Самая острая фаза ирано-израильской войны, кажется, позади, и по прошествии двух недель стало очевидно, что, несмотря на показную встречу с иранским министром иностранных дел Аббасом Аракчи, Москва де-факто самоустранилась из конфликта. Путину не хотелось ни обещать Ирану военную поддержку, что чревато обострением отношений с Израилем и США, ни терять совместные с Ираном проекты. В итоге Москва отделалась парой официальных встреч и двусмысленными заявлениями Медведева, которого тут же резко осадил Трамп.
Не обязаны помогать
Реакция России на происходящее вокруг Ирана на всём протяжении недолгой, но интенсивной войны оставалась сдержанной. Сразу после первых ударов по иранской территории МИД России не только дежурно осудил действия Израиля, но и напомнил Тегерану, что есть опция переговоров с Вашингтоном. О «праве страны на самооборону» упомянуто не было. То есть, скорее, Москва призывала иранскую сторону не биться до последнего, а пойти на компромисс.
Впрочем, никаких серьезных рычагов давления у российской стороны и не было. Военная инициатива была полностью на стороне Израиля, России оставалось заниматься ровно тем, чем занимается значительная часть государств в таких случаях: призывать стороны к деэскалации и эвакуировать своих граждан с иранской территории.
Примерно в том же ключе было выдержано и заявление Владимира Путина, сделанное до встречи с главой иранского МИД. Он указал на то, что в заключенном недавно стратегическом соглашении между Ираном и Россией «нет статей, связанных с оборонной сферой».
Иными словами, вступать в войну Россия на стороне Ирана не обязана. Более того, в словах Путина зазвучали намеки на то, что Тегеран сам виноват в несовершенстве своей системы ПВО. «Мы когда-то предлагали нашим иранским друзьям поработать в области системы ПВО. Большого интереса тогда партнеры не проявили», — сказал он, не уточнив при этом, когда именно Россия выступала с такими предложениями.
В недавнем стратегическом соглашении между Ираном и Россией «нет статей, связанных с оборонной сферой», заявил Путин
Впрочем, в заявлении Путина были и явные признаки того, что происходящее вокруг Ирана ему не нравится. Так, он наотрез отказался обсуждать возможность уничтожения Израилем верховного лидера Ирана Али Хаменеи. В дополнение президент России обронил фразу о том, что пока Тегеран и не просит военной помощи Москвы. В теории это не исключало возможности, что ситуация могла бы измениться, если бы вдруг такая просьба последовала.
Но это только в теории, потому что Владимиру Путину явно было удобнее придерживаться позиции, заявленной российским МИД. Именно это заявление он упомянул в начале встречи в Кремле с Аббасом Аракчи. Несмотря на то, что медиа писали, что тот вообще-то как раз и привез российскому лидеру письмо от реального иранского правителя аятоллы Хаменеи, настаивавшего на более активных действиях со стороны Кремля.
Ненадежные вложения
В целом, происходящее вокруг Ирана в перспективе сулит России серьезные проблемы. В развитие отношений с Тегераном после 2022 года было вложено немало усилий и средств. Так, незадолго до начала ударов Израиля посол Ирана в России рассказал, что Москва стала крупнейшим иностранным инвестором в Исламской Республике в 2024 году, не указав, правда, объем этих вложений. За год до этого Россия инвестировала $2,7 млрд в иранскую экономику. И только в нефтегазовые проекты обещала вложить около $8 млрд.
В Исламской Республике функционирует российская атомная станция в Бушере, идет строительство ее второй очереди. Кроме того, Москва возводит ТЭС «Сирик» в провинции Хормозган. На территории Ирана работает российская нефтяная компания «ЗН Восток». К этому стоит добавить масштабные потенциальные проекты, включая создание железной дороги «Решт — Астара» за счет российского кредита и планы по строительству газопровода из России в Иран через Азербайджан. Всё это рискует пойти прахом в случае продолжения войны, а тем более — смены власти в Исламской Республике.
АЭС в Бушере
Научно-деловой портал «Атомная энергия»
Иран, в свою очередь, выступал надежным партнером, который в силу санкций и изоляции вынужден развивать отношения с Россией. Объем торговли между странами не сравнить, например, с российско-турецким, но работа велась не только по связанным с санкциями перспективным моделям интеграции, вроде объединения платежных систем и создания зоны свободной торговли с ЕАЭС, но и по масштабным инфраструктурным проектам, вроде транспортного коридора «Север-Юг».
Однако угроза падения или дезинтеграции иранского режима после недавнего свержения Башара Асада в Сирии поставила под сомнение в целом стратегию России на Ближнем Востоке. Дамаск для Москвы был ключевой точкой входа в регион — военное присутствие в этой стране обеспечивало логистику на Ближнем Востоке и за его пределами, а также поддерживало статус России как сверхдержавы в регионе.
Теперь сирийский союзник сменился на недружественных исламистов, все российские инвестиции в Сирию оказались зарытыми в песок, а будущее военных баз уже почти не вызывает вопросов. Если сейчас за Дамаском последует Тегеран, то это будет предельно болезненным ударом по влиянию Москвы в целом в мире, а не только на Ближнем Востоке.
Если за Дамаском последует Тегеран, это будет ударом по амбициям Москвы
Великие державы не смотрят со стороны на то, как одного за другим их союзников и партнеров выводят из игры. Так что, затянись война подольше, в теории у части российского правящего класса могло бы появиться желание вмешаться, чтобы не допустить полного разгрома Ирана. Такие настроения могли усилиться после удара США по иранским ядерным объектам. Участие Вашингтона в войне, пусть и на пару дней, сделало ее глобальной. При этом разрушения бункеров мощными бомбами навели российскую патриотическую общественность на логичную мысль — Россия может быть следующей.
Может ли Кремль вмешаться?
В краткосрочной перспективе для Москвы ближневосточная война выгодна. Во-первых, растут цены на нефть. Причем чем опаснее будет закручиваться конфликт, тем больше шансов на их дальнейший взлет. Это позволяет нарастить доходы бюджета и потенциально избавляет от конкурента — и Иран, и Россия поставляли углеводороды в Китай.
Во-вторых, Запад временно переключил внимание с Украины на Ближний Восток. Даже сейчас не полностью исключена возможность перерастания обстрелов между Ираном и Израилем в перманентное эпизодическое противостояние, которое будет сковывать весь регион. В этом случае израильтяне будут нуждаться в дополнительной военной помощи со стороны США. И очевидно, что Трамп, в случае необходимости выбора, всегда отдаст приоритет Израилю, а не Украине. К тому же американо-израильские действия сразу начали использоваться Москвой для легитимации агрессии против Украины в стиле: «Им можно, а нам почему нельзя?»
Американо-израильские действия будут использоваться Москвой для легитимации агрессии в Украине: «Им можно, а нам почему нельзя?»
То есть, невмешательство в ситуацию принесло России как минимум заметные краткосрочные выгоды, хотя и оказалось чревато потерями вложенных в Иран денег и усилий. Но есть и другое измерение этой проблемы. Угроза потерять статус важного ближневосточного игрока, а также страх оказаться следующими в очереди на «смену режима» способны были изменить подход Кремля с рационального на более идеологический. Там могла вызреть постепенно идея о том, что Россия способна войти в ситуацию как участник, вплоть до военного вмешательства, чтобы помешать Израилю и США довести войну до логического конца — демонтажа аятолл.
В этом случае вмешательство могло бы быть только прямым. Поставки вооружения, вроде истребителей Су-35, в нынешней ситуации никак не помогли бы. Обещанные Тегерану две их эскадрильи не изменили бы баланс сил, они не выстояли бы против сотен израильских самолетов, а результат текущих атак остался бы ровно тем же.
При этом против вооружения Ирана выступали страны Персидского залива и Турция, да и в самой России резко возрос внутренний заказ на соответствующие вооружения в связи с войной против Украины. В итоге Су-35 до Ирана так и не дошли, хотя тренировочные Як-130 в страну всё-таки прибыли. Примерно так же обстояло дело с системами ПВО.
Российские Су-35 до Ирана так и не дошли
Логика Москвы понятна: сейчас передавать Ирану продвинутое вооружение уже бессмысленно — после драки кулаками не машут. Тем более самолеты и средства ПВО нужно не только доставить, но и научить местных военных ими пользоваться. На это уйдет не один месяц. Пока же происходит транспортировка и обучение, Израиль с огромной вероятностью это оружие уничтожит, не обращая внимания на то, кто его поставил.
Однако до последнего момента сохранялся пусть и небольшой, но риск прямого вмешательства России или его имитации, в духе заявлений Дмитрия Медведева, который туманно пригрозил передачей неизвестно какой страной иранцам ядерного оружия, которое они могли бы использовать для обороны.
Израиль и США действительно могли побояться столкновения с ядерной державой. Припугнув своим участием, Москва могла бы предложить компромисс, в рамках которого иранский режим сохраняется, но при этом Израилю и США, например, даются гарантии, что ядерной программы у Тегерана больше не будет. И тогда Россия могла бы отбросить страх оказаться следующей. Однако этого не случилось — Москва сумела дождаться финала, рискуя минимально и не встревая в схватку.
Впрочем, ее сомнения, пожалуй, всё же были замечены. С риском иррационального поведения Кремля теоретически может быть связано и то, что Дональд Трамп внезапно лично снизошел до Дмитрия Медведева и жестко прокомментировал его заявление о возможной передаче ядерного оружия. Этого оказалось на нынешнем этапе вполне достаточно.
Теперь Россия заявляет, что всё закончилось ровно так, как она и предлагала — прекращением огня. И пока не стали заметны долгосрочные последствия этой войны для региона Южного Кавказа и Ближнего Востока, Кремль «высовываться» не намерен.