Научные закрытия. Как работает конвейер по фабрикации дел о госизмене против ученых

Деятельность повышенной государственной важности

В конце июня Мосгорсуд приговорил к 12 годам строгого режима 71-летнего профессора МФТИ и сотрудника Центрального аэрогидродинамического института имени Жуковского (ЦАГИ) Валерия Голубкина. ФСБ также арестовала его начальника Анатолия Губанова. Обвинение в госизмене в отношении них связано с работой по международному проекту HEXAFLY-INT, в рамках которого создавался гиперзвуковой пассажирский самолет. Кроме того, за год по статье о госизмене были арестованы несколько ученых из Новосибирска: глава Института теоретической и прикладной механики Сибирского отделения Российской академии наук (ИТПМ СО РАН) Александр Шиплюк, а также два научных сотрудника ИТПМ — Анатолий Маслов и Валерий Звегинцев.

В прошлом году по подозрению в госизмене арестовали завлабораторией квантовых оптических технологий в Институте лазерной физики СО РАН Дмитрия Колкера. 2 июля была годовщина его смерти — он умер в СИЗО на третий день после ареста. Колкера обвинили в том, что он передал Китаю информацию, содержащую гостайну. Сын ученого рассказывал, что его отец читал лекции в китайском вузе на русском языке. В Китай с ученым летал сотрудник ФСБ, который во время командировки везде его сопровождал и запрещал говорить и выступать на английском языке.

Российских ученых часто обвиняют в госизмене якобы за сотрудничество с Китаем, говорит глава правозащитного проекта «Первый отдел» Дмитрий Заир-Бек. Но это связано прежде всего с тем, что у России с КНР много совместных научных проектов, что облегчает поиск мнимых госизменников. Многие дела против ученых связаны с проектами периода «медведевской оттепели», когда было модно сотрудничать с другими странами. Теперь же ситуация поменялась, к сотрудничеству относятся по-другому и сажают тех, кто просто выполнял свои служебные обязанности, говорит юрист, правозащитник и основатель правозащитных проектов «Команда 29» и «Первый отдел» Иван Павлов.

У Колкера была четвертая стадия рака, но несмотря на это его забрали из клиники, на самолете увезли в Москву и отправили в СИЗО. При задержании по подозрению в госизмене ФСБ практически всегда настаивает на том, чтобы отправить задержанного в СИЗО, говорит Павлов: «Есть редкие исключения, но есть и такие печальные случаи, как с Колкером, когда человека привезли в СИЗО практически со смертного одра. Они бы не получили никакого профита, если бы дали ему умереть дома».

Раскрытие дела у ФСБ привязано к «реализации» — таким термином они обозначают совокупность действий, в том числе задержание и обыски, объясняет Павлов. Обычно обыски проходят рано утром, причем, веерно и одновременно в нескольких местах — по месту жительства, на даче, на работе, у близких. Самого фигуранта везут на допрос, потом — в суд, где ему избирают меру пресечения. Причём, все это делается практически в один день, который считается днем «реализации». Этот день у ФСБ считается самым важным, говорит юрист:

«Если это не получается, то вкус победы не тот. Обязательно надо задержать и арестовать. Поэтому Колкера и убили. Просто из-за желания получить свое. Они долго собирали документы, следили, прослушивали, читали переписку. Надо было обязательно задержать, чтобы в уже просверленную в погонах дырку вставить новую звезду. Не портить же себе праздник».

Фонд «Свободная Россия» также считает, что за счет «шпионских» дел ФСБ «имитирует деятельность повышенной государственной важности, а конкретные офицеры обеспечивают себе карьерный и материальный рост». Например, следователь Александр Чабан, который вел дела журналиста Ивана Сафронова, ученого Виктора Кудрявцева, его ученика Романа Ковалёва, физика Анатолия Губанова и другие, получил повышение. Он был подполковником, а позже стал полковником.

Цепочка арестов

За последние годы количество дел по статье о госизмене увеличилось, говорит Павлов: «Если до 2014-го в год выносили два-три приговора, то после 2014 года бывало и 15 приговоров, а прошлый год был совсем урожайный». По данным «Агентства», в прошлом году было заведено 22 уголовных дела о госизмене, а с 1 января по 11 апреля 2023 года — уже 20.

При этом дела о госизмене, возбуждаемые в отношении ученых, чаще всего расследуются в Москве, ими занимается центральный аппарат — Первый отдел управления ФСБ, и о каждом из них «все в курсе на самом верху», говорит Заир-Бек. У ученых вся секретная информация находится не только на бумагах, но и в голове, ведь они являются разработчиками — так объяснял «Коммерсанту» логику спецслужб генерал-майор ФСБ в запасе, член совета по внешней и оборонной политике Александр Михайлов: «Проще выявить утечку, когда мы имеем дело с людьми, которые пытаются проникнуть к этой информации, но очень сложно, практически невозможно — когда человек является носителем этой информации, может быть, даже в единственном числе».

Чекисты любят дела-«матрешки», объясняет Павлов. Человека сначала «ломают», говоря, что по этой статье ему полагается от 12 до 20 лет (сейчас наказание и вовсе ужесточили до пожизненного), а потом обещают, что, если он «будет вести себя хорошо», то ему дадут срок меньше 12 лет, а если он признает свою вину и даст показания еще на кого-нибудь, то шесть лет:

«Академическое сообщество в России — легкая добыча, их просто сломать. Мне повезло с моими доверителями, они были с характером. А вот основная масса — это печальное зрелище. Практически все эти люди — продукт советской эпохи, они не допускают, что система может ошибаться и направить весь свой арсенал репрессивных средств против них. Это люди, которые обычно служат верой и правдой этому режиму. И когда следователь от них что-то просит, они это делают».

Обычно такая работа начинается с того, что большая следственная группа приезжает в научно-исследовательский институт и «разрабатывает» ученых внутри него. Они требуют документацию и ищут, к чему можно придраться, рассказывает Заир-Бек:

«После этого начинается ”реализация”. Сначала ”реализуют” одного человека. После, в зависимости от того, есть ли у них какие-то материалы или нет, они или торгуются с этим человеком, чтобы он дал показания на кого-нибудь еще (чаще всего бывает именно так), или просто, даже без каких-либо дополнительных показаний, если у них хватает материала, возбуждают дело в отношении кого-то еще, задерживают, арестовывают. По такому принципу построены дела против новосибирских ученых из ИТПМ, дело ЦАГИ, дело ЦНИИМаш».

Дела ИТПМ и Центрального научно-исследовательского института машиностроения (ЦНИИМаш) формально не связаны, но новосибирские научные работники из ИТПМ — коллеги сотрудника ЦНИИМаш Виктора Кудрявцева. Они вместе работали по совместному проекту с Бельгией, из-за которого ранее Кудрявцева тоже обвинили в госизмене, рассказал The Insider сын ученого Ярослав Кудрявцев. По его словам, следователь ездил к коллегам отца в Новосибирск в рамках дела Кудрявцева и допрашивал их: «Он изъял у них материалы и по другим проектам. И дальше ФСБ, скорее всего, отдала эти другие проекты на экспертизу, и там что-то раскопали».

Типичный процесс по делу о госизмене

Научного сотрудника ЦНИИМаш Виктора Кудрявцева арестовали по подозрению в госизмене летом 2018 года и отправили в СИЗО, где он провел больше года. Позже его отпустили под подписку о невыезде, а в 2021 году он умер. Его обвиняли в передаче секретных сведений бельгийскому институту в рамках совместного проекта TRANSHYBERIAN, информация о котором до сих пор есть в открытом доступе. Это дело развивалось по классическому сценарию: «разработка» другого ученого из института, веерные обыски, попытки ФСБ уговорить пойти на сделку и сдать кого-то из коллег.

Процессу Кудрявцева предшествовало дело другого сотрудника ЦНИИмаш, Владимира Лапыгина, которого осудили за госизмену в пользу Китая. Лапыгин работал примерно по той же тематике, что и Кудрявцев, рассказал сын Кудрявцева:

«Отец ходил к нему на суд как свидетель защиты. Там всё кончилось довольно мягким приговором в контексте этой статьи — семью годами. Потом сам Лапыгин говорил, что судья чуть ли не извинялся перед его женой, говорил что меньше никак нельзя, и что, будь его воля, то он бы наказал его за небрежное отношение к документам, но не за госизмену».

Расследование ФСБ в отношении Кудрявцева, как выяснилось, началось задолго до ареста. Проект, с которым связано обвинение, завершился примерно в 2013 году, вспоминает Кудрявцев-младший. По его словам, через некоторое время после этого началась «разработка» — в 2014 или 2015 году:

«Они стали за отцом активно следить — подключились к почтовому ящику на mail.ru, что было совсем не трудно. И дальше почти пять лет копали. Но отец ничего такого не замечал — ни слежки за собой, ничего».

Впервые домой к Кудрявцеву пришли с обыском в 2017 году. По словам его сына, силовики пришли без ордера, но при этом всё равно забрали все компьютерные носители и загранпаспорт:

«Отец был невозмутим внешне — ну, забрали и забрали, купил себе новый ноутбук, что же делать. После обыска прошло чуть меньше года, и тогда уже за отцом пришли совсем. Как только закончился чемпионат мира по футболу. Не знаю, то ли они приурочили, то ли сами решили досматривать, то ли так совпало».

В день ареста Виктора Кудрявцева, в июле 2018 года, силовики пришли с обыском и к его сыну, но сами не очень понимали, что хотели найти: «Говорят: “Выдайте, что у вас есть”. Я говорю: “В смысле оружие, наркотики?” Они сказали, что нет, статья-то видите, какая. “Какие-нибудь предметы с символикой НАТО у вас есть?” — спрашивают. Еще они тогда провели обыски в гараже, в подвале гаража — без большого энтузиазма, но стенки пытались простучать, найти какой-то тайник».

Кудрявцева-старшего забрали в Лефортово и сказали, что нужно признаваться. Причем, вспоминает Ярослав Кудрявцев, его отцу не объясняли, в чем его обвиняют, сказали, что он сам должен подумать — «раз сюда забрали, значит, есть за что». По словам Кудрявцева-младшего, следователь беседовал с его отцом без протокола, потому что хотел уговорить его на сделку — чтобы ученый признался и рассказал что-то еще. Обычно арестованному предлагают оговорить кого-то из коллег. Но Кудрявцев не стал этого делать. «Когда им надоело возиться с отцом, они взяли его коллегу, Ковалёва, который пошел на сотрудничество», — вспоминает Ярослав Кудрявцев. Роман Ковалёв был осужден на семь лет, но позже освобожден по состоянию здоровья — у него был рак четвертой стадии. Ученый пробыл на свободе около двух недель, после чего умер.

Проверка на тайну

В каждом институте еще со сталинских времен обязательно должен быть первый отдел. Любой сотрудник, который идет на региональную, российскую или международную конференцию, обязан получить заключение об отсутствии гостайны в его докладе, речи или постере — это делается не по желанию, это обязанность. Руководство принимает решение: может сотрудник выступать с этим докладом или нет. Если может, то ученый прикладывает это заключение к документам, которые подает в приемный комитет конференции. Контроль бывает и более жестким. Например, на зарубежных конференциях докладчика может сопровождать сотрудник ФСБ. Но так происходит не всегда. Такое сопровождение могут организовывать только для ученых, которые работают по особенно чувствительным темам.

Проект, которым занимался Кудрявцев, реализовывался с 2011 по 2013 год, и все проверки он прошел еще тогда, рассказывает сын ученого. Первый отдел, который занимается выдачей разрешений на публикацию, есть и в ЦНИИМаше. На предприятии, если оно достаточно большое, работают эксперты, которые знакомы с секретным списком всего, о чем нельзя говорить. Обычный человек не знает, что можно говорить, а что — нельзя. Проверке подлежат и материалы, которые научный сотрудник хочет отправить иностранному партнеру, говорит Кудрявцев:

«Они называют это “вывоз материалов за границу”. Эксперты дают заключение, что в этих материалах нет государственной и коммерческой тайны. И так происходит во всех научных учреждениях».

Выгодные для ФСБ заключения

После допросов Виктора Кудрявцева сотрудники ФСБ послали все материалы по делу на экспертизу. В подобных процессах этому предшествует разговор с теми, кто выдавал ученому заключение о том, что материалы не содержат гостайны, объяснил Ярослав Кудрявцев. По его словам, бывали случаи, когда сотрудники ФСБ спрашивали у человека, действительно ли он его выдавал, или всё же поставил подпись, не посмотрев на материалы, или, может быть, его уговорили поставить эту подпись. Кудрявцев рассказывает, что обычно эксперты «продавливаются»:

«Они начинают спасать себя. Им самим страшно, и они хватаются за те версии, которые им предлагает следователь, и отползают в сторонку, надеясь, что их не зацепит».

На основании того, что экспертиза была проведена неправильно, материалы отправляются на нее еще раз. ФСБ ориентируется только на экспертов, которых подбирает сама. Они дают те заключения, которые выгодны спецслужбе, говорит Павлов. По его словам, часто заключения о том, что в материалах нашли гостайну, «притянуты за уши». Однако защита не может обратиться к какому-то альтернативному эксперту, потому что для этого нужен человек с допуском к гостайне, который одобрен ФСБ, а она может практически немотивированно лишить его этого допуска. При этом многие должности связаны именно с его наличием — вместе с потерей допуска человек теряет и должность.

Эксперты от ФСБ руководствуются секретными перечнями сведений, подлежащих засекречиванию, которые есть у каждого ведомства. Сами эти перечни тоже секретные, говорит Павлов, и состоят из нескольких сотен пунктов:

«Я знаком со многими этими перечнями, и там ужасные формулировки — они настолько неконкретные и расплывчатые, что под них при желании можно подогнать всё что угодно. Но даже в таких условиях эксперты умудряются найти совершенно неподходящий пункт. Но ни следователя, ни суд это вообще не интересует».

В такой ситуации людей, которые изначально выдавали заключения ученым, тоже можно преследовать, но этого не происходит, отметил Павлов. Он объясняет это тем, что «чекисты» действуют по шаблону: их сфера ответственности — это 275-я статья (о госизмене). Другие преступления их не интересуют. Максимум, что можно предъявить этим людям, говорит Павлов, — это, например, превышение служебных полномочий, 286-я статья. Юрист уверен, что эта статья ФСБ не интересна, так как это преступление небольшой тяжести, по которому даже нельзя взять человека под стражу.

При этом в документах всегда можно найти какие-то недостатки. Например, может оказаться, что нельзя пользоваться ящиком на mail.ru. Вместо этого письмо нужно было отправить с адреса учреждения, говорит Кудрявцев:

«Нарушения найти можно в любой работе — это как с пожарным, который к вам придет и найдет кучу нарушений в любом случае. Другое дело, является ли это 275-й статьей или нет. Потому что 275-я статья — это сознательная помощь другому государству, которая повредит России. Дальше задача ФСБ в том, чтобы из этих мелких нарушений постепенно раскрутить настоящее дело. Для чекистов это возможность поработать. Это их хлеб».

Павлов уверен, что на самом деле ФСБ не интересует безопасность страны: «Бывали случаи, когда они следили и видели, что человек пересылает материалы, прямо при них. Они могли бы это пресечь, если бы они реально заботились о государственной безопасности. Но нет, им надо, чтобы преступление было закончено, иначе это какое-то недопреступление, за которое они получат недонаграду».

Многие ученые в зоне риска

Правозащитники считают, что сейчас в зоне риска находятся многие учение. Среди них те, кто когда-либо участвовал в международных проектах и отправлял своим иностранным партнерам какие-либо данные; ученые, чья работа связана с оборонным сектором, а также физики, занимающиеся исследованиями в области аэродинамики больших скоростей или гиперзвука — они попадают под особо пристальное внимание «безопасников». Шпионов чаще всего ищут именно среди них. Иван Павлов подтверждает, что среди ученых, которых привлекают по 275-й статье примерно за последние пять лет, группа, занимающаяся гиперзвуком, доминирует:

«Путин как-то сказал, что у нас есть наработки по гиперзвуку, их надо охранять. И сразу же нашлись охранители».

Ярослав Кудрявцев говорил, что его отец «погорел» именно на этой теме. Хотя слово «гиперзвук» известно с 1950-х годов, но сейчас оно стало привлекать внимание в связи с созданием ракет, которые показали Путину.

Видимо, действительно, в этом был достигнут прогресс. Это видно по Украине, где эти ракеты летают и приносят большой ущерб. Однако как был достигнут этот прогресс — неизвестно. ЦНИИмаш, например, разработкой этих ракет не занимался. Но там есть большая аэродинамическая труба, туда могли привозить модели, продувать, использовать мощности этого института.

Физика — это та область научных интересов, которая находится в зоне риска, считает Заир-Бек. Помимо этого, в опасности всё, что связано с разработками двойного или военного назначения, а также всё, что представляет стратегические интересы государства:

«Мы считаем, что ученые, которые занимаются биоинженерией и биоинформатикой, в ближайшие годы тоже могут попасть в поле зрения федеральной службы безопасности. И в какой-то степени это уже происходит, просто пока широкой публике это неизвестно».

Чисто статистически можно сказать, что сотрудничество с Китаем наиболее вероятно приведет к делу о госизмене, чем сотрудничество с другими странами, предположил Заир-Бек. Однако принцип, по которому выбирается жертва, достаточно неопределен, добавил эксперт.

Тревожные сигналы перед арестами

Высшее руководство страны регулярно и публично требует укреплять контрразведку, бороться с врагами и искать шпионов. Дела о госизмене возбуждаются поступательно, но сообщается о них волнообразно — вслед за соответствующим сообщением Путина, говорит Заир-Бек. После каждого подобного заявления (особенно после начала войны) в течение короткого промежутка времени ФСБ сообщает, что нашла шпионов или террористов, нейтрализовала диверсантов — в зависимости от тематики выступления президента. Однако это не значит, что дела были возбуждены сразу после заявления. Это материал, который ФСБ копит и показывает публике в нужный момент, чтобы продемонстрировать, что служба реагирует на поручения президента, пояснил эксперт.

«Чекисты» работают очень скрытно — никто не узнает, что началась какая-то проверка, говорит Павлов: «Понять, что сгущаются тучи, они не дадут. <...> Но, если кто-то из группы ученых, которые работали над проектом, уже ходит на допросы, то вся группа в зоне риска».

Заир-Бек добавляет, что плохим сигналом будет, если в институт пришли оперативники или следователи ФСБ и провели ревизию документации, в том числе научной. Это первый звоночек и повод обратиться в Первый отдел. Второй звоночек — если к коллегам или непосредственно к потенциальной жертве начали проявлять уже персональный интерес. Например, если человека вызывают на опросы. Это значит, что надо бить тревогу. Последний звоночек — это когда задержали кого-то из коллег, добавил правозащитник.

Первый и последний оправдательный приговор по делу о госизмене был вынесен в 1999 году — за пару дней до того, как Владимир Путин стал исполняющим обязанности президента России, напоминает Заир-Бек:

«Оправдательные приговоры по делам о государственной измене невозможны, но при этом теоретически можно пытаться прекратить дело или добиться срока ниже низшего порога».

Наука в депрессии

В институтах редеют не только ряды молодых специалистов, но и проседает иностранный профессорский состав и менеджмент в лабораториях. Если поначалу рассуждения про импортозамещение звучали смешно, то сейчас это необходимость. При таком варианте, возможно, через десять лет в России появится какая-то база.

В принципе, работать в науке без международного сотрудничества возможно, считает Кудрявцев, — так было в советское время. Однако в таком случае нужны еще и разведчики, которые будут добывать международную научную информацию:

«У нас же как многие бомбы и ракеты делали — они много чего просто украли. Разведчики крали и приносили нашим ученым, которые в „шарашках“ их уже доводили до ума. Но это такой способ организации государства, когда одни сидят, а другие охраняют».

Сейчас среди ученых произошло разделение, как и среди всего народа, говорит Кудрявцев. Есть ученые, которые рады, что стало больше военной работы, появились военные заказы, им стали лучше платить. Особенно, по его оценке, довольны сотрудники таких предприятий, которые непосредственно делают ракеты, например, в конструкторских бюро. Но у этих людей никогда не могло быть никакого международного сотрудничества, они к этому относятся так же, как «чекисты». И они всегда понимают, что они работают на войну, говорит Кудрявцев: «А ученые, которые на войну не работают, они, конечно, в основном в депрессии». Кроме того, возникают трудности со снабжением импортными реактивами и расходными материалами для приборов.

Ученые из ИТПМ после задержания коллег в своем открытом письме заявили, что происходящее грозит российской аэродинамической науке крахом. Они подчеркнули, что Маслов, Шиплюк и Звегинцев известны блестящими научными результатами и давно могли уехать за границу, однако «всегда оставались верны интересам страны». Ученые предупредили, что не понимают, как дальше делать свое дело, так как любая статья или доклад могут стать причиной обвинений в госизмене. Сотрудники института назвали самым страшным в сложившейся ситуации ее влияние на научную молодежь: лучшие студенты уже отказываются идти работать в ИТПМ, а лучшие молодые сотрудники уходят из науки. Кроме того, закрывается ряд научных направлений, критически важных для создания аэрокосмической техники будущего — сотрудники просто боятся заниматься этими исследованиями. Научное сообщество понимает, что подобное может коснуться любой дисциплины.

В открытом письме, которое стало петицией в поддержку Валерия Голубкина (оно набрало уже больше 145 тысяч подписей), ученые тоже говорили про подрыв научно-технического потенциала и про то, что люди боятся идти в науку, а молодые специалисты уезжают из страны. Коллеги Голубкина сетуют, что его история разворачивается в год науки и технологий, который должен привлечь в сферу науки молодых специалистов, но на деле власти показывают им, что «прийти могут за каждым, никто ничего не докажет, а приговор всё равно будет обвинительным».