Нестыдное время. 10 лет массовым протестам на Болотной площади в Москве

Вот уже девятый декабрь идет вакханалия воспоминаний о том, как мы, возможно, проскочили нужный исторический поворот и оказались совсем не там, где могли бы. Слово «Болотная» впитало в себя все возможные негативные оттенки смыслов и прочно угнездилось в новейшей истории России как символ политической наивности и упущенных возможностей. Говорить на эту тему как будто неприятно и давно набило оскомину, но десять лет — дата круглая, так что по всему околополитическому Рунету снова прокатилась ностальгическая волна. Одни вздыхают, другие морщатся. Самые продвинутые авторы находят способы высказаться нешаблонно. Вот Дмитрий Быков утешает публику так: «Люди ведь живут не ради положительных сдвигов. Они живут, чтобы Богу не противно было на них смотреть. По крайней мере, на некоторых». С позиции небес, Быков, вероятно, прав — но вообще-то люди стараются жить так, чтобы не было противно им самим. И в конце 2011 года было как минимум несколько событий, о которых вспомнить не стыдно и сейчас.

Началось всё с «Последней Осени». Это был своего рода политический фестиваль оппозиции, логическое продолжение «Анти-Селигера», организованного Евгенией Чириковой в Химкинском лесу. Тот импровизированный гражданский форум в палаточном лагере экоактивистов понравился всем; кроме того, он имел неплохой медиарезонанс, поэтому мы решили развить тему в предвыборном политическом сезоне. О предстоящей «рокировке» Медведева с Путиным ещё никто не знал, но и без неё было понятно, что итоги выборов в Госдуму восторга в обществе не вызовут. В оппозиции шла смена поколений: на первый план выходили Чирикова и Навальный, а попутно с ними — целая плеяда активистов самых разнообразных направлений, от националистов до либертарианцев. Они были полны энергии и желания заявить о себе, что компенсировало их относительную немногочисленность. Больщинство из них приняли участие в нашем форуме.

Название «Последняя Осень» придумали мы с Петей Верзиловым у меня на кухне — разумеется, как своего рода реверанс Юрию Шевчуку за его активную гражданскую позицию (недавний публичный диалог Сокурова с Путиным вполне рифмуется с похожим по смыслу, но гораздо более энергичным «выходом» Шевчука на Путина в 2010 году) Верзилов занимался культурной программой «Последней Осени» и, хотя ему не удалось уговорить Шевчука приехать, тот все же записал для нас проморолик, что было фантастически круто.

В свою очередь, я отвечал за политическую часть форума. Моим главным хитом были дебаты Каспарова, Навального и Немцова о том, какую тактику следует избрать оппозиции на предстоящих выборах в Госдуму. Каспаров и Немцов отстаивали разные формы бойкота, в то время как Навальный выдвинул теперь уже исторический лозунг «Голосуй за любую партию кроме жуликов и воров».

Эти дебаты, конечно, были кульминацией «Последней Осени»: битком набитый зал неожиданно для всех безоговорочно поддержал Навального, который по голосам зрителей с большим запасом опередил Каспарова с Немцовым, вместе взятых. Сейчас непросто передать вайбы того вечера, но даже не очень хорошо говорившие по-русски иностранные журналисты понимали: происходит что-то важное, пролог каких-то больших перемен — и хотя 2 октября почти никто не мог себе представить декабрьский стотысячный антипутинский митинг на Сахарова, впоследствии эти события для их участников стали звеньями одной логической цепочки.

Именно в этот момент лидерство в оппозиции перешло к Навальному — оно объяснялось не только и не столько сменой поколений. К концу нулевых самой политически активной группой стали «новые горожане», социальный продукт постиндустриальной России, в то время сконцентрированный почти исключительно в Москве и лишь относительно заметный в крупнейших городах-миллионниках. Информационной и коммуникационной средой этих людей был Интернет, а в их политических предпочтениях, кроме естественной демократической ориентации, важное место занимал запрос на лидерство нового типа, в котором существенным элементом было стилевое и содержательное противопоставление истеблишменту.

Навальный идеально отвечал этому запросу. Неудивительно, что именно по его призыву и именно с помощью Facebook собрался первый массовый митинг в серии зимних протестов 2011-12 годов - вечером 5 декабря на Чистых Прудах.

В географии и хронологии первых декабрьских митингов была своя предыстория и логика — как бы ни были хороши объективные предпосылки протестного подъема, для его конкретной реализации требовались заранее продуманный план и хотя бы минимальные командные усилия. Идея организованного сбора людей в первый же вечер после думских выборов вовсе не была очевидной: например, Лимонов и его сторонники категорически требовали объявлять протестный митинг прямо в день голосования — и непременно на Триумфальной площади, которая в то время была хорошо известна как традиционное место сбора противников режима («Стратегия-31»). Отстоять оказавшуюся удачной схему «5 декабря на Чистых Прудах — 10 декабря на площади Революции» удалось благодаря договоренностям между московской «Солидарностью» и «Левым фронтом». В мэрию заранее были поданы соответствующие уведомления, заказаны сцена и звук и т.д. Занимательная деталь, которую едва ли можно найти в вале юбилейных воспоминаний: одним из символов первого митинга был свисток, и большинство собравшихся прекрасно понимало, что речь шла о появлении Путина на бое ММА Емельяненко — Монсон (состоявшемся двумя неделями ранее), когда он неожиданно был освистан зрителями.

Плотность событий тех дней была такова, что в ней каждая мелочь и каждая случайная встреча могли иметь особое значение. «Солидарность» должна была добиться проведения объединенного митинга вечером 5 декабря, чтобы Навальному было куда позвать людей — но чтобы Навальный сделал это вовремя, днем того же дня ему должен был позвонить Илья Азар, узнавший о митинге за пивом в кафе «Синдбад» на Никитском бульваре от знакомого журналиста Каспаров.Ru. Чтобы люди с Чистых Прудов двинулись «несанкционированным шествием» в сторону ЦИКа, кто-то на сцене должен был решиться сказать об этом — риск взяла на себя юная Настя Рыбаченко. Среди множества подобных причинно-следственных цепочек были и такие, которые привели и к известному переносу протеста с площади Революции на Болотную, и к формированию «Оргкомитета», упустившего затем инициативу в тактическом противостоянии с властью.

Известно, что у победы множество отцов, а поражение — всегда сирота. В первые две недели декабрьских протестов 2011 г. предчувствие скорых перемен было общим ощущением, и «Оргкомитет» стал эпицентром столкновения честолюбивых амбиций, что отнимало у его членов время и энергию, а потому существенно снижало качество политического лидерства. Многие десятки (если не сотни) людей рвались выступить со сцены больших митингов, очевидно, полагая, что таким образом они повышают свои конкурентные позиции. Часть из них выглядели попросту анекдотично (как, например, экс-министр Андрей Нечаев, начавший свою речь на Болотной яростным криком «Мы победили!») - но это было меньшей проблемой по сравнению с откровенной элитарностью и взаимной ревностью реальных лидеров «Оргкомитета». Характерно, что по мере спада протестной волны интерес по меньшей мере части из них стал стремительно иссякать. Особенно это касалось «неполитиков» (Борис Акунин, Леонид Парфенов, Сергей Пархоменко), которые начали высказываться примерно в таком ключе, что, мол, большинство протестующих выступает за честные выборы (а не за поддержку оппозиции), поэтому, если Путин победит в марте 2012 г. без крупных фальсификаций, то так тому и быть.

Тем не менее, те несколько зимних недель были временем, когда жить в Москве совершенно точно было не противно — хотя, конечно, не знаю, как на это смотрел Бог. Возможно, люди с белыми лентами, вышедшие в феврале 2012 года взяться за руки по всей окружности Садового кольца, были очень наивны — но это была одна из самых ярких массовых политических акций в истории современной России.

Строго говоря, смысл «демонстрации» именно в том, чтобы «показать» — мы есть, манифестировать свое физическое и политическое присутствие. Найти механизмы того, как «показ» конвертировать в результат — это задача политиков, с которой «Оргкомитет», к сожалению, не справился. И да, конечно, рядовые участники несут часть ответственности за то, что результат оказался таким, каким оказался. Но дело совсем не в том, что они не начали жечь покрышки — скорее, в том, что слишком хотели быть «сами по себе». Если и можно было преодолеть кризис политического лидерства, то лишь быстрой и энергичной самоорганизацией. Эти попытки предпринимались (наиболее эффективно — несомненно, Навальным), но их было явно недостаточно.

Обзор дальнейших событий выходит за рамки сегодняшней темы, но, однако, замечу, что несмотря на благополучный для власти исход «президентских выборов» и полицейский разгром Болотной 6 мая 2012 года, протестный потенциал еще далеко не был исчерпан — что особенно ярко показала московская мэрская кампания Навального в 2013 году. Рейтинг Путина все это время стагнировал у исторических минимумов, и выйти из кризиса власти помог только печально известный резкий поворот во внешней политике.

В этом контексте распространенная точка зрения об «объективной» неготовности большинства протестантов 2011-13 годов к более решительным действиям представляется мне неверной. Если рассматривать эти протесты как феномен постиндустриальной трансформации российского общества, то их предпосылки как раз вполне объективны, а их неудачу следует связывать с различными субъективными факторами. Точные или ошибочные действия конкретных людей — особенно (но не исключительно) медийных лидеров, а также удачное или несчастливое стечение обстоятельств имели в этой истории значительный вес. Сказанное остается актуальным и для будущего — возможно, и самого ближайшего.