Все январские переговоры России с США, НАТО и ОБСЕ ожидаемо ничем конкретным не закончились: Москва выдвигала заведомо неприемлемые условия и демонстративно подгоняла оппонентов. Цель Кремля - сохранить лицо в глазах мирового сообщества при любых своих дальнейших шагах и обменять угрозы на новые договоренности в сфере ракетных и ядерных вооружений и, возможно, космоса, считает политолог Павел Лузин.
После очередного выдвижения войск к западным границам в декабре Россия предъявила Западу требования, оформленные в виде проекта двустороннего договора с США о гарантиях безопасности, а также проекта соглашения о мерах обеспечения безопасности России и стран-членов НАТО. В этих проектах было три основных требования:
- обязательство не расширять НАТО на восток и отдельный отказ от приема в альянс государств, ранее входивших в СССР;
- возврат размещения войск альянса к состоянию 27 мая 1997 года;
- гарантии отказа от развертывания ракет средней и меньшей дальности (от 500 до 5500 км) наземного базирования в районах, откуда они могли бы поражать территорию России.
Хотя таких ракет нет на вооружении США и других стран НАТО, в Кремле считают, что есть гипотетическая возможность для их размещения в американских наземных установках противоракетной обороны Aegis Ashore в Румынии и Польше. Были сформулированы и другие тезисы, вроде вывода американского нестратегического ядерного оружия (ядерных авиабомб свободного падения) с территории Бельгии, Германии, Италии, Нидерландов и Турции.
Эти очевидно неприемлемые требования означали бы фактическую капитуляцию НАТО, а их выполнение привело бы только к новым требованиям со стороны Москвы — например, о регулярных российских инспекциях тех же установок Aegis Ashore, чтобы убеждаться в соблюдении данных гарантий. Документы с первого же дня опубликования неофициально называли «ультиматумом».
Пресс-конференция замглавы МИД Рябкова в Женеве
Культура переговоров
Российская дипломатическая школа наследует советской и заимствовала у нее много приемов. Один из них - жесткость и демонстративный отказ от торгов и уступок, основанный на том, что у отечественных дипломатов традиционно связаны руки, и любое, даже незначительное, отклонение от заявленной линии требует согласований с Москвой вне зависимости от дипломатического ранга главы делегации. Проще говоря, наши дипломаты почти не влияют на внешнюю политику, а лишь по-армейски исполняют приказы. Любые реальные договоренности - монополия политического руководства, для которого собственные дипломаты лишь рупоры и инструменты.
Российские дипломаты почти не влияют на внешнюю политику, а лишь по-армейски исполняют приказы
Отсюда и особый стиль дипломатической риторики — максимально жесткий, в последние годы переходящий в брутализм в духе «новой искренности». Однако это же дает и парадоксальную гибкость, когда руководство страны сменяет жесткую риторику и изнуряющую неуступчивость своих дипломатов на широкие примирительные жесты ради важных для себя договоренностей.
Другая особенность - допустимость деструктивной тактики, когда возможна, и даже желательна организация переговоров только ради их последующего запланированного срыва. Судя по всему, в декабре-январе мы имели дело как раз с таким приемом, и результат этих переговоров был заранее запланирован. Ради этого МИД не поскупился на репутационный ущерб для заместителей министра иностранных дел Сергея Рябкова и Александра Грушко а также российского постпреда при ОБСЕ Александра Лукашевича, возглавлявших российские делегации в Женеве, Брюсселе и Вене соответственно.
Чего хочет Россия?
Любые сознательно срываемые переговоры, в первую очередь, призваны обеспечить дипломатическое и моральное оправдание для принимаемых (или уже принятых), но еще не заявленных политических решений. Российские дипломаты несколько раз упоминали некие «военно-технические меры», которые последуют в случае отказа США и НАТО принять российские требования. Под этими мерами можно понимать развертывание каких-то дополнительных вооружений и сил на западном направлении.
Спектр этих мер включает в себя несколько позиций. В умеренном варианте это может быть признание того, что у крылатых ракет наземного базирования 9М729 для комплексов «Искандер» может быть дальность свыше 500 км. Именно их появление привело в 2019 году к выходу США из Договора о ракетах средней и меньшей дальности (ДРСМД, 1987 г.). Может быть официально анонсировано развертывание этих ракет в ракетных бригадах Западного военного округа. Сюда же можно отнести и возможность разработки планирующего боевого блока для стандартных баллистических ракет комплекса «Искандер», что и увеличит их дальность свыше порога в 500 км. Возможны и другие меры подобного характера, связанные, так или иначе, с дислокацией и модернизацией уже существующих вооружений.
Брифинг Минобороны России с представлением ракеты 9М729 комплекса «Искандер-М»
Требования России между строк говорят не только о невступлении в НАТО Украины и Грузии, но и других государств, в первую очередь, Швеции и Финляндии. Поскольку таких гарантий Москва ожидаемо не получила, фокус ее «военно-технических мер», вероятно, будет включать в себя и балтийское направление.
Более жесткий подход связан с Украиной, но не с масштабным вторжением, а со сменой статуса российского военного присутствия на Донбассе. Для полноценного возвращения Москвы к подзабытому плану Новороссии 2014 года сегодня нет никаких политических и материальных оснований. Даже продолжающиеся переброски разнообразной военной техники делаются нарочито напоказ в отличие от подготовки вторжения в Грузию в 2008 году и в Украину в 2014-м.
При этом российские военные на Донбассе уже восьмой год находятся «неофициально», что создает немало организационных трудностей и порождает казусы. Например, перевод военного присутствия из скрытого и непризнанного в открытое под видом «гуманитарной операции» и под предлогом отказа Запада от требуемых гарантий безопасности. Поскольку наличие российских военных на Донбассе и так секрет Полишинеля, реакция Запада на его официальное признание может прогнозироваться в Кремле как приемлемая по своим последствиям. В этом контексте демонстративная концентрация войск у российских западных границ может быть сдерживающим фактором для Украины и для Запада от активного политического и/или военного сопротивления таким «гуманитарным усилиям».
Еще одна опция — трансформация российского военного присутствия в Беларуси. Сегодня это старая РЛС «Волга» и узел дальней связи ВМФ — инфраструктура, которую на российской территории уже давно дублируют более совершенные системы, и объективно России не нужная. Зато появление полноценной российской военной базы (или даже не одной) позволило бы как закрепить российский контроль над республикой в свете предстоящей там конституционной реформы и неспешной интеграции в рамках Союзного государства, так и усилить давление и на Украину, и на страны Балтии и Польшу.
И здесь дополнительные войска у западных границ также служат страховкой на случай непредвиденных эксцессов — в конце концов, военные должны готовиться ко множеству сценариев одновременно. О возможной реализации именно «белорусской опции» свидетельствуют и запланированные как раз на февраль военные учения вооруженных сил двух государств, анонсированные вчера, 17 января.
В любом случае, Кремль, судя по всему, исходит из того, что итог прошедших в Женеве, Брюсселе и Вене переговоров достаточен, чтобы сохранить лицо в глазах мирового сообщества при дальнейших действиях российских властей. Будет ли это сочетанием каких-то из предполагаемых выше вариантов, или же некими шагами в духе «асимметричных действий», мы увидим уже в ближайшие недели.
Не стоит сбрасывать со счетов и готовность Кремля пойти на отказ от своих требований в случае привлекательных предложений со стороны Запада в сфере контроля вооружений. Все это строго в рамках описанной выше российской переговорной культуры. То есть российская власть может обменять угрозы и «громыхание танками» вдоль границ на новые договоренности в сфере ракетных и ядерных вооружений и, возможно, космоса.
В конце концов, Кремль воспринимает сегодняшний Запад как ослабленный и деморализованный внутренними политическими и экономическими проблемами. Это значит, что гипотетически можно заполучить возвращение к комфортной для Москвы разоруженческой повестке, что укрепит ее статус в международных делах и при этом не потребует никаких реальных уступок.