Без ракет, людей и стратегии: как Россия начинает второй месяц войны

Рекордные потери и кадровые проблемы

Даже при осторожном подходе к публикуемым данным о российских потерях очевидно, что с таким количеством убитых — от 7000 до 14700 — за столь короткое время ни российские, ни советские войска не сталкивались десятилетиями. Об этом говорит и гибель нескольких российских генералов. И, несмотря на то, что общие силы вторжения еще сохраняют готовые воевать резервы, в такой ситуации уже встала проблема боевого духа и свежего пополнения. Отправка сил из Абхазии и Южной Осетии, как и попытки привлечь к войне сирийцев и втянуть в войну армию Беларуси это полностью подтверждают.

Такая цена заплачена за то, чтобы подойти на достаточное расстояние и вести обстрелы Харькова, Киева, Чернигова и Сум, приблизиться к Николаеву, начать жесточайшую осаду Мариуполя, захватить Херсон, две атомные станции (действующую Запорожскую и недействующую Чернобыльскую) и целый ряд небольших населенных пунктов. Это не значит, что Россия больше не будет предпринимать серьезных попыток наступления. Скорее, наоборот, некоторые аналитики прогнозируют, что работающее против нее время может заставить ее военное руководство бросить все доступные силы на рывок. К тому же Кремль может попробовать вдохновить идеей такого «рывка ради близкой победы» своих военных, особенно в тех соединениях, которые еще не понесли серьезных потерь.

Приближается апрель, когда в России начинается весенний призыв, и хотя основная масса новобранцев отправляется служить в мае–июне, рассылка повесток, работа медкомиссий и отбор молодых мужчин стартуют почти сразу. В последние годы каждый призыв — это 130–135 тысяч человек (хотя это число власти могут попытаться увеличить). Из них какая-то часть при наличии среднего специального или высшего образования обычно могла сразу выбрать службу по контракту (срок первого контракта — 2 года), еще какая-то часть срочников переходила в контрактники уже через полгода службы. Таким образом, часто имел место двойной учет — призывники (260–265 тысяч) и контрактники (400–405 тысяч) оказывались пересекающимся множеством. Конечно, из массы призывников несколько тысяч регулярно отправлялись не в вооруженные силы, а, например, в Росгвардию, но применительно к анализу нынешней войны, где армия действует совместно с Росгвардией и другими силовыми ведомствами, этой особенностью можно пренебречь.

Таким образом, к маю–июню заканчивается годовая служба у большинства из почти 135 тысяч, кто был призван весной 2021 года и не стал заключать контракт. Кроме того, подходят к концу контракты у тех, кто их заключил в пандемийную весну 2020 года, когда на волне общей экономической неуверенности желающих задержаться в армии оказалось несколько больше. Разумеется, сейчас ведется интенсивная работа по вербовке контрактников из дослуживающих свой год призывников, а также из солдат осеннего призыва 2021 года. Особенно среди тех, кто еще не участвовал в боях.

Однако информация, или хотя бы слухи, о потерях и понимание, что война идет не по плану, доходят до рядовых, сержантов и прапорщиков вне зависимости от их места службы, и это не способствует их желанию ее продолжать. Приближающийся весенний призыв грозит стать негласным референдумом о доверии армии, Кремлю и войне, в котором примут участие годные к службе и еще не служившие парни и мужчины 18–27 лет, их родители, девушки, жены и ближний круг общения. Именно поэтому российское руководство, как минимум, еще раз попытается добиться серьезных успехов на поле боя до мая, что позволит хотя бы частично купировать растущие общественные опасения.

Кончаются ракеты

На идею о необходимости рывка работает и расход вооружений. Россия уже потратила свыше 1000 крылатых и баллистических ракет. Ракетные удары по объектам в западных областях Украины в последнюю неделю — это результат того, что российская авиация перешла на использование крылатых ракет Х-555, применяемых со стратегических бомбардировщиков Ту-95. Эти ракеты являются неядерной модификацией ракет Х-55, производившихся в конце советской эпохи в Харькове и полученных Россией в 1990-е годы. Запас этих ракет измерялся сотнями, даже с учетом того, что не все они были модифицированы, а часть вообще была списана по мере выхода гарантийных сроков и/или разобрана на запчасти, поскольку, например, их двигатели могли быть использованы для ранних серий крылатых ракет большой дальности «Калибр-НК». И этот запас невосполним.

Также Россия начала применять оперативно-тактические ракеты «Точка-У», которые ранее были официально сняты с вооружения из-за перехода на более совершенные и дальнобойные комплексы «Искандер», но не уничтожены сразу, а отправлены на хранение. Как следствие, возможности России по нанесению ударов по всей территории Украины сокращаются. Есть еще возможность ударов противокорабельными ракетами «Оникс», которыми вооружены некоторые корабли и береговые ракетные комплексы «Бастион», однако и она весьма ограничена. В итоге Россия не готова для многомесячной войны высокой интенсивности, однако и давать длительную передышку Украине она не может — готовые воевать и гораздо менее чувствительные к потерям регулярные украинские войска со скорым появлением зелени смогут интенсифицировать партизанские и диверсионные действия на удерживаемых Россией территориях.

Дистанционное управление с Фрунзенской набережной

Гибель сразу нескольких российских генералов говорит о еще одной проблеме - управления войсками: генералы, вероятно, вынуждены в ручном режиме командовать частями на передовой. Неожиданности тут нет.

Во-первых, российская власть в ходе усилий по модернизации армии была очень озабочена тем, как сохранить контроль над перевооружаемой армией и не допустить получения военным генералитетом политического влияния. Именно поэтому был создан Национальный центр управления обороной, откуда безликое руководство (а нам так и не известно имя командующего российской группировкой войск) осуществляет управление.

Интересно, что сам начальник НЦУО генерал-полковник Мизинцев, похоже, в дистанционном режиме командует осадой Мариуполя. Причем впервые такая методика была опробована еще в Сирии, но там на месте все равно был конкретный командующий российскими войсками, который обладал определенной самостоятельностью в принятии решений. А до абсурда метод дистанционного управления с Фрунзенской набережной в Москве был доведен лишь в ходе миротворческой миссии в Нагорном Карабахе в 2020 году, когда прямо оттуда руководили погрузкой десантников в самолеты на аэродромах в сотнях километров от Москвы.

Также именно страх перед военными, например, способствовал тому, что по итогам сирийской кампании воздушно-космические войска в 2017 году возглавил сухопутный генерал Суровикин (сейчас генерал армии) — руководителем ключевого для той войны вида войск стал человек из другой среды, не укорененный среди летчиков институционально и не имеющий у них особого авторитета. В итоге войной в Украине командуют по мониторам из Москвы, а генералы на поле боя лишены инициативы и независимости в принятии решений и вынуждены просто исполнять приказы.

Во-вторых, несмотря на все программы перевооружений, Россия до сих пор не внедрила в управление концепцию «сетецентрической войны», когда необходимая информация о происходящем на поле боя в реальном времени доступна командирам на всех уровнях. Для этого надо было качественно менять систему военного образования, от чего Кремль отказался еще в начале 2010-х, и делать ставку на инициативу и гибкость мышления младшего командного состава — а этого невозможно достичь, когда инициатива забирается в Национальный центр обороны даже у генералов.

В итоге вышеупомянутый Суровикин констатировал незадолго до своего назначения в авиацию, что главной проблемой военного управления является «глубокое несоответствие между организационными и техническими направлениями» выполнения боевых задач. Проще говоря, жесткая вертикаль военного управления, замыкающая все потоки и решения в одном единственном центре и служащая задаче сохранения системы власти, мешает российским военным воевать и превращает их в несамостоятельных, циничных и плохо способных мыслить бюрократов.

Более того, существование этой проблемы признал даже российский президент за два месяца до начала войны: «…в ходе оперативной и боевой учёбы необходимо готовить… разносторонне развитых во всех отношениях командиров. Они должны быть в кадровом резерве военачальников, к ним нужно присматриваться, уже сейчас направлять, предоставлять возможность для дальнейшего карьерного роста». Из этого также следует, что действия российской армии на большинстве уровней проводятся фактически в режиме «итальянской забастовки» — война по букве инструкций и приказов без принятия ответственности за результаты.

В-третьих, организационные особенности сочетались с проблемами российского производства электроники, и использующих эту электронику систем управления и связи. Так на низовом уровне очевиден их дефицит. Командир может получить из Москвы приказ по спутниковому каналу, но чтобы это приказ был доведен до войск и выполнен, включается ручное управление. И все это усугубляет фатальные ошибки в планировании войны и ведет к дополнительным потерям, нарушениям права войны и деморализации личного состава.

В-четвертых, когда несколько лет назад российские вооруженные силы развертывали систему батальных тактических групп (БТГ), планировалось создать 125 единиц к концу 2018 года. Учитывая численность каждой БТГ на уровне 700–900 человек, это означало 100–110 тысяч боеготовых войск без учета вспомогательных сил. Уже летом 2021 года было заявлено о наличии 168 БТГ, что означало общую численность 135–140 тысяч человек, из которых 120 БТГ (около 100 тысяч человек) уже задействовано в войне, тогда как суммарно все российские силы вторжения насчитывают порядка 190 тысяч человек. Они включают в себя не только военных, но и Росгвардию, стоящие особняком ее чеченские подразделения и подразделения других силовых ведомств. И здесь со всей очевидностью встала проблема, когда количество не только не трансформировалось в качество, а сделало такую трансформацию попросту невозможной.

Дело в том, что опыт современных войн, отсчет которого можно вести с операции «Буря в пустыне» 1991 года, показывает, что непосредственно в зоне конфликта в ходе его активной фазы сложно управлять межвидовой группировкой войск численностью, превышающей 130–150 тысяч человек. Так, например, в Ираке в 2003 г. непосредственно на земле и с моря воевало 82 тысячи американских военных, поддерживаемых силами коалиции (еще несколько десятков тысяч человек). Правда, уже после разгрома войск Хусейна пик численности оккупационного контингента был достигнут в 2008 году и составлял немногим менее 160 тысяч человек, но это не было перманентно воюющей армией.

В общем, предел эффективной численности войск на поле боя упирается в пропускную способность каналов связи и обработки информации, а также в систему снабжения. Однако, эксперты сходятся на том, что российские возможности в этой сфере не идут ни в какое сравнение с тем, что вооруженные силы США и их союзников имели уже 20 лет назад. То есть для российской армии предел эффективной численности войск на поле боя гораздо ниже. И, вероятно, первоначальные планы на 125 БТГ к концу 2018 года этот предел еще как-то учитывали, ведь не предполагалось, что все эти силы будут воевать одновременно. Таким образом, российская армия, своим количеством компенсирующая провалы в качестве, мешает сама себе, а дополнительные помехи ей создают разнообразные отряды других ведомств, в первые дни вообще развернувшие «социалистическое соревнование» за то, кто раньше войдет в украинскую столицу, наемники и прочие. Но именно сохраняющееся количество живой силы создает инерцию, склоняющую российскую власть к тому, чтобы перевести дух, в ближайшее время снова выстроиться в боевой порядок и предпринять попытку наступления, попытавшись задавить массой.

На это же решение работает и тот факт, что объявленное на прошлой неделе контрнаступление ВСУ не сильно повлияло на общую ситуацию на поле боя, да и в целом украинцы пока с большим успехом используют тактику изматывания российских войск, и расходовать силы на контрудары в нынешней ситуации для них нерационально.

Варианты второго российского наступления

Учитывая, что главная цель войны для России заключается в демонтаже украинской государственности или как минимум в ее радикальном ослаблении, Москва в ближайшее время продолжит добиваться от Киева капитуляции. Даже если российская армия сможет взять Мариуполь и оформить т.н. «сухопутный коридор» в Крым (что само по себе имеет мало смысла, учитывая наличие моста и степень причиненного Россией разорения вдоль этого «коридора»), это для Кремля сомнительный итог. И дело здесь не только (и, вероятно, не столько) в амбициях российского руководителя и его страхе перед своим окружением.

Дело здесь в том, что необходимо будет проводить огромную межведомственную работу над ошибками, менять персоналии, а также возвращать относительную дееспособность гражданскому правительству. А значит, выход из войны на нынешнем этапе чреват обострением внутриполитической борьбы в условиях, когда значительная часть ущерба от этой войны для самой российской власти попросту невосполнима. То есть у Москвы уже вряд ли получится на какое-то время остановить войну неким прекращением огня или перемирием, а потом подкопить сил и вернуться к уничтожению Украины.

Многие военные аналитики прогнозируют, что Москва попробует наступать не по одному, а сразу по всем направлениям, с тем расчетом, что если и не взятие новых городов или столицы, то нанесение им максимального ущерба заставит Украину просить мира до того, как она сама сможет скопить силы для отбрасывания российской армии от своих городов.

Кроме того, у России, помимо угрозы применения тактического ядерного оружия, о котором разные эксперты много пишут в последнее время, есть и еще один вариант для эскалации конфликта. Речь о единичных ударах по территориям стран НАТО под предлогом случайности и/или в попытке свалить ответственность за инциденты на украинцев. Незадолго до войны против Грузии в 2008 году Россия применяла подобную методику, когда на территории Грузии падали бомбы с неопознанных самолетов. Это своеобразный тест на готовность страны защищаться, расширение границ возможного. Нечто подобное мы можем увидеть и применительно к Польше или Румынии с целью вообще снять необходимость разговора с Киевом (а конструктивного подхода к такому разговору Россия не демонстрирует вовсе) и попытаться масштабировать конфликт с целью вовлечения в него именно Запада. В Кремле могут полагать, что несмотря на западное единство в поддержке Украины, такого же единства в желании дать жесткий отпор в ответ на «незначительные» инциденты может и не оказаться.

В результате готовность Кремля воевать пока сохраняется, несмотря на истощение ракетных вооружений и приближающийся цейтнот. Однако месяцами воевать с такой же интенсивностью Россия не способна, а потому она постарается сломить украинское сопротивление до того, как армия истощится.