Танки не устарели, дроны важнее истребителей, ядерное оружие не сдерживает. 18 уроков, вынесенных из войны в Украине

В начале войны Россия несла колоссальные потери бронетехники, в частности танков. На многочисленных видео танковые колонны, как в тире, расстреливались из противотанковых ракетных комплексов и поражались с воздуха при помощи беспилотников. По последним доступным оценкам, ВС РФ потеряли половину из довоенного парка самых распространенных танков Т-72. Немедленно возникли разговоры о закате эры танков, некоторые эксперты называли их платформой XX века, подразумевая принципиальную уязвимость для современных противотанковых средств.

Но танки вовсе не устарели и совсем не такая легкая мишень, как кажется на первый взгляд. В начале войны российское командование использовало их неверно — без поддержки пехоты, без прикрытия с воздуха, в отрыве от снабжения. Множество танков были брошены, потому что кончились топливо и/или боезапас, из-за технических поломок и нехватки запчастей. Боевые действия лишь подтвердили, что танки не могут действовать в одиночку и нуждаются в логистической поддержке.

В конце концов, если танки устарели, то почему Киев столь настойчиво просит союзников об их поставках? Ответ очевиден: без крупных механизированных соединений задача освобождения потерянных территорий невыполнима. Равно как и российское наступление со стратегическими целями трудно представить без танковых частей.

Давид Гендельман, независимый военный эксперт (Израиль):

Российско-украинская война в очередной раз показала, что танк еще рано хоронить. Танк — это средство общевойскового боя, сочетающее защищенность, подвижность и огневую мощь, и этому средству на данный момент пока нет замены. Танки широко используются в этой войне, и не просто так украинцы требуют у союзников их больше и больше, пусть даже старых типов, а россияне пытаются расширить производство новых и восстановление с хранения старых танков: обеим сторонам танки крайне необходимы и они прилагают все силы для увеличения их количества.

В плане применения танков в условиях насыщенности войск противника ПТРК, чем характеризуется эта война, мы видим подтверждение опыта последних десятилетий: на нынешнем этапе вечного соревнования копья и щита упор надо делать на комплексы активной защиты (КАЗ). Россияне, несмотря на многочисленные еще советские и современные разработки — «Дрозд», «Арена», «Афганит», — практически не имеют сейчас КАЗ в войсках, буквально пару десятков штук на тысячи танков. Аналогичная ситуация с украинским «Заслоном», которого в войсках серийно нет. И это отсутствие приводит к наглядным результатам. Комплексы типа израильских Trophy, которые в израильской армии используются серийно и уже закупаются армией США и Бундесвером, израильских Iron Fist, которые сейчас идут в серию в Армию обороны Израиля и уже закуплены США и Нидерландами, а также аналогичные западные разработки получат после этой войны гораздо более широкое распространение и повысят выживаемость и эффективность танков и другой бронетехники на поле боя.

Войне с Украиной больше всего подходит под описание большой и растянутой во времени артиллерийской дуэли. Исследователи Объединенного королевского института оборонных исследований (Royal United Service Institute for Defence and Security Studies, RUSI) указывали, что в начале войны соотношение ствольной и реактивной артиллерии было всего лишь 2:1 в пользу России, а к лету показатель вырос до 10:1. Именно в тот период оформились два подхода к использованию артиллерийских средств.

Российский подход заключался в «сверхконцентрации артиллерии» или «огневом вале», сносящем с лица земли оборонительные линии противника (часто вместе с «освобожденными» городами), но требующем умопомрачительного расхода снарядов на уровне до 60 тысяч штук в день в пиковые моменты. Украинцы после получения от западных союзников высокоточных артиллерийских систем типа американских HIMARS и французских CAESAR сделали упор на удары в глубине обороны по складам, базам, командным пунктам.

При помощи «огневого вала» ВС РФ добились последних крупных успехов на Донбассе, но закономерным образом пришли к серьезному дефициту снарядов. «Снарядный голод» сегодня выступает главным ограничителем при проведении наступательных операций, о чем можно узнать из ожесточенной полемики между основателем ЧВК Вагнера Евгением Пригожиным и руководством Минобороны.

В свою очередь, ВСУ благодаря дальнобойным высокоточным артиллерийским системам летом-осенью прошлого года обеспечили успех контрнаступления в Харьковской области и вынудили российские войска уйти с правого берега Днепра в Херсонской области, оставив Херсон. При этом «Хаймарсы» и «Цезари» не способны заменить массированную огневую поддержку на линии боевого соприкосновения.

Давид Гендельман, независимый военный эксперт (Израиль):

Применение артиллерии в этой войне характеризуется тем, что и российская, и украинская стороны следуют советской школе: «Артиллерия — бог войны». Поэтому и ВС РФ, и ВСУ используют артиллерию весьма широко, это их главная сила и главный аргумент на поле боя. Проблема в том, что они не имеют советских мощностей и советских запасов, поэтому обе стороны испытывают сейчас снарядный голод и массовый износ стволов. Украина добивается от союзников поставок большего количества артиллерии и боеприпасов и недавно развернула собственное производство снарядов, Россия расширяет свои производственные мощности.

Что касается соревнования подходов количества и качества, типа «огневой вал или высокоточность», о чем часто говорят, то это не совсем верное противопоставление. Все современные армии расширяют номенклатуру высокоточных боеприпасов ствольной и реактивной артиллерии (Excalibur, «Краснополь», 9М544, GMLRS и т. д.), и это направление будет развиваться и дальше. Но это не заменяет полностью массу залпа, для разных огневых задач нужны разные средства, поэтому, помимо качества, все равно нужно и количество. И в целом, что касается артиллерии, новый полевой устав армии США FM 3-0, вышедший в октябре 2022 года, не просто так заменил «огонь» на «огневую мощь» и передвинул ее с шестого места на второе в списке компонентов боевой мощи по сравнению с прошлой редакцией 2017 года. Это один из уроков российско-украинской войны.

Украинская военная кампания удивляет наблюдателей незначительной ролью авиации. Почти все задачи в воздухе, которые традиционно лежали на боевых самолетах, теперь выполняются беспилотными системами. Несмотря на огромное количественное преимущество, ВКС РФ почти не проникают в воздушное пространство за линией фронта, опасаясь украинского ПВО. Украина точно так же предпочитает не рисковать немногочисленными оставшимися в строю самолетами.

Российские военные эксперты с некоторым удивлением констатируют: «Оказалось, что даже в условиях завоеванного господства в воздухе ударная авиация не может в полную силу выполнять задачи ни на переднем крае, ни тем более в глубине территории противника, пока он использует даже ограниченное количество средств ПВО, получая полномасштабную разведывательную информацию и целеуказание от систем радиолокационного дозора и наблюдения, средств воздушной и космической разведки стран НАТО».

Западные аналитики полагают, что, вполне вероятно, на наших глазах меняется сама концепция применения воздушных сил. Дешевые и сравнительно неприхотливые беспилотники вытесняют чрезвычайно дорогие и сложные в эксплуатации пилотируемые аппараты, а барражирующие боеприпасы и самолеты-снаряды типа иранских «Шахедов» и даже модернизированных советских Ту-141 «Стриж» в какой-то степени заменяют ударный потенциал истребительной и бомбардировочной авиации.

Даже простейшие коммерческие квадрокоптеры дают превосходство на тактическом уровне, поскольку позволяют вскрывать вражеские позиции, вести объективный контроль, корректировать огонь. Без дронов подразделение на передовой «слепнет». Квадрокоптеры с устройством сброса и подвешенными гранатами или выстрелами к гранатомету регулярно «кошмарят» противника — причем с обеих сторон.

Техническая революция в военном деле, запущенная российско-украинской войной, касается не только беспилотных авиационных систем, но и вообще автономных или дистанционно управляемых аппаратов. Журналисты с некоторой долей преувеличения именуют события в Украине «первой войной дронов», имея в виду, что впервые в ходе крупномасштабного конфликта автономная техника применяется в воздухе, на суше и на море на всех этапах боя.

Украинцы впервые в истории провели несколько операций при помощи морских дронов: безэкипажные катера-камикадзе атаковали корабли Черноморского флота на их базе в Севастополе и портовую инфраструктуру в Новороссийске. Эксперты считают, что эти операции сравнимы по влиянию на будущее развитие флота с налетом британской палубной авиации на итальянский Таранто в 1940 году — поворотным моментом в стратегии применения авианосных сил.

На суше пока все скромнее. ВСУ получают гусеничные безэкипажные роботизированные комплексы THeMIS разработки эстонской компании Milrem Robotics в конфигурации эвакуационных и логистических машин. А бывший глава Роскосмоса Дмитрий Рогозин доставил в зону боевых действий несколько опытных экземпляров колесного автономного робота «Маркер», амбициозно названного «убийцей Леопардов».

Со времен классика военной науки Карла фон Клаузевица известно, что успех в войне определяется способностью приспосабливаться и обращать в свою пользу обстоятельства пространства, времени и отношений, порожденных боевой обстановкой. Война России и Украины достаточно ясно продемонстрировала, как по-разному протекает процесс приспособления и обучения и как это связано с организацией военной машины и, вероятно, государства в целом.

По некоторым оценкам, украинская армия оказалось успешнее в адаптации за счет более высоких стандартов обучения и свободы в инициативе на поле боя. Несмотря на то что Генштаб ВС РФ несколько раз решительно менял как тактику, так и стратегию украинской кампании, жесткая централизация, строгая иерархичность в процессе принятия решений, равно как и неподотчетность обществу, культура самодурства и «очковтирательства» нивелируют любое преимущество в технике и огневой мощи.

Вполне вероятно, что дело не только в пороках российских и, соответственно, преимуществах украинских вооруженных сил, но и в том, какие модели общественно-политического устройства сложились в России и Украине. Вряд ли стоит ожидать, что при авторитарном режиме, основанном на коррупции, непотизме и запредельном уровне неравенства, армия окажется институтом, основанным на иных принципах. В то же время пронизывающие общество сетевые структуры и практики горизонтального взаимодействия задают совершенно другую рамку и для военной машины.

Павел Лузин, эксперт по российской внешней и оборонной политике, политолог, приглашенный научный сотрудник Школы Флетчера, Университет Тафтса (США):

​​Год войны показал, что авторитарная и нерыночная система, движимая целью узкой группы лиц по удержанию любой ценой своей монополии на власть и контроля основных активов, всегда будет источником агрессии. Но такая система, будучи более злой, в организационном плане всегда проигрывает той системе, которая построена на принципах самоорганизации и обратной связи, а значит и свободы. На низовом уровне ничего принципиально нового не произошло, все было понятно и раньше и в очередной раз подтверждено на практике: возможность проявить инициативу, гибко мыслить и принимать решения, основываясь на постоянном доступе к актуальной информации (системы связи, разведки и т. д.), эффективнее жесткой многослойной иерархии.

Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг в последние недели не устает повторять: война в Украине все отчетливее приобретает черты соревнования логистических систем. В широком смысле это означает, насколько успешно союзники Украины из НАТО и Россия производят и накапливают военную технику, боеприпасы, снаряжение, организуют ремонт и обслуживание, своевременно доставляют продовольствие и топливо на передовую. Армейская логистика и снабжение включают мощности промышленности, транспорта, складского хранения, а также учет, контроль, распределение и т. д.

Как изящно сформулировано в докладе американского Института изучения современной войны (Modern War Institute, MWI), «логистика определяет вашу судьбу». Особенно в том типе войны на истощение, которая продолжается в Украине. Собственно, перспективы любых наступательных операций намертво привязаны к пропускной способности логистических систем. По этой причине, например, российские войска из-за нехватки грузовиков просто не могут поддерживать боевые действия на удалении 160 км от железнодорожных линий снабжения.

Перед началом российского вторжения западные аналитики и военные всерьез полагали, что правительство Украины продержится всего несколько дней, и нельзя сказать, что это были необоснованно мрачные прогнозы. Кремль потратил гигантские средства по программе перевооружения, армия хорошо показала себя в ограниченных по масштабам операциях в Крыму, на востоке Украины и в Сирии, к тому же Россия обладала абсолютным количественным преимуществом по всем категориям техники и относительным — в личном составе.

Как выяснилось, соотношение сил на бумаге не имеет никакого значения при провальном планировании и командовании. Долгое время у так называемой СВО даже не было командующего, а офицеры не знали, как именно объяснять солдатам цели вторжения. С течением времени ВС РФ лишилась преимущества в живой силе из-за потерь и нескольких волн мобилизации в Украине, но «мясные штурмы», когда легкая пехота почти без поддержки артиллерии атакует укрепленные позиции врага, никуда не исчезли.

Особенно «хорошо» тактика «закидать противника трупами» зарекомендовала себя на тех участках фронта, где действуют набранные в ЧВК Вагнера наемники. Надо признать, что тактика действительно работает, но только тогда, когда за спинами бойцов стоят люди с кувалдами. Да и результаты в любом случае скромные: по западным оценкам, российские войска теряют до 2 тысяч человек, чтобы продвинуться вперед на 90 метров.

Практика штурмов укрепленных позиций врага без инженерной разведки и артиллерийской подготовки, в расчете исключительно на людскую массу, отсылает к опыту даже не Второй, а Первой мировой войны. С таким отношением к личному составу, исключающему вложения в человеческий капитал (обучение, подготовку, оснащение), не оправдаются никакие инвестиции в технику и системы вооружения.

Фрэнк Лэдвидж, бывший офицер военной разведки Великобритании, старший преподаватель Портсмутского университета:

Я не думаю, что принципы организации и управления боевыми действиями изменились, скорее, они укрепились. НАТО и Запад, занятые в течение последних двадцати лет бессмысленными войнами и передислокациями, забыли, что война против равного противника потребует массовости. Успех не будет достигнут за счет информационных операций, гибридной войны (особенно нелепая идея) или других квазишаманских средств. Последний год серьезно усилил важность трех компонентов боевой мощи: материального — массы, качества и подготовки, концептуального — хорошей доктрины, реализуемой разумным руководством, и морального компонента, а именно военного преимущества, полученного за счет развития и сохранения воли к борьбе.

Наблюдатели отмечают удивительную схожесть военной кампании в Украине с войнами в Средневековье и раннее Новое время, когда бок о бок сражались регулярные армии, добровольцы-ополченцы, разнообразные наемники и подобия частных охранных предприятий. Сборная солянка такого рода присутствует по обе стороны фронта, но этим роль негосударственных акторов в текущем конфликте не исчерпывается. Большее значение, чем бойцы ЧВК Вагнера, определенно имеют частные лица и представители бизнеса.

Например, индустрия OSINT, представленная НКО, коммерческими компаниями и отдельными энтузиастами, анализирует невероятные массивы открытых данных и влияет на то, как война воспринимается в общественном мнении и на уровне лиц, принимающих решения. Более того, по некоторым оценкам, сегодня можно говорить, что заметная часть украинской kill chain (процесс выявления целей и их уничтожения на поле боя) отдана на аутсорсинг OSINT-сообществу.

Трудно себе представить, как повернулась бы война, если бы не коммерческие поставщики космических снимков высокого разрешения (Maxar, Planet Labs), гиганты IT-индустрии, предоставившие Киеву свои ресурсы в сфере кибербезопасности и хранения данных (Amazon, Microsoft) или программные продукты и решения (Google, Palantir), ну и, конечно, Илон Маск, обеспечивший Украину спутниковым интернетом через терминалы Starlink.

Георгий Дерлугьян, исторический макросоциолог, профессор Нью-Йоркского университета в Абу-Даби (ОАЭ):

Сегодня принцип легитимной монополии на насилие становится привилегией более богатых стран. Чтобы почувствовать разницу, достаточно побывать в Нигерии или Мозамбике, в Сирии и Ираке, в бандитских фавелах Бразилии и барриос Сальвадора. В Украине мы видим противоположные процессы. Добровольческие батальоны понесли тяжелые потери, приобрели боевую славу, опыт и теперь становятся по сути гвардейскими бригадами ВСУ. Командиры отрядов донбасских повстанцев за небольшими исключениями не смогли пережить свои краткие моменты харизматической славы. Их подразделения уже формально вводятся в состав войск РФ.

Феодализм же — это когда за отсутствием расквартированных римских легионов местные короли и епископы в момент угрозы отчаянно ищут, как бы нанять (и уволить, когда опасность миновала) за деньги или обещание земель отряды местных баронов и пиратов, дружины племенных вождей, викингов или степняков, и далее идут в битву с теми, кто уж как собрался, с каким вооружением. Потребовалась Столетняя война, в которой наиболее профессиональные солдаты стали предлагать свои услуги задорого как натренированные наемники с определенной профессиональной этикой. Отсюда в итальянском Ренессансе столько конных статуй кондотьеров, буквально генеральных контрактников. Пока ничего подобного мы не наблюдаем. Нынешняя война куда более традиционная, чем ожидали футуристы.

Многие в Украине сожалеют, что в свое время отказались от ядерного оружия, а теперь оказались в состоянии войны с ядерной державой. Но если верить главе компании Palantir Алексу Карпу, украинские военные располагают преимуществом, сопоставимым с тактическим ядерными оружием, — алгоритмической системой сбора информации и управления боем. Как утверждается, благодаря решениям от Palantir (вроде анализирующего спутниковые данные сервиса MetaConstellation) ВСУ удалось устранить «туман войны» и провести успешное контрнаступление под Харьковом и вынудить российские войска отступить из Херсона.

Прошедший с момента вторжения в Украину год доказал, что военное значение условных «мониторов» никак не меньше, если не больше условных «автоматов». Насколько можно судить, ВСУ движутся к созданию единого информационного пространства на поле боя, позволяющего собирать, обрабатывать и распространять оперативные данные и исходя из них действовать. В это пространство С4ISR (Command, Control, Communications, Computers, Intelligence, Surveillance and Reconnaissance — информационная система по командованию, контролю, каналам связи, компьютерам, наблюдению и разведке) входят различные компоненты — от приложений для мобильного телефона до геоинформационной системы для артиллерии Arta или общевойсковой Delta.

Исходя из украинского опыта, космическая разведка, радиоэлектронная разведка, беспилотные аппараты, дополненные программными инструментами искусственного интеллекта, анализа больших данных и машинного обучения, задают новые стандарты для управления боевыми действиями в части определения наиболее оптимальных путей использования своих сил и средств и уничтожения сил и средств противника.

Фрэнк Лэдвидж, бывший офицер военной разведки Великобритании, старший преподаватель Портсмутского университета:

В военной терминологии НАТО технические элементы связи и управления называются C4 — Command, Control, Communications and Computers. Говоря современным языком, если противник может прервать поток единиц и нулей, то возникает серьезная проблема. Концептуально это не ново — дешифровщики или электронные помехи имели центральное значение и в прошлом столетии. Я думаю, что Starlink был ключевым фактором для украинского C4, обеспечивая безопасную и надежную связь и позволяя на тактическом уровне использовать другие инновационные и высокоэффективные технологии.

Однако давайте сделаем шаг назад. То, что демонстрирует Украина со всеми этими нововведениями, приспособлениями и возможностями, — это две вещи. Во-первых, преимущества нации в состоянии войны. Будем честными, регулярные вооруженные силы нигде не славятся интеллектом, изобретательностью, открытыми сетями или оригинальностью. Что бы ни утверждала пропаганда, далеко не всегда в них состоят самые яркие и лучшие. Когда вся нация со всеми ее качествами соединяется с военными усилиями и их потенциал высвобождается, подкрепленный яростной решимостью, мы видим результат как сейчас. Поэтому Украина побеждает. Во-вторых, у них за спиной свободный мир с его огромным превосходством в технологиях и финансах.

В самом начале вторжения Владимир Путин дал понять, что отводит ядерному оружию роль гарантии от вмешательства внешних сил. По всей видимости, статус ядерной державы был весомым аргументом в пользу вторжения — ведь никто не захочет связываться с противником, который может повысить градус эскалации до уровня обмена ядерными ударами. Но расчет не оправдался.

Более того, обладание ядерным оружием в каком-то смысле превратилось в обременение. По мере того как западные союзники Украины переходят все больше «красных линий» в поставках новых типов вооружений, а российские силы неделями штурмуют очередной поселок городского типа на Донбассе, в пропагандистской среде все громче звучат голоса о необходимости нажать на кнопку с целью решительного перелома в войне.

Правда, никаких разумных сценариев применения ЯО на украинском театре военных действий не просматривается. Даже если речь идет о тактических зарядах с тем, чтобы уничтожить стратегически важные мосты, транспортные узлы, аэродромы, или о демонстративном ударе по безлюдной местности, дабы деморализовать противника. Судя по всему, это понимает и сам Путин.

Павел Подвиг, эксперт по ядерной безопасности Института исследований ООН в области разоружения (Швейцария):

На мой взгляд, ход войны в Украине довольно ясно показал, что ядерное оружие совершенно непригодно для решения военных задач. В отсутствие крупных концентрированных войсковых группировок или централизованных узлов снабжения для ядерного оружия попросту нет целей, которые могли бы оправдать его применение. Ядерное оружие, конечно, обладает значительной разрушительной силой, но эффективность его применения против укрепленных объектов и военной техники сравнительно невелика. В чем ядерное оружие не знает себе равных, так это в способности одномоментно уничтожить большое количество людей — десятки или даже сотни тысяч человек. Других задач оно решать не может.

Теоретически можно представить себе ситуацию, в которой ядерное оружие может быть использовано в стратегических целях, для коренного изменения характера войны путем слома воли противника к сопротивлению. Примерно так обычно оцениваются бомбардировки японских городов в 1945 году. Но в этом случае для достижения эффекта масштаб разрушений должен быть действительно катастрофическим. Понятно, что порог принятия решения о подобном применении ядерного оружия исключительно высок. В течение года, прошедшего с начала войны, практически все страны однозначно заявили о недопустимости даже угрозы применения ядерного оружия, не говоря уже о его использовании. Все это позволяет надеяться на то, что возможность применения Россией ядерного оружия против Украины практически полностью исключена.

Об этом говорит и то, что в официальных заявлениях российского руководства ядерное оружие упоминалось исключительно в контексте возможного ответа на вмешательство западных стран в конфликт. Расчет, очевидно, на то, что угроза подобного ответа позволит лишить Украину поддержки союзников. В определенной степени этот расчет оправдался, но и здесь российское руководство столкнулось с тем, что угроза ядерной эскалации не в состоянии предотвратить материальную и другую помощь Украине. Да, эта помощь могла бы начаться раньше и быть более значительной, но она существует, и ее масштабы постоянно наращиваются.

Одна из загадок российско-украинской войны — почему вездесущие российские хакеры не сумели нанести Украине чувствительные удары в киберпространстве. За исключением нескольких удачных, но ограниченных по последствиям операций в первые дни вторжения, им нечем похвастать. Особенно если сравнивать с результатами, достигнутыми в предвоенный период.

Один из возможных ответов связан с помощью, которую Киеву оказали Amazon Web Services, позволивший оперативно перенести в облако свыше 10 петабайт критически важных данных более 30 правительственных институтов, и Microsoft, предоставивший приоритетный доступ к своим инструментам в области защиты информации.

Другое вероятное объяснение заключается в том, что Кремль просто не планировал масштабных действий в киберпространстве, рассчитывая на скоротечность «специальной военной операции», либо не располагает необходимыми техническими возможностями и компетенциями, чтобы бросать вызов усовершенствованным западными союзниками Украины цифровым системам.

В августе 2022 года британский Объединенный королевский институт оборонных исследований (Royal United Service Institute for Defence and Security Studies, RUSI) выпустил доклад под названием Western Electronics at the Heart of Russia’s War Machine — «Западная электроника в сердце российской военной машины». Это не художественное преувеличение. Специалисты RUSI, британской некоммерческой организации «Исследование оружия конфликтов» (Conflict Armament Research, CAR) и ряда других организаций выяснили, что новейшие российские системы вооружений, военная техника и ракеты напичканы американскими и европейскими микросхемами.

Западные чипы обнаружились и в попавших в руки исследователей иранских дронах-камикадзе типа «Шахед». Несмотря на то что российские (и иранские) производители успешно обходят экспортные ограничения и всеми правдами и неправдами добывают необходимые высокотехнологичные изделия, в долгосрочной перспективе отсутствие собственной развитой радиоэлектронной промышленности ставит российский (и любой другой) военно-промышленный комплекс в незавидное положение.

Война России и Украины не исчерпывается популярным описанием в виде «чрезвычайно динамичного противостояния сразу в нескольких сферах (на воде, суше, в воздухе, космосе и киберпространстве), где каждая из сторон стремится превзойти соперника в боевой мощи, маневренности и адаптивности». Все это дополняется еще несколькими войнами: энергетической, торговой, санкционной, войной нарративов в медиа и войной лоббистских возможностей (то, что на Западе часто называют weaponized corruption).

Пожалуй, самый яркий пример «гибридности» конфликта — насколько успешно президент Украины Владимир Зеленский использует средства массовой информации, соцсети, выступления по видеосвязи на массовых мероприятиях (вплоть до церемонии вручения музыкальной премии Grammy и разогрева перед Супербоулом) для решения внешнеполитических задач в части влияния на элиты и общественные настроения.

И Украина, и Россия ведут битву в медиапространстве, заполняя его видео-, фото- и аудиоматериалами, компрометирующими противника. Стоит отметить, что украинская война — первый вооруженный конфликт, в котором в военных целях (в рамках кампаний по дезинформации и психологической борьбы) регулярно фабрикуются видео, изготовленные по технологии deep fake.

Украинский конфликт наглядно демонстрирует, какого прогресса за последние десятилетия добились оборонительные вооружения:

• противотанковые средства ограничили применение танков, в первую очередь в городских условиях;
• противовоздушные средства не позволили авиации завоевать господство в воздухе;
• противоракетные средства значительно снизили эффективность российской стратегии высокоточных ракетных ударов по территории Украины;
• противокорабельные средства вынудили Черноморский флот держаться подальше от украинских берегов;
• противодронные средства позволяют не только нейтрализовывать, но и буквально «уводить» вражеские беспилотники.

Одним словом, развитие «противонаступательных» систем без всякого сомнения внесло вклад в «позиционный тупик», сложившийся на большей части линии фронта. В перспективе указанная тенденция делает принципиально «ничейными» морское и воздушное пространство на театрах военных действий, создавая там явочным порядком некое подобие зон «воспрещения доступа и маневра» (anti-access/area denial, or A2/AD).

Способность Украины к сопротивлению российской агрессии, нисколько не умаляя качеств ВСУ, зависит от иностранной военной (и не только) помощи. В стратегическом смысле поставки западной техники позволяют Украине перейти от оборонительной позиционной войны того типа, что была в 1914–1918 годах, к маневренной наступательной войне образца 1939–1945 годов.

Номенклатура и сроки поставок техники и боеприпасов непосредственно влияют на ход боевых действий и тем самым ставят Киев в зависимость от воли политического руководства стран-союзников, которые могут таким образом управлять интенсивностью и масштабами конфликта. Достаточно сказать, что при переговорах о предоставлении новых дальнобойных ударных средств непременно всплывает такой пункт, как гарантии не атаковать ими международно признанную территорию России.

Более того, американцы тайно модифицировали переданные украинским партнерам реактивные системы залпового огня HIMARS, чтобы исключить возможность запускать с них ракеты большой дальности и тем самым снизить риски эскалации с официальной Москвой. С той же целью компания Илона Маска SpaceX ограничила возможности системы спутникового интернета Starlink по управлению дронами.

Последние полгода Россия пыталась достичь решительного перелома в войне в свою пользу за счет массированных ударов дальними средствами поражения по украинской инфраструктуре. План был до безобразия прост и циничен: в период зимних холодов нарушить работу энергетической системы, вызвать гуманитарную катастрофу и заставить украинские власти пойти на переговоры на условиях Кремля.

За это время ВС РФ выпустили по Украине свыше тысячи ракет и дронов-камикадзе в рамках 14 волн массированных атак и поразили 112 объектов критической инфраструктуры. Но оставить украинцев без света и тепла так и не удалось — энергетические мощности восстанавливают быстрее, чем ракетные удары успевают их разрушать.

Все успехи в военной технике и технологиях, предъявленные на суд публики в российско-украинской войне, меркнут перед тем, что, как и сто, и тысячу лет назад, ключевое влияние на ход боевых действий оказывают природно-климатические факторы: погода, перепады высот, особенности рельефа, типы почв, расположение рек и озер.

Провал российской операции по захвату Киева в феврале–марте 2022 года во многом объясняется преобладанием в окрестностях украинской столицы лесисто-болотистой местности. По этой же причине, кстати, маловероятным выглядит новое наступление с территории Беларуси на Западную Украину.

Нынешняя конфигурация линии фронта на юге страны строится вокруг рек и каналов как естественных оборонительных рубежей и переправ через них. Преодоление водных преград по-прежнему представляет собой один из самых сложных с точки зрения военного искусства вид операций.

Как воевали в прошлом? Противники собирались лицом к лицу на каком-нибудь поле и шли друг на друга. Позже на таком же поле появлялись земляные валы, редуты или окопы, но суть от этого не менялась. Одна людская масса против другой на относительно свободном пространстве. Украинская кампания состоит главным образом из боев не в полях, а в урбанизированной среде: городской застройке, инфраструктурных и промышленных объектах.

Донбасс, где последние полгода сосредоточены боевые действия, — по сути, огромная агломерация из жилой застройки, дорог и индустриальных ландшафтов (шахт, терриконов). Феномен войны в городах изучается довольно давно, но события в Украине заставляют по-новому взглянуть на российскую тактику городских боев. Как отмечают эксперты, это не борьба за города, а скорее борьба против них — урбицид. Типичный результат «освобождения» городов Донбасса — груда развалин и массовые жертвы среди мирного населения.