди вон на той остановке, машины… Теперь пусто, просто вот как смерть, ни души, б***ь. И это так угнетает, просто п***ц. Я когда в эти месяцы заезжала, всегда плакала, потому что так больно, вообще ужасное состояние. Я-то знаю, что здесь мелкие все время бегали, эти с собаками со своими, велосипедисты. Вот это норма, б***ь. А после обстрелов — смерть, тишина кромешная, — жалуется Ольга. Впрочем, практически сразу мы видим идущую нам навстречу семью с коляской.

В Шебекино все вновь стало почти «как должно быть» уже в июле, когда объявили о возвращении.

Мы проходим мимо рынка. Здесь часто «прилетает», шебекинка даже отказывается приезжать сюда на машине — слишком велика вероятность обстрела, а в авто опаснее. Ольга показывает место, где 16 июля обстрелом «Града» убило женщину. Мою спутницу возмущает, что кровь даже водой смывать не стали, просто засыпали песком. Сквозь него на дороге проступают темные пятна. Рядом маленькие выбоины в асфальте, следы «прилета».

Мы на рынке в рабочее время, но почти все магазины закрыты. Шебекинцы боятся сюда ходить. Власти обещали предпринимателям снизить арендную плату за ларьки, но, как говорит Ольга, до сих пор этого не сделали. На асфальте нарисована стрелка, обычно такими указывают путь к магазинам, но тут надпись другая: «Укрытие». Она указывает на полностью сгоревшее строение.

В нескольких сотнях метров от рынка находится железнодорожный узел, где в начале войны выгружали танки. Ольга предполагает, что поэтому этот район и начали обстреливать. Но сейчас технику сюда уже не привозят, говорит она. Это видно: рельсы уже сильно заросли.

Мы заходим в продуктовый магазин — он обложен мешками с песком, на случай обстрела. Ольга приглядывается к сооружению и улыбается: «Да они смесь, которую зимой высыпают, засыпали. Там соль кристаллизовалась на мешках». Купив нужное, она тихо сообщает, что знает кассиров — в дом одного из них был «прилет», ранило отца.

Дорога из магазина идет вдоль заборов. Шебекинка сообщает, что идти тут опасно, при обстреле спрятаться негде. Ей жалко работников магазина — ведь им приходится тут постоянно ходить.

«Мне вернуться в Шебекино и сдохнуть, чтобы хоть что-то заплатили?»

После эвакуации шебекинские власти пообещали выплатить 10 тысяч рублей каждому местному жителю и 50 тысяч тем, у кого пострадало имущество, а также отменить коммунальные платежи для уехавших.

Впрочем, получить обещанные деньги — отдельное испытание. Меньше всего повезло тем шебекинцам, кто не был прописан в городе. Им поначалу совсем отказали, позже выплаты все же пообещал губернатор Белгородской области, но порядок выплат появился только 4 июля, когда жителям уже официально объявили о возвращении.

Ольге до сих пор не удалось получить деньги — у нее нет шебекинской прописки. Об этом она говорит особенно эмоционально, активно жестикулируя и повышая голос. Ей пришлось взять кредит на несколько десятков тысяч рублей, чтобы переехать в безопасное место: «Какого *** выплаты не положены?! Мне что, поехать в Шебекино и сдохнуть, говорю им, чтобы хоть что-то детям дали? Я приехала собрать хотя бы компьютеры, потому что у ребенка учеба».

В соцзащите у Ольги попросили документ о месте прописки несовершеннолетнего ребенка, но, собираясь впопыхах под обстрелами, она не взяла бумагу. Без нее заявление на подтверждение фактического проживания в городе Шебекино не принимали. Справку удалось восстановить через несколько недель. В середине июля Ольга узнала, что ей пришел отказ.

При повторной подаче заявления дополнить ранее поданный в соцзащиту пакет документов было нельзя — обязательно всё собирать и заполнять с самого начала.

Ольга рассказывает, что многим, у кого есть прописка, деньги просто не пришли: власти говорили, будто отправили деньги на старые счета, но выяснялось, что доступа к ним нет. И теперь якобы нужно, чтобы деньги вернулись и их перечислили на правильный счет. Это время, а арендовать квартиры или просто жить на что-то нужно уже сейчас, ведь многие жители Шебекино остались без заработка.

Жителям пригородов Шебекино тоже не повезло. Поначалу не все населенные пункты попали в списки, хотя «прилетало» везде. Светлана, жительница одного из окрестных сел, шутит: может быть, просто команда губернатора, которая приехала из других регионов, плохо знает географию области. Впрочем, сейчас она все же надеется получить деньги, так как ее населенный пункт позже внесли в список.

«Билеты назад никто не оплачивал, просто сказали: возвращайтесь»

Светлане больше 80 лет, но называть точный возраст она стесняется. Она уехала из пригорода Шебекино еще до самых сильных обстрелов, а сейчас вернулась из пункта временного размещения во Владимирской области. Говорит, что сделала это тайно от родных, чтобы не отговаривали. Пенсионерка не хотела уезжать из родного дома, но у нее хроническая болезнь, а когда начались обстрелы, аптеки позакрывались и лекарства было невозможно купить.

Все то время, пока Светлана жила беженкой, она переживала о своих животных, которых пришлось оставить дома.

— Вдруг что, а там собака, кошечки, — говорит она. — Их хоть и обещали подкармливать…

— Соседи обещали подкармливать? — уточняю я.

— Ну… не совсем они, — уклончиво отвечает пенсионерка. — Там мне один человек металл помогал собирать, я собирала и сдавала, пенсия-то совсем маленькая. Он обещал и с животными помочь.

Жизнь в пункте временного размещения (ПВР) Светлане не понравилась — грязно. Даже когда в Шебекино уже стреляли, было чище. Сначала пенсионерку поселили в белгородском ПВР: в спортивном зале поставили кровати на 350 человек. Но зато кормили хорошо, говорит Светлана, в следующих ПВР еда ей совсем не нравилась, приходилось покупать продукты самой. Позже их перевезли в Алексеевку, город в Белгородской области, а дальше отправили в Гусь-Хрустальный.

— Билеты назад никто не оплачивал, просто сказали: возвращайтесь, — жалуется Светлана. Сумма в три тысячи рублей, чтобы добраться из Владимирской области до дома, была существенной для пенсионерки, собирающей по городу металлолом.

«Многие перестали хорошо думать о властях»

В центре Шебекино восстановили стенд с надписью «Победа». Раньше он символизировал победу СССР во Второй мировой, но после начала войны с Украиной, кажется, обрел новый смысл для властей. Так что восстанавливать пластиковую «Победу» начали раньше, чем жилые дома. За «Победой» на фасаде здания граффити — та самая бабушка с советским флагом, из которой российская пропаганда пыталась сделать символ войны, притом что армия РФ разрушила ее дом.

— Лежачих больных из единственной нашей больницы вывезли из Шебекино 30 мая. И в ночь с 30-го на 31-е нае**шили город. И не предупредили никого, не провели эвакуацию, и люди попали под обстрел «Градами», — жалуется Ольга. — Еще и ситуация с выплатами добила, многие перестали хорошо думать о властях.

Мы подходим к сервису шиномонтажа. В пятиэтажку напротив, видимо, было прямое попадание — зияет огромная дыра. Владельцу этой квартиры, как пишут в местных каналах, сказали, что нужен «незначительный ремонт», с остальным должен разобраться подрядчик.

Мужчина, стоящий напротив, принимает нас за работников местной администрации и интересуется, будут ли делать подшивку крыши. Узнав, что мы никак не связаны с властями, шебекинец начинает ругаться, что администрация теперь обещает «только тепловой контур сделать, окна и крыши, а остальное — сами». Моя спутница предлагает ему написать главе городского округа Владимиру Жданову.

— Да шо писать этому Жданову… Бульвар сделает, и всё, — машет тот рукой.

Власти, по словам жителей, планируют на месте разрушенного обстрелом здания полиции сделать бульвар.

— Ему выдали орден Мужества, ему по*уй вообще на нас, — подключается к разговору второй парень, стоящий рядом.

— Да за свое молчание он и получил, — усмехается Ольга.

Они вновь вспоминают, как перед сильными обстрелами вывезли всех больных, но жителей даже не предупредили, зато теперь вместо ремонта домов и улиц строят собачьи площадки. «Город для отдыхающих, б***ь, одни аллеи», — подытоживает мужчина.

На окне дома рядом виден наклеенный на стекло флаг России, а выше — обыденный для Шебекино крестик из скотча, чтобы осколки не разлетелись от взрыва.

«Мне до сих пор непонятны цели этой войны. Как можно относиться к тому, чего не понимаешь? С непониманием!» — отвечает на вопрос о ее отношении к войне Ольга. Больше говорить на эту тему она не хочет.

В одном из дворов стоят несколько сгоревших машин, а рядом играют дети. Один из мальчиков сообщает, что мама ему говорила не подходить близко к местам «прилетов», но во двор, куда тоже стреляли, все же отпускает.

Ольга говорит, что тоже проводила такие инструктажи для детей перед каждым выходом на улицу, а еще заранее выясняла, в какой именно район идет ребенок, чтобы при обстреле сразу знать, куда ехать забирать.

«Безопасного места тут нет», — подытоживает шебекинка.

Уже выезжая из города, замечаем граффити на ярко-оранжевом ларьке. Черным маркером криво написано: «Нет войне».