Искушение Европой. Как ЕС мешает Китаю договориться с Кремлем

Каждый раз, когда в США заходит речь о Китае, тон обсуждения практически сразу переходит к обвинительному и угрожающему. Американские политики регулярно предупреждают Пекин, что в случае малейшей поддержки Москвы ответят стремительно, угрожая жесткими санкциями. То же самое касается второй точки противоречий — Тайваня, — где противостояние и угрозы переходят на новый, военный уровень.

Тактика Вашингтона понятна. Несмотря на все противоречия и торговые войны последних нескольких лет, две страны остаются на рекордном уровне экономической взаимозависимости. В каком-то смысле это дает Си некоторый «люфт»: «санкции будут разрушительны и для США, а значит, до определенного предела нам многое простят». В этом контексте агрессивная американская риторика и упор на активном сдерживании (deterrence), основанном на открытых угрозах, служат цели это представление о люфте разрушить: «малейший проступок — и вы будете для нас врагом номер один». По большому счету, это коррекция политики в отношении России, где санкции и в целом международная реакция после войны 2008 года и аннексии Крыма в 2014 были во многом несоразмерными и не помогли предотвратить вторжение в Украину.

В случае с Китаем, по-хорошему, угрозы, связанные с экономикой, должны еще и иметь больший вес, чем для России: Си строит свой имидж внутри Китая не просто на «стабильности» и роли великой державы, но на стремительном экономическом росте и увеличении благосостояния граждан. Это отчасти помогает ему держать под контролем и элиты, и население — а западные санкции, разумеется, по экономическому росту и благополучию ударят очень и очень сильно, возможно, сильнее, чем по России.

Главной слабостью нынешней политики США считается так называемая спиральная модель: то есть ситуация, когда две противодействующие стороны с повышенной враждебностью взаимно реагируют на каждое следующее действие, приводя отношения к критической точке. И действительно, судя по всему, отношения Пекина с Вашингтоном развиваются именно в этом русле. Напряженность в отношениях растет небывалыми темпами, антиамериканская риторика в китайских политических кругах и медиа набирает обороты чуть ли не со времен Мао, лидеры стран переходят практически к прямым угрозам применения военной силы; а упор на политику сдерживания такое обострение совсем не сдерживает. Стоит ли опасаться, что можно ненароком подтолкнуть Китай к дальнейшей изоляции и сотрудничеству с Россией? И что вообще делать?

Очевидно, резко изменить риторику на противоположною и перейти к дружелюбию и позитивному подкреплению, к «прянику» вместо кнута — американский истеблишмент не может. И потому что (оправданно) опасается повторения российского сценария, и потому что это может возыметь резко противоположный эффект. Си может решить, что западные партнеры «дали слабину», и постараться воспользоваться этим.

И вот здесь на сцену выходит еще один игрок — Европа. Европейская внешняя политика в отношении авторитарных стран, таких как Россия и Китай, традиционно совпадала с США — и как партнера по НАТО, и как региона, во многом зависимого от стратегической поддержки Вашингтона. В первый год войны это было заметно и в отношении Китая, хоть и менее резко; а сейчас ситуация, кажется, поменялась.

Несмотря на то что элемент упора на «кнут» и политику сдерживания в европейской дипломатии, безусловно, до сих присутствует, он значительно менее обострен. Ряд европейских политиков — в особенности Урсула фон дер Ляйен — часто и достаточно однозначно предупреждает Пекин о неизбежной ответственности за возможную поддержку России, грозит жестокими санкциями и обрушением экономических связей. Однако, в отличие от США, европейские страны параллельно угрозам стали протягивать и руку с «пряником».

Нужно понимать, что делает это Европа не просто так. В случае сино-европейских отношений принципиально отличается контекст и настроение Китая: Си явно очень сильно заинтересован в улучшении отношений с Европой; в отличие от агрессивно-обвинительной риторики в сторону США, с европейскими коллегами китайские дипломаты общаются практически полюбовно. Еще во время выступления вице-премьера Госсовета КНР Лю Хэ на Давосском форуме в 2023 году, где политик говорил об открытии китайской экономики и стремлении привлечь зарубежные инвестиции и укреплять экономические связи с другими странами, было ясно, что такой «продающий» питч направлен именно в сторону стран Европы, приглашая их к укреплению подорванных ковидом и войной отношений.

Европа вняла — и вскоре приняла в гости Ван И, главу китайской дипломатии. В феврале он посетил во время тура несколько европейских столиц, включая Будапешт, Рим и Париж, а также — что, пожалуй, наиболее интересно и исключительно — был приглашен на Мюнхенскую конференцию по безопасности, ту самую, где Путин произнес свою поворотную речь. Разумеется, Ван И не смог совершить никаких дипломатических чудес: не заключил альянсов, не убедил европейских коллег в преданности Китая идеалам мира и общих ценностях; да и ожидания публики не оправдал, в очередной раз отказавшись открыто осудить Москву. Однако этот визит стал маленькой, но ступенькой в сторону новой внешней политики Европы по отношению к Китаю.

Следующей, гораздо более значительной, вехой, о которой говорят уже не одну неделю, стал личный визит Макрона в Китай, где его сердечно — именно сердечно! — принял Си Цзиньпин. Сама поездка — событие сложное и многослойное, и с точки зрения внутрифранцузской политики, и внутренней политики ЕС, и евро-американских отношений, но, даже не разбирая каждый ее аспект, из нее можно сделать несколько выводов.

Во-первых, Макрон провел поездку в сопровождении Урсулы фон дер Ляйен как представителя ЕС — это явно было сделано с целью продемонстрировать единство Европы и приверженность Парижа единым европейским ценностям и политике. Макрон вел переговоры с Си не один, а с европейскими союзниками за спиной, и стремился это подчеркнуть. Фон дер Ляйен играла роль «плохого полицейского» и говорила в основном о китайской ответственности перед миром и необходимости осудить Россию, в то время как Макрон отвечал за все остальные аспекты переговоров — тоже, судя по всему, взвешенный и намеренный шаг; те же самые «кнуты и пряники», но в меньшем масштабе.

Во-вторых, президент Франции приехал в сопровождении ряда (пятидесяти человек!) представителей французского бизнеса, придав поездке прагматичный оттенок, не останавливаясь на символизме и общих коммюнике. Это очень важный элемент — бизнес и экономические связи представляют собой тот самый пряник, который Европа может предложить Китаю, и Макрон не просто о нем рассказал, но и привез на дегустацию, продемонстрировав реальную готовность к сотрудничеству и укреплению связей — если, конечно, будут соблюдены определенные условия.

В-третьих, Макрона приняли сердечно, даже радушно. Он провел в Китае три дня — если говорить о символизме в дипломатии, это больше, чем Си в итоге пробыл в Москве, — причем все это время в компании Си. Тот даже пригласил Макрона в Гуанчжоу, свой родной город, — дружественный и очень личный жест, которого редко удостаивались в Китае западные политики.

Несмотря на то что во время визита, разумеется, регулярно поднималась тема войны в Украине, которую китайские дипломаты всеми силами старались избегать, поспешно закончить разговор Си вовсе не спешил; напротив, был готов выслушивать — что, впрочем, вовсе не значит прислушаться — претензии европейских коллег и очень постарался отметить уникальность и дружелюбность переговоров.

Безусловно, несмотря на все это, чуда не произошло: Китай не изменил своему нейтралитету в отношении войны, не дал реальных гарантий о не-поддержке России и не обещал влиять на Россию с целью ее остановить. Вместе с этим визит оказался гораздо более продуктивным, чем все та же поездка Си в Москву. Представители французских компаний сумели провести реальные переговоры с китайскими коллегами и заключили 18 вполне себе осязаемых соглашений — в отличие от подписанных в Москве меморандумах о взаимопонимании.

Что еще важнее, вслед за визитом Макрона были запланированы сразу несколько других высокоранговых встреч: так, в апреле в Пекин должен прибыть глава европейской дипломатии Жозеп Боррелль, а вслед за ним — МИД Германии Анналена Бербок. Такое количество взаимодействий между западными политиками и Китаем, если говорить откровенно, беспрецедентно, особенно в период обострения отношений. При этом нужно понимать: роль подобных контактов переоценить сложно. Именно регулярные высокоранговые контакты обычно считаются одним из главных препятствий на пути к эскалации и конфликтам; они говорят и о взаимной заинтересованности стран в поиске точек соприкосновения, и о готовности, а самое главное — о реалистичности диалога. Подобного диалога, каковы бы ни были его результаты, нет не только между Китаем и США, но и между Китаем и Россией.

Европа явно стремится выработать собственную, отличную от американской, стратегию по работе с Китаем, и пока что она дает пусть не самые значительные, но осязаемые плоды. Разумеется, нет никаких гарантий эффективности такого подхода: поведение авторитарных режимов, и Китая особенно, всегда сложно предсказать. Однако, учитывая, что Европа, даже с оригинальной стратегией, все равно выступает единым фронтом с другими партнерами по НАТО и регулярно это подчеркивает, риск того, что такая политика будет воспринята Китаем как слабость, минимальна. Вместе с тем это значительно уменьшает и риск дальнейшего скатывания в «спираль», а значит, позволяет западным странам балансировать между политическими пряниками и кнутами, что для отдельно взятых стран крайне непросто. Таким образом, Европа, возможно, способна будет предотвратить дальнейшее ухудшение «спирали» в отношениях Китая с Западом и — этого нельзя исключать — может окончательно убедить Пекин отвернуться от Москвы.