В этот день 20 лет назад Ельцин в своем телеобращении назвал Путина своим преемником на посту президента. The Insider попросил нескольких экспертов порассуждать о том, какой бы сегодня была страна, если бы преемником стал кто-то иной. В этой колонке — мнение Михаила Крутихина.Также читайте мнения Владимира Милова, Леонида Радзиховского и Владислава Иноземцева
История, конечно, не знает сослагательного наклонения, но иногда стоит оглянуться назад — тем более в канун какой-нибудь юбилейной даты — и подумать, как мы могли бы жить сейчас, если бы важные для нас государственные решения принимал человек с иными политическими взглядами, идеологическими и моральными установками. Нельзя сказать, что до 2000 года в нефтегазовой отрасли — мощном источнике поступлений в государственный бюджет — все шло честно и справедливо. Мошеннические «залоговые» аукционы передали права на крупные компании немногим ловким счастливчикам, оказавшимся в нужный момент рядом с нужными приятелями, которые и распределяли наследие советской экономики. Помню, как лицензии на крупные нефтяные месторождения доставались новым недропользователям просто по письму одного из советников Ельцина. Тащили и делили. Делили и тащили.
По пути в светлое будущее наделали глупостей. Судьба Штокмановского газового месторождения в Баренцевом море — хороший пример. Работать над его освоением готовился международный консорциум, честно выигравший конкурс, и уже потратил несколько десятков миллионов долларов, но в январе 1992 года Ельцин своим указом отобрал у него лицензию. Убедил президента пойти на такой шаг академик Велихов, который заверил его, что освоить Штокман смогут отечественные оборонные предприятия. Это было вредным враньем, как показало время. У потенциальных инвесторов надолго появился, как тогда говорили, «штокмановский синдром» — опасения по поводу коварства и непредсказуемости российских властей. Забегая вперед, скажем, что и вторая попытка выйти на этот проект через 14 лет, уже с другим консорциумом, тоже провалилась, хотя и по другим причинам.
У потенциальных инвесторов надолго появился, как тогда говорили, «штокмановский синдром» — опасения по поводу коварства и непредсказуемости российских властей
В результате отраслевых преобразований 90-х годов в новой России возникли большие вертикально интегрированные нефтяные компании (ВИНКи), обладавшие мощностями по разведке, добыче, переработке нефти и реализации продукции. Их частные владельцы, как предполагалось, должны были действовать как настоящие рачительные хозяева, то есть развивать бизнес, максимизировать прибыли и минимизировать убытки в интересах акционеров, как это и должно происходить в идеализированной капиталистической корпорации, а государству отдавать часть доходов в виде налогов. С газовой отраслью проделать тот же трюк не удалось: особый статус монополиста для «Газпрома» отстоял «пробивной» дуэт Черномырдин-Вяхирев.
У ВИНКов появился шанс развиваться по образцу эффективных зарубежных корпораций и интегрировать отечественную нефтяную отрасль в мировую экономическую и финансовую систему. Изоляция как антипод глобализации — смерть для сектора, нуждающегося в больших капиталовложениях и современных технологиях. Для движения вперед нужны были принципиальные условия, которые разумная и далеко смотрящая власть могла бы им предоставить. Это стабильный налоговый режим (нефтяные проекты долгосрочны и выходят на окупаемость лет через 7–10, а то и 15 после начала инвестирования), открытость для сотрудничества с зарубежными инвесторами и кредиторами ради свободного доступа к рынку капиталов, передовых технологий и новейшего оборудования, возможности экспорта, а также гарантии прав собственности. И вот тут что-то пошло не так. Ни одно из этих важных условий обеспечено не было.
В течение следующих двух десятилетий власти строили отношения с бизнесом на совершенно других принципах. Возникшая система, скажем прямо, больше всего напоминает структуру мафии. Доверенные лица (capi в Cosa nostra) отвечают каждый за свой сектор и за контроль движения денег в этом секторе в госбюджет и из бюджета, причем бюджет в российском варианте рассматривается как «общак». Во главе стоит «крестный отец» (capo di capi), главная роль которого — не только концентрация потоков наличности и распоряжение «общаком», но и предотвращение конфликтов между capi. Система очень стабильная, поскольку любой из участников легко заменяется. Участники такого бизнеса, чувствуя непрочность своего положения, обычно стремятся хапнуть побольше и поскорее, пренебрегая долгосрочным планированием. Глядя на состояние нашей «нефтянки», можно прийти к выводу, что руководят ею именно такие временщики, не желающие тратиться на то, чтобы получить отдачу в отдаленном будущем.
Для начала взялись за налогообложение отрасли, в первую очередь — за деньги, которые шли в обход «общака». В 2002 году отменили налог на воспроизводство минерально-сырьевой базы. Эти средства частично оставались в регионах и шли строго на финансирование геологоразведки. В новом варианте возник налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ), который полностью забирает себе федеральный центр. Это был сильнейший удар по усилиям, направленным на поиск и оценку новых запасов нефти. Порядок начисления НДПИ и предоставления льгот по этому налогу меняли так часто, что у нефтяников в глазах рябило. Один из руководителей ЛУКОЙЛа как-то посчитал, что налоговые условия в отрасли менялись 22 раза за три года. Ни о какой стабильности налогового климата речь уже не заходила. Чтобы хоть как-то стимулировать капиталовложения в крупные долгосрочные проекты, специалисты предложили использовать широко распространенные в мире соглашения о разделе продукции (СРП). По таким соглашениям государство гарантирует инвестору стабильные налоговые условия на весь срок работы над проектом, заранее оговаривая свою долю прибыли. В порядке эксперимента, под который был даже принят федеральный закон, заработали (и продолжают успешно и прибыльно работать) три таких проекта — два на Сахалине (при участии «Газпрома» и «Роснефти») и один в Ненецком автономном округе. Однако потом власти объявили, что СРП — это «предательство национальных интересов» и надежная схема оказалась под запретом. Игры с налоговым режимом продолжаются по сей день (последнее нововведение — пресловутый «налоговый маневр», ударивший по независимым компаниям) и конца-края им не видно…
Затем попали под топор гарантии прав собственности. Стали давить, отбирать и отжимать. Увидев, например, как хорошо работает СРП на Сахалине, власти развернули мощнейшее административное давление и вынудили Shell и двух японских партнеров уступить контрольный пакет «Газпрому». Под абсолютно лживыми лозунгами приватизации ради повышения эффективности отрасли провели широкую «ползучую» деприватизацию. Если в 1995 году на долю государства приходилось всего 7,5% нефтедобычи в России, то к 2018 году эта доля увеличилась до 63%. Исчезли под нажимом властей частные акционерные ЮКОС, ИТЕРА, ТНК-ВР, «Башнефть», «Славнефть» и другие компании. Управляемая чиновниками в интересах чиновников «Роснефть» раздулась до непомерных размеров, потратив на укрупнение миллиарды долларов — в основном занятых у китайцев под залог будущих поставок нефти. Эффективности отрасли это не прибавило нисколько. Вместо развития отечественной добычи и переработки нефти компания Сечина стала инвестировать в Венесуэлу, Индию и в находящиеся на грани рентабельности немецкие нефтеперерабатывающие заводы.
Не вовлеченные в разработку запасы российской нефти находятся чаще всего не в больших месторождениях, а в мелких залежах, разбросанных по большой площади вдали от транспортной инфраструктуры. Если бы в России, как в США, могли работать тысячи мелких компаний, готовых и на рискованные инвестиции, и на не испытанные технические нововведения, добычу на мелких проектах можно было бы организовать так, что национальный объем производства нефти вырос бы примерно на 30 млн тонн в год. Но структура отрасли доведена до такого состояния, что малым и средним предприятиям развернуться невозможно.
Если бы в России, как в США, могли работать тысячи мелких компаний, готовых и на рискованные инвестиции, национальный объем производства нефти вырос бы примерно на 30 млн тонн в год
Дальше — больше. Изменения в законодательстве в 2008 году закрыли иностранным компания дорогу на российский шельф. Добывать нефть и газ в море разрешено только государственным компаниям, то есть «Роснефти» и «Газпрому», которые и распределили между собой лицензии на перспективные участки морского дна. Иностранцы потеряли право становиться полноценными участниками шельфовых проектов, включая право ставить на свой баланс открытые запасы и владеть долей в добыче. Им оставили лишь статус сервисных компаний, а этого часто недостаточно, чтобы мобилизовать серьезные капиталовложения в долгосрочные проекты. Да и на суше законодательство было изменено: если иностранная компания откроет крупные запасы нефти или газа, то права на разработку может забрать себе российская госкомпания, которая оставит чужеземцам в лучшем случае миноритарную долю в совместном проекте. Число иностранцев, заинтересованных в проектах разведки и добычи нефти в России, резко упало. Как выразился в присутствии автора бывший депутат германского бундестага Карл-Георг Веллман, «чтобы серьезно инвестировать в Россию, вы должны быть большим, как Volkswagen, и личным другом господина Путина — при отсутствии этих условий об инвестициях в эту страну надо забыть».
Еще один удар по отрасли нанесли международные санкции, вызванные специфической внешней политикой российского руководства. Под запрет попало сотрудничество в разработке российских морских нефтяных проектов и участие иностранных фирм в добыче трудноизвлекаемых нефтяных запасов. И если пока отечественным недропользователям хватает своих технологий и оборудования, чтобы эксплуатировать давно введенные в эксплуатацию месторождения и вводить в строй залежи легкоизвлекаемой нефти, то скоро этого будет не хватать. Чтобы поддерживать уровень добычи, придется выходить на новые месторождения, а там, по официальным данным, 70% оставшейся нефти относится к категории трудноизвлекаемой. Будут нужны передовые технологии, а доступ к ним из-за санкций сильно ограничен, а в ряде случаев просто невозможен.
Агрессивный авантюризм в отношении Украины, Грузии, Сирии, скандалы с отравлениями и прочие «подвиги» дорого обходятся самой важной отрасли российской экономики. Провозглашенный правительством курс на «импортозамещение» по большей части — фикция. В условиях, когда движение по пути технологического прогресса невозможно без международной кооперации, самоизоляция России неизбежно ведет к консервации отсталости. Нефтяной отрасли становится все труднее работать. Если верить министру энергетики Новаку, выступавшему в сентябре на заседании кабинета министров, при сохранении нынешних условий работы добыча нефти в России упадет к 2035 году процентов на сорок, а это может означать, что страна утратит статус экспортера этого товара. А если учитывать, что к 2035 году эксперты ожидают начала основательного падения глобального спроса на нефть на фоне низких цен, положение отрасли выглядит незавидно.
Так можно ли было обеспечить нефтяной сектор национальной экономики перечисленными выше условиями прогрессивного развития и превращения его в передового в технологическом отношении участника мирового рынка? Разумеется, возможность такая 20 лет тому назад открывалась. Все решила некомпетентность, спешная корысть или же злая воля тех, кто выстроил нынешнюю структуру управления отраслью. Боюсь, поправлять что-то уже поздно.