ПТСР наблюдателя. Российские психологи о том, как война, мобилизация и атака дронов меняли настроения от шока к апатии

Психолог из Москвы Ксения (имя изменено) вела прием в субботу 24 июня. На столицу шла колонна ЧВК Вагнера, Путин обращался к нации, а коммунальщики спешно перекапывали асфальт на трассе «Дон», чтобы остановить взбунтовавшихся наемников. Но москвичи на приеме почти не уделяли этому внимания, рассказывает Ксения:

«Те клиенты, с кем мы работаем давно и которые понимают, о чем со мной безопасно говорить, — те да, упоминали мятеж. Но это было именно обсуждение, никакой паники. И уж тем более эта тема не захватывала всего пространства консультации. С новыми клиентами ЧВК Вагнера не обсуждали вовсе. Кажется, людей все сложнее чем-то удивить».

В начале войны и сама Ксения, и ее клиенты воспринимали происходящее гораздо эмоциональнее. В один из первых дней она сказала своему личному психотерапевту: «Сейчас я тут у вас порыдаю и пойду работать».

Кажется, у каждого психотерапевта и психиатра в России после начала большой войны появился свой специалист, помогающий справиться с происходящим вокруг. Еще один московский психолог, Петр (имя также изменено), признается:

«В какие-то моменты я понимал, что резервы кончились, отменял всю работу, все встречи и брал больничный. Просто лежал камнем, пил антидепрессанты и общался с друзьями. Чтобы помогать другим, важно как-то отвлечься от своего собственного состояния».

Психологи сегодня оказались в той же ситуации, что и их клиенты, объясняет Татьяна (имя изменено), сотрудница одного из российских проектов срочной психологической поддержки:

«В обычной жизни клиент всегда находился в более уязвимой ситуации. Но война все изменила. Психологи и психотерапевты пытаются как-то осмыслить новую реальность. Мы даже провели с коллегами несколько семинаров. Но какого-то специального алгоритма действий пока не выработали».

За полтора года войны у нее и ее коллег работы заметно прибавилось. В 2022 году число обращений россиян в службу психологической поддержки Страхового дома ВСК выросло в 7 раз по сравнению с 2021 годом. Такие цифры приводят «Ведомости». Пик обращений в 2022 году был в сентябре-ноябре. 82% обращений пришлось на женщин, главными жалобами были вопросы эмоционального спектра от хронической усталости до агрессии. При этом за помощью обращались в основном молодые: 70% пациентов было 18–35 лет.

По статистике службы, в которой работает Татьяна, пик обращений за помощью достиг в сентябре прошлого года после объявления мобилизации. В октябре и ноябре жалобы пошли на спад. Нового пика они достигли зимой. С декабря по март они с коллегами получали примерно по 250 обращений в месяц. К лету число жалоб снизилось примерно на 30%.

Другой косвенный способ оценить происходящее с россиянами — продажи антидепрессантов. Они выросли в полтора раза за первые полгода войны. В октябре 2022-го ТАСС отчитался уже о 70-процентном росте, который особенно резко проявился во время объявления мобилизации.

«Мама и папа защищают убийц»

Психотерапевт Мария Потудина отмечает, что с началом вторжения России в Украину изменились основные жалобы клиентов:

«После начала войны у тех моих клиентов, что остались в России, запросы сместились. Это уже не просто проблемы в семье, вызванные непониманием или конфликтом поколений. Теперь основной причиной ссор стало разное отношение к войне. Проблема теперь не в том, что мама не принимает меня, а папа не любит моего мужа. Сейчас это кошмарная трагедия: мама и папа защищают убийц. И это уже не ссора, а потеря. Человек осознает, что теряет родителей и что это невозвратно».

По словам Потудиной, война заставила многих ее коллег пересмотреть этические стандарты профессии. По этому поводу с февраля 2022 года было много споров в психологическом сообществе:

«Часть специалистов считали, что мы должны оставаться нейтральными, а свою позицию в отношении войны нельзя выражать открыто. Другие, в том числе и я, решили, что нет, мы должны называть черное черным и белое белым. Для меня было важным свою позицию обозначить и своим клиентам и людям вокруг просигналить. Вопрос тут не в том, кто прав и кто неправ. А в праве называть насилие насилием и зло злом. Это я транслирую клиентам: у вас тоже есть право называть черное черным».

Конечно, далеко не все специалисты заняли антивоенную позицию. И зачастую поддержка войны и репрессий сильно повредила людям, которые к ним обращаются. У Потудиной несколько таких примеров среди клиентов, но их она пересказывать не считает правильным, зато приводит пример своего друга:

«Он представитель ЛГБТ, очень долго ходил к терапевту. Когда начались антивоенные протесты, пришел на прием прямо с митинга, который разогнали, и был очень подавлен. А терапевт заявил, что все правильно, конечно же, надо эти митинги разгонять. И вся работа на построение доверия, которая была проведена, рассыпалась. Друг мой теперь в совершенно разрушенном состоянии. И не понимает, как ходить к терапевту, который считает, что таких, как мы, правда надо бить и сажать».

Мария Потудина объясняет, что большинство антивоенно настроенных россиян испытали так называемую травму свидетеля. Это то, что происходит с ребенком, который видит, как взрослый бьет и унижает другого ребенка. То есть оказывается в ситуации, когда насилие есть, но ему лично ничего не угрожает:

«Это со всеми нами произошло, когда мы открыли информационную ленту, прочитали про Бучу и испытали шок. Мы все тогда получили травму свидетеля. Индивидуальная реакция может быть разная. Тут и страх, что такое может случиться со мной или моими близкими. И беспомощность: я ничем не могу помочь. Даже радость и облегчение, что я-то в порядке. И, конечно, вина, что я живу, а эти люди нет».

Все это может дать долгосрочный эффект, привести к паническим атакам, нарушениям сна, депрессии, головным болям. Эффект, объясняет Потудина, способен проявиться и много позже — даже после войны.

ПТСР вдали от войны

У психиатров другая терминология и другие диагнозы. И один из них называется посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) наблюдателя. Но, по сути, это следствие того же самого — наблюдения за насилием по отношению к другому, говорит Ольга (имя изменено, психиатр, сотрудница одного из крупных психиатрических учреждений Москвы):

«Самый пик обращений к психиатрам был после Бучи и Мариуполя. Одной из своих клиенток я тогда поставила диагноз „ПТСР наблюдателя“. У нее наблюдались флэшбеки и ночные кошмары с картинками из Украины. Содержание кошмаров приходит с новостями. Все эти интервью людей, рассказы украинских бабушек, слезы, изуродованные тела. Люди на приеме фактически пересказывают эти интервью».

В начале войны новости с фронта и оккупированных территорий подтолкнули некоторых россиян к самоубийству. Один из известных примеров, попавших в СМИ, — история 40-летнего россиянина, покончившего с собой в грузинской гостинице и оставившего записку: «Я ненавижу все, что связано с агрессией, в том числе войны, которые моя страна вела сначала с Грузией, а теперь ведет в Украине». Ольга считает, что очень многие тогда чувствовали нечто похожее:

«Просто кого-то держали семья, дети, ответственность за домашних животных. Мне самой очень повезло, что к началу войны я была на антидепрессантах. Без этого не знаю, как бы я все это пережила. Если к нам обращался человек с суицидальными мыслями, моя задача была поставить диагноз и передать в руки коллег, которые гарантированно будут не Z-фашистами. Вообще мое общение в профессиональных чатах показывает, что чем доктор более думающий, читающий литературу, чем его работа ближе к доказательной психиатрии, а не к карательной, тем больше шансов, что он не Z-фашист».

Сама Ольга уехала из России, но дистанционно выписывала людям лекарства: «Вообще-то не очень законно делать это из-за границы, но идет война и на законы РФ можно, как мне кажется, не обращать внимания».

Хронический стресс и новый шок — мобилизация

«Первой реакцией на войну была ажитация, реакция по принципу „бей, беги, замри“, — объясняет психолог Татьяна, — она продержалась месяц. Потом стресс перешел в хроническую стадию».

Мобилизация оставила на психике многих россиян глубокий след. У Ольги, например, был пациент, который три дня простоял в очереди на границе на Верхнем Ларсе и у него появились гипнагогические галлюцинации. Это галлюцинации, которые могут возникать и у здорового человека в момент засыпания. Мужчине казалось, что к нему тянутся руки, что за ним кто-то бежит.

С 1 ноября 2022 года бывшая оппозиционная журналистка из Кемеровской области Наталья Зубкова открыла в Батуми хостел «Тихое место» для всех бегущих от войны и мобилизации. По ее словам, приезжали россияне в совершенно подавленном состоянии:

«У некоторых были суицидальные мысли. У одного из постояльцев они проявлялись настолько сильно, что мне пришлось искать ему психиатра. Помог один фонд, и парень сейчас получает помощь специалиста и антидепрессанты. Он оказался в отрыве от семьи, от всех родных. Но больше всего на него давила поддержка войны среди его друзей, приятелей, однокурсников. Об этом говорят многие, кто сюда бежит: был друг, а теперь он как будто умер».

Во время войны у многих обострились психиатрические диагнозы. Бред и психозы так устроены, что в них проявляется то, что человек видит вокруг себя, объясняет Саша Старость, глава направления психологической помощи Феминистского антивоенного сопротивления (ФАС):

«Например, к нам обратился человек, оппозиционный активист в прошлом. У него возник психоз на почве преследования. Содержание бреда — за ним охотятся и хотят посадить в тюрьму за антивоенную позицию. Когда мы пытались ему помочь, он начал подозревать, что мы в сговоре с его врагами. И мы, к сожалению, потеряли с ним контакт».

Психологи в качестве крайней меры, чтобы избежать призыва, дают консультации, как имитировать психические болезни в военкомате. По словам Ольги, надежнее начинать заранее, до очередной мобилизационной волны:

«Если вы тоже решите это сделать, рекомендую прочитать курс лекций по общей психопатологии Андрея Снежевского. Это психиатр с неоднозначной репутацией, но там показана демонстрация больных и каждый симптом описан очень хорошо. Так что выбирайте своего покемона и „идите“ в психоневрологический диагноз. Скорее всего вам удастся обмануть среднего психиатра».

Что делать?

По словам специалистов, очень помогает общение вживую. Поэтому возрождаются кухонные посиделки. Так спасаются не только клиенты психологов, но и сами специалисты, признается Ксения:

«Очень помогает возможность келейно пообщаться с теми, кто думает так же, как и ты. Оставшиеся сейчас в Москве больше всего страдают именно от одиночества. Им просто не с кем поговорить, близкие люди уехали. А открыться с неблизкими мешает страх. Недавно один потенциальный клиент написал, что ищет психолога, который против происходящих событий. И я долго думала, как ему ответить, что могу с ним поработать, и при этом не нарушить закон».

Ксения рассказывает, что стала больше заниматься «самоподдерживающими» вещами. Вкусно и полезно есть, спать, гулять: «Понимаю, что это может звучать смешно, но такие штуки очень важны. А еще мне очень помогает то, что я практически продолжаю делать то же, чем занималась до 24 февраля, — помогать людям. Это тоже способ сопротивления происходящего».

Собственно, это одна из самых эффективных возможностей приспособиться к происходящему. Психотерапевт Татьяна объясняет, что люди адаптируются, в основном, двумя путями:

«Первые решают жить дальше и что-то делать. Другие уходят во внутреннюю эмиграцию. На языке психологии это называется „диссоциация“. То есть они просто живут, пренебрегая частью реальности. Не смотрят новости, не обсуждают тему войны, ходят на работу. Но реальность в какой-то момент догоняет их. Особенно, если есть ребенок и он приходит из школы, где устроили „разговоры о важном“».

Петр работает в Москве школьным психологом. И упомянутые «разговоры о важном», по его словам, не сильно затрагивают детскую психику, в отличие от войны:

«Если их проводить четко по методичке, как многие делают, получаются только шутки и споры. Потому что там, на самом деле, довольно странные вещи написаны и крайне абстрактные. Тем не менее война не обходит и детей. У младших она все чаще проявляется в играх. Есть стандартная психологическая методика, когда просишь ребенка нарисовать несуществующее животное, а он рисует живой танк Т-90, который едет воевать с Украиной. В такой момент понимаешь, что ребенок, наверное, смотрит телевизор. Среди детей старшего возраста больше шока и понимания тяжелых последствий. Поддерживающие войну среди них в меньшинстве».

«Сначала все нравилось, а потом накрыло»

Психолог Петр рассказывает и о клиентах с другой стороны баррикад:

«Пришли те, кому сначала все нравилось, а вот сейчас накрыло. Когда Россия наступала, они испытывали эмоциональный подъем. Последний раз они его испытали после назначения Суровикина. А месяца два спустя стали понимать, что все идет не туда, ресурсы тратятся, люди гибнут, на это накладывалось переживание за родственников на войне».

В Белгороде, где после рейдов Русского добровольческого корпуса война стала гораздо ближе, психологическая обстановка изменилась, но не самым предсказуемым образом. Местный психолог Елена (имя изменено) объясняет, что во время первых, еще прошлогодних, обстрелов ее земляки действительно пугались взрывов и работы ПВО, но потом довольно быстро адаптировались:

«Ну бахает, ну стреляет, и ладно. Очень быстро все вернулись к житейским проблемам. Многие просто перестали осознавать, что находятся в состоянии постоянной угрозы. Даже удивляются: все же в порядке, чего я тревожусь. Я слышу это и сразу вспоминаю взрывы. Вспоминаю, что там, где висели баннеры, призывающие учиться на строителей, теперь сообщают, что „военная служба — выбор героев“. Вспоминаю дым над Шебекино, который я вижу из окна. Но сама по себе тема этих бомбежек не сильно волнует людей».

Зато, по словам Елены, растет общий тревожный фон:

«Еще недавно было много обращений из-за конфликтов между родственниками и друзьями по поводу войны. Это очень разрушительно на всех влияло. Сейчас и букв Z в городе стало гораздо меньше, и люди стали меньше поддерживать войну. Даже моя мама, например. Все сосредоточились на том, что есть реальная физическая угроза, и разногласия отошли на второй план. Люди суетятся. Думают, уезжать или нет. Как спасаться от следующей волны мобилизации. Как спасти свои накопления. Снова, как в начале войны, собирают тревожные чемоданчики».

Адаптация

Многие психологи говорят о том, что после мощного осеннего стресса, связанного с мобилизацией, пришло успокоение или даже апатия. Вот как это видит психолог Тимур:

«Сильная тревожность у людей была прошлой осенью и первые месяцы зимы. Сейчас эмоциональное плато. Пожалуй, мятеж Вагнера вызвал недавно новую тревожность, но всё за два дня затухло. Причем женщины и подростки вообще все эти темы особо не обсуждают. Война, дроны — как будто всего этого нет. Это такая адаптация, вытеснение этих событий из сознания (исключение, пожалуй, поход Вагнера на Москву). Мужчины больше вовлечены в инфоповестку. Тем более появились слухи о возможной новой мобилизации. Но интересно, что и мужчины, и женщины испытывают затруднения с долгосрочным планированием»

Многие начали так или иначе адаптироваться к происходящему. Этому, говорит Мария Потудина, есть вполне физиологические объяснения: «Организм не может все время жить на адреналине и кортизоле. Через некоторое время происходит адаптация даже под самые кошмарные условия». Но даже если тревожность уходит, остаются одиночество, страх и беспомощность. Это, по мнению всех опрошенных экспертов, главные жалобы россиян последнее время. И адаптироваться оставшимся в России людям приходится именно к этому, объясняет Потудина:

«Им надо жить в мире, где ты выходишь на улицу и вроде все хорошо — цветет сирень, светит солнце, — но при этом ты живешь в тоталитарном государстве, периодически получаешь очередное пропагандистское письмо с Госуслуг, всюду камеры и ты не можешь выйти на протест. Очень важный момент, что у людей нет возможности выйти из вынужденной изоляции, встретить единомышленников. Беспомощность болезненна, и люди начинают искать виноватых, иногда при этом виня самих себя. Это механизм психологической защиты, который может быть направлен и на себя, и на других: я мало делаю, они плохо протестуют, они убежали, они остались. В соцсетях люди сепарируются, закрывают аккаунты. Делают микроканалы только для близких. Это отчасти для того, чтобы избежать обвинений в духе „все русские плохие“, отчасти чтобы сохранить связь с людьми».

По наблюдениям психолога Петра, ни бои в Белгородской области, ни даже беспилотники в небе над Москвой не вызвали сильной реакции у его клиентов. Из-за этого, по мнению Петра, переживают только клиенты с изначально повышенным уровнем тревожности. Об отсутствии каких-либо переживаний из-за московских беспилотников рассказывает и еще один психолог Иосиф (имя изменено). Прошлой осенью он уехал за границу, а недавно вернулся в Москву по личным причинам:

«Клиенты примерно с конца зимы не жалуются на страх мобилизации. Все как-то стабилизировались. Кто-то выбрал просто не обращать внимания на происходящее. Другие уехали. Третьи выстроили план, как уехать, и четко ему следуют».

Глава направления психологической помощи ФАС Саша Старость рассказывает, что число обращений россиян в службу поддержки сильно упало. Было 200 в месяц, а стало 60. То, что люди успокоились, отмечает и психиатр Ольга. За одним исключением — все-таки разрушение Россией Каховской ГЭС оказалось способно шокировать людей:

«Эти видео со спасением людей и животных сейчас у каждого в сторис. Но думаю, это ненадолго. И даже если Россия взорвет Запорожскую АЭС, вряд ли будет что-то похожее на реакцию первых месяцев. Ведь тогда наше поколение впервые столкнулось с войной. А теперь война идет, и все остальное — просто разные ее частные проявления».

Мятеж Евгения Пригожина тоже вызвал бурную, но недолгую реакцию. Пациенты психиатра Ольги жаловались на плохой сон, клиенты психологов — на тревожность. В день мятежа количество обращений в сервисе службы срочной психологической Татьяны выросло почти вдвое. Они с коллегами даже сделали для клиентов памятку про то, как не тревожиться и правильно смотреть новости.

По словам Петра, уже через пару дней его клиенты москвичи о мятеже просто не вспоминали:

«В субботу днем люди напряглись, а вечером их отпустило. Кто-то испытал облегчение, кто-то разочарование, но уже в начале недели происшедшее не казалось людям значимым и достойным внимания».