Мнения
Режиссер Юрий Быков заявил, что прекращает снимать фильмы после выхода сериала «Спящие», повествующего о противостоянии российских и американских спецслужб. В обращении Быкова, опубликованном в сети «ВКонтакте», говорится, что он «предал все прогрессивное поколение, которое что-то хотело изменить в этой стране». Редактор отдела культуры журнала «Огонек» Андрей Архангельский рассказал The Insider, в чем заключалась трагичная ошибка талантливого режиссера и на примере главных российских фильмов года объяснил, почему в 21 веке невозможно быть вне политики.
В воспоминаниях у Вознесенского есть такой эпизод: он застал поэта Пастернака за бритьем, рядом стоял парикмахер. Вознесенский решил, не откладывая, что-то обсудить; чуть позже Пастернак с горькой улыбкой попенял ему — как же так, юноша, вы не знаете, что уже много лет при парикмахерах «нельзя быть откровенным».
Юрий Быков — тонкий и талантливый режиссер; он первым в русском кино поднял тему насилия - не как инструмента, а как мировоззрения, как модуса существования. Даже если сейчас он искренне хотел сказать или сделать нечто антилиберальное — это не грех; ошибка лишь в том, что он решил поделиться этим с брадобреем.
Быков решил быть «откровенным» с телевизором, то есть с властью, главный талант которой состоит в том, чтобы использовать лучшее и худшее в человеке, любое проявление искренности, ради своих целей, для собственной выгоды. Как это сделать - в общем-то, уже вопрос техники, мы знаем, что телевидение умеет творить чудеса. А то, что в итоге человек — как режиссер Быков, например — оказывается в результате в ситуации моральной катастрофы - что ж, лес рубят, щепки летят.
Не может художник быть свободным от политики, даже если он рисует бабочек
Человек - не только общественное, но и политическое «животное»: в 21 веке невозможно быть «вне политики», что бы ты ни делал. Любое твое действие помимо твоей воли политично, мы ничего не можем с этим поделать, как, например, со смертью. Тем более это касается художника. Что самое поразительное — у нас это по-прежнему для многих неочевидно. Можно быть надменным, как сталь, или идти в гастроном, или медитировать на потолке — но никуда нельзя деться от политики. Нам скажут — а как же творчество? Разве оно единственное не свободно от политики? Нет ничего проще, чем ответить на этот вопрос. Нет, нет и нет. Не может художник быть свободным от политики, даже если он рисует бабочек.
Проблема не в том, чтобы, допустим, любить власть или не любить оппозицию. Просто нужно осознавать, что, как бы ты ни вел себя, всегда делаешь именно политический выбор, и любое твое действие всегда рассматривается в контексте политики - а в России ее тем более невозможно отделить от творчества. Даже само по себе желание остаться независимым, самостоятельным, с точки зрения власти является опасным, нежелательным, подозрительным — и всякую возможность вернуть тебя в «общий строй» власть рассматривает даже с некоторым злорадным удовольствием.
Чтобы избежать таких разочарований, какое случилось с Юрием Быковым, нужно понимать одну простую вещь: сегодня в России, прежде чем заниматься чем бы то ни было, нужно сделать, что называется, экзистенциальный выбор. Попросту ответить себе на ряд важных вопросов: кто я, как я отношусь к свободе, к собственности, к правам человека, к насилию, к войне; что для меня важнее — государство или человек. И даже, как это ни смешно — какая политическая программа мне ближе всего, потому что именно через политику сегодня проще всего выстроить свою идентичность. То есть, выражаясь философски, необходимо принять решение о себе.
Нынешнее удивление режиссера в его покаянном письме выдает отсутствие такого решения. Юрий Быков и сам об этом говорит («я не знал, что являюсь моральным авторитетом для многих…»). Вероятно, он все это знал, но не придавал большого значения. Его, как всех нас, учили, что когда-нибудь придет большое, как глоток, специальное «мгновение», и в небе, вероятно, появится огромный светящийся плакат, как на картине Эрика Булатова - «моральный выбор!», и вот тогда его и нужно будет сделать, выбор с большой буквы.
Но это будет когда-нибудь потом, а сюжет фильма или телекомпания разве могут быть таким «выбором»? Ошибка Быкова только в том, что он не успел собрать себя воедино, не сопоставил ситуацию в стране и в обществе, самого себя — и свое кино. Не продумал, например, свои отношения с государством в его нынешней фазе — с его войнами, тайными и открытыми, с его телевидением и телеведущими. Шире — не решил окончательно, какие ценности разделяет, попросту не сложил себя в «кубик Рубика», поскольку считал, что эта «невнятность» — и есть такая привилегия художника.
Но в утешение ему скажем, что точно так же ведет себя подавляющее большинство художников в России. Такой художник подписывает письма в поддержку власти, а потом удивляется, почему соседняя страна его ненавидит; или становится доверенным лицом власти, а потом выясняется, что какие-то спектакли или фильмы ему ставить нежелательно; или его зовут в ток-шоу в качестве мальчика для битья и набрасываются впятером или выставляют за дверь; или вот он снимает нечто одно, а на экраны выходит нечто совсем противоположное, переделанное цензорами, и приходится извиняться, что, мол, это сделал не я. Но нельзя думать, что в сегодняшней ситуации и в ближайшем будущем что-то в этом смысле изменится. Все будет примерно точно так же — и власть уже 18 лет, словно терпеливый учитель, повторяет одно и то же и сама удивляется, вероятно, ученической тупости.
И пока художник не поймет этого, он будет оказываться в положении режиссера Быкова - подобно господину де Журдену из пьесы Мольера, который обнаруживает, что всю жизнь разговаривал прозой. Все это идет не от какого-то врожденного зла или цинизма, а от обычной интеллектуальной лени, от отсутствия какой-то элементарной моральной гигиены.
Режиссер Звягинцев понял это, кажется, первым из художников в России. Никто в общем, даже не знает его политических убеждений. Но Андрей Звягинцев каким-то звериным чутьем ощутил еще в конце 2000-х: если ты занимаешься творчеством, — например, кино — если ты хочешь реализовать свой талант и замыслы, лучше держаться подальше от государства и по возможности вообще не иметь с ним дел. И Звягинцев не ошибся. И его мировой успех во многом связан с тем, что он уже давно не берет деньги у государства. И именно поэтому Звягинцев выдвинут в этом году на «Оскар» от России, — или «допущен», как пишет сквозь зубы кремлевская пресса — вопреки политической логике, просто потому, что у него больше всего шансов на победу с его «антипатриотическим фильмом». Просто Кремлю сейчас, накануне президентских выборов, важнее какая-то «большая победа русской культуры». Понятно, что в случае победы Звягинцева государство постарается использовать и его фильм в собственных интересах — чтобы, например, показать, что в России есть свобода слова, но разве фильм Звягинцева от этого изменится? Разве изменятся его финальные кадры с телеведущим Киселевым как символом моральной катастрофы?
Недавно Звягинцев выступил в поддержку даже не самого Навального, но в защиту собственного права иметь политический выбор. Какие-нибудь его коллеги сошли бы с ума от одной мысли о чем-то подобном. Но Звягинцев не боится, потому что между финансовой независимостью от государства и политической независимостью есть прямая связь. Он семимильными шагами идет по пути, по которому примерно после 1945 года прошли европейские и американские художники, которые перестали бояться политики, перестали разделять политику и искусство, перестали опасаться высказывать свои политические убеждения. Перестали стесняться их иметь. Как мы видим, это не только не мешает творцу, но и делает его, так сказать, более цельным.
Звягинцев семимильными шагами идет по пути, по которому после 1945 года прошли европейские и американские художники, которые перестали бояться политики
Но есть и третий тип существования для современного российского творца: эту позицию условно можно назвать «побеждает любовь». Нужно просто любить ближнего, совершать хорошие поступки, и именно так и можно сохранить самого себя. «Начни с себя» — так называется эта формула. Фильм «Аритмия», который вышел в прокат на этой неделе, представляет именно эту позицию, и именно это вдохновляет его зрителей: им приятно узнать, что на самом деле все они хорошие, просто обстоятельства, как всегда, плохи. Это фильм о том, что всех нас спасет любовь, и это самое главное - а остальное не так уж важно. Точно так же думали в 1990-е или в 2000-е богатые люди в России, покупая квартиры в домах с охраняемой территорией, с яслями, школой и маникюром внутри. Люди думали, что, отгородившись забором от остального ужасного общества, можно будет построить маленький рай для себя и детей. Главным неприятным открытием для них потом стал тот факт, что от общества, и, шире, от государства, нельзя отгородиться забором: оно все равно проникнет к тебе — с помощью хотя бы того же телевизора.
Молодая пара из «Аритмии», он и она, работают на «Скорой», и они, будучи честными людьми, вынуждены выполнять, по сути, аморальные требования начальства; режиссер в конце дает нам понять, что ничего тут исправить нельзя. Но он как бы говорит нам — это не самое важное. Важней всего погода в доме, - так будем же капельку любить друг друга! — а все остальное как-то само наладится. Звягинцев говорит нам, что от общей «нелюбви» рождается Киселев в телевизоре, а Хлебников утверждает, что любовь может вас от него спасти — как и от всего остального. Звягинцев говорит, что нельзя жить в обществе и быть свободным от его нелюбви, а Хлебников утверждает, что можно. Рецензия на Хлебникова могла бы состоять из двух строк песенки из кинофильма «Карнавальная ночь: «Вспомните, как много есть людей хоpоших, их у нас гоpаздо больше - вспомните пpо них!» Такая вот советская кухонная мораль, что нужно просто лампочку вкрутить в подъезде, быть профессионалом и любить ближнего — и так можно исправить все общество. Увы, нельзя. Это общество однажды встанет у тебя на дороге - например, загородив проезд «Скорой», которая спешит к больному.
Все три фильма этого года, которые сейчас обсуждают — это три стратегии морального поведения на ближайшее будущее, на ближайшие шесть лет как минимум. Никто не знает на самом деле, как вести себя в этот период, как сохранить хотя бы свою совесть и при этом хоть чего-то добиться. Перечислим эти варианты еще раз: 1) сознательное или несознательное неведение, забытье, амнезия, «я ничего не знал». 2) участие в политике всеми легальными методами как средство повлиять на общество. 3) наконец, попытка каким-то образом жить «вне телевизора, вне власти», в вакууме «любви». Три варианта — это все-таки не советское время, это все-таки выбор. Но нужно хорошо понимать, что невозможно будет прожить эти ближайшие шесть лет, не сделав его.