27 июля 2018 года три сестры Хачатурян — Мария (17 лет), Ангелина (18 лет) и Крестина (19 лет) — убили своего отца Михаила Хачатуряна. Убили в ответ на длившееся годами насилие, которое он совершал в отношении них, а также их матери Аурелии и одного из их старших братьев. Полицию девушки вызвали сами. Кроме многолетних побоев, угроз оружием (не только родным, но и соседям), постоянных оскорблений, заточения в квартире (не пускал в школу и на прогулки) в отношении одной из дочерей экспертизой было доказано многолетнее сексуальное насилие. Известно, что после принуждения к оральному сексу одна из сестер пыталась покончить с собой.
Сотрудники следственного комитета изъяли из квартиры Хачатуряна молоток, арбалет, 16 дротиков, травматический пистолет, сигнальный револьвер «Наган», охотничье ружье, 16 патронов, пневматический пистолет и пневматический револьвер. Жену Аурелию убитый выгнал из дома в 2015 году и запрещал девушкам видеться с ней: угрожал, что, если они сбегут к матери, он убьет ее.
Аурелия говорит, что заявляла в полицию о том, что муж ее избивал, в середине нулевых годов, но участковый, с которым Михаил был в приятельских отношениях, отдавал заявления Аурелии ему в руки. Один раз Михаил избил жену прямо в отделении полиции. Ему за это ничего не было.
Есть расшифрованная аудиозапись того, как Хачатурян общался со своими дочерьми, когда был ими недоволен:
«Сосать будешь беспрерывно, если не уйдешь. А если уйдешь, то я тебя найду, б****, шлюху конченую. Вы шлюхи были, шлюхами сдохнете. Если рискнете в этот раз… ваша мать не рискнула… б** буду, пожалеете. Даже не успеете пожалеть. […] Буду бить за все, убивать буду. Уйдите, уйдите, уйдите, не доводите до греха».
Но «до греха» Михаила, судя по всему, могло доводить любое действие членов семьи: плохо выглаженная рубашка, немытая тарелка. У него был колокольчик и, когда он в него звонил, домашние должны были сразу же реагировать и приходить. Когда не слышали — избивал. Несмотря на то, что одна из дочерей на момент убийства была признана экспертизой невменяемой (а другая выбежала в подъезд, ее не было в квартире — есть видеозапись), после года домашнего ареста им все равно собираются предъявить самую тяжкую статью — убийство по предварительному сговору, от 8 до 20 лет лишения свободы.
Как же получается, что жертвы домашнего насилия в России оказываются перед таким страшным выбором (а точнее, его отсутствием) — быть убитой домашним агрессором или защитить себя и сесть в тюрьму? Почему судят за убийство по предварительному сговору, а не за превышение самообороны? Почему им грозит тюрьма, а не реабилитация?
Разумеется, убийство — это преступление. Но те, кто сейчас изо всех сил судит и обвиняет девушек (их называют шлюхами, говорят, какой их отец был «божий» человек и как много времени проводил в храме, пишут, что они заслуживают пожизненного, что могли бы защитить себя как-то иначе и т.д.), совершенно не учитывают контекст: они обесценивают или вовсе не замечают те многочисленные преступления, которые Хачатурян совершал в отношении девушек, преступления, от которых их не защитил никто, — ни полиция, ни родные, ни соседи, ни школа. Каждый день их жизнь была в опасности, и эта история могла закрепиться в ленте новостей по-другому: в конце концов, мы могли прочитать о тройном самоубийстве девушек или о том, что в квартире обнаружены их тела с пулевыми ранениями.
Но у нас в стране нет закона о домашнем насилии. В России жертва домашнего насилия абсолютно не защищена: это означает, что вся нагрузка по защите собственной жизни, вся ответственность и вина ложится на нее саму. Побои в 2017 году были декриминализованы, поэтому теперь агрессор на первый раз отделывается штрафом 5000 рублей (вынутыми из семейного бюджета). Полиция не умеет работать с жертвами насилия или прикрывает насильников. Жертвы забирают заявления под давлением родственников или того, кто их избивает. По разным данным, большая часть женских смертей в ситуации семейного насилия случается ровно в тот момент, когда жертва решается уйти, сбежать от насильника: потеря власти влечет за собой неконтролируемую агрессию — это на случай, если вы спросите «а почему же она не ушла».
На этот вопрос нужно ответить подробнее. Домашнее насилие — это не просто побои, у домашнего насилия есть своя системность и своя структура, оно циклично и состоит из трех фаз: избиение — покаяние — медовый месяц. Жертва попадает в эту западню не только физически, но и психологически: разрушается самооценка, внушается чувство вины и стыда, рождается зависимость. Агрессор интуитивно действует по одним и тем же схемам. Прежде чем ударить в полную мощь, он постепенно обрывает все социальные связи жертвы, изолирует от тех, кто мог бы вытащить ее или заявить на него. Он контролирует ее перемещения и сокращает их возможность. Нередки случаи, когда он начинает запрещать работать или учиться, так как ему выгодно, чтобы она зависела от него экономически и ей было некуда идти и не на что жить.
Невозможно взглянуть в глаза человеку, за которого ты выходишь замуж, и мгновенно определить, что этот человек, который сейчас говорит тебе о любви, будет тебя бить. Иногда это проявляется спустя годы совместной жизни. Для всех окружающих домашний насильник может выглядеть прекрасным и адекватным человеком, любящим мужем и отцом. Многие считают, что домашние насильники — это «невменяемые», «маньяки», «извращенцы». Но не стоит демонизировать образ насильника: самое страшное как раз именно то, что ими часто становятся и так называемые «вменяемые» люди, это могут быть наши друзья, знакомые, коллеги, а мы можем годами обедать с ними и их семьями за одним столом, спрашивая у жен, почему они в такую жару сидят в такой закрытой одежде.
Насильнику веришь, когда он ползает перед тобой на коленях и извиняется, клянется, что такого больше никогда не произойдет
Почему жертвы так долго молчат о сексуальном насилии и годами терпят его? Здесь все очень просто. Потому что признать, что тебя бьют и насилуют, стыдно и страшно — общественное мнение может обрушиться на тебя и довести до суицида, как произошло в начале июня с рассказавшей об изнасиловании Александрой Плисецкой. Потому что тебя могут судить за клевету, как это произошло в деле Кати Федоровой, обвинившей в соцсетях влиятельного Алексея Мигунова в изнасиловании (Мигунов выиграл суд, Кате был выписан штраф). Потому что в случае семейного насилия очень сложно признать, что с тобой так поступает самый близкий и родной человек. Потому что веришь ему, когда он ползает перед тобой на коленях и извиняется, клянется, что такого больше никогда не произойдет. Потому что бывают затишья и «хорошие моменты». Потому что тебе годами могли внушать, что ты никто без своего мужа, что ты останешься одна с детьми без всего и никому не нужная, что детям нужен отец. Тебя могут отговаривать все: родственники мужа, твои родственники, подруги и друзья семьи. Не стоит недооценивать влияние окружения, в котором мы живем и социализируемся: а женщин до сих пор часто воспитывают так, что они должны изо всех сил обслуживать мужа и беречь семью, жертвуя собой.
Мари Давтян — адвокат и правозащитница
Всегда, если ты пострадала от домашнего насилия и вдруг защищала себя самостоятельно, ты тут же становишься обвиняемой в уголовном деле. Либо по статье 105 — убийство, либо по статье 111 — причинение тяжкого вреда здоровью, в зависимости от ситуации. Полиции это удобно, ведь да, если мы представим женщину, допустим, зарезавшую мужа ножом в ситуации самообороны, искать никого не надо, расследовать ничего не надо: вот труп, вот обвиняемая. Обычно следователь приходит и говорит: «Ну ты ж его зарезала?». Она говорит: «Ну да, я его зарезала». Он говорит: «Ну пиши явку с повинной». И женщина пишет явку с повинной и пишет, признается в убийстве. Конечно, никто в большинстве своем не понимает разницу между убийством, нарушением пределов необходимой обороны и так далее. Поэтому ситуация самообороны у нас в стране очень плохая.
В деле сестер Хачатурян шишки общественного мнения посыпались не только на девушек, но и на их мать, которая вообще-то 20 лет жила в аду и которой тоже не помешала бы психологическая помощь после такой совместной жизни.
Согласно медиаисследованию команды Егора Сковороды, опубликованном на «Медиазоне», за 2016–2018 годы из 2488 женщин, осужденных по ст. 105 УК РФ «Убийство», 80% сидит за самооборону при домашнем насилии. Этот факт говорит нам о том, что насильников не сажают за домашнее насилие (нет закона), а пострадавших сажают за попытку защитить себя. Жертва, пытаясь сохранить жизнь и здоровье в критической ситуации, явно не в состоянии думать, с какой силой ей нужно бить в ответ, чтобы не превысить самооборону, если ее, например, душат и тащат к балкону, чтобы выбросить с него. Эти детали я взяла из дела Натальи Туниковой, которая 4 года провела под следствием. Ей было предъявлено обвинение по статье «умышленное причинение тяжкого вреда здоровью». Это до 10 лет лишения свободы. Адвокаты долго не могли доказать, что это была необходимая самооборона.
Жертва насилия не в состоянии думать, с какой силой ей нужно бить в ответ, чтобы не превысить самооборону, если ее, например, душат и тащат к балкону, чтобы выбросить с него
Закон о самообороне не доработан: там есть очень странное условие соизмеримости насилия. То есть следствие оценивает риски для жертвы и решает, насколько соразмерно этому риску она ответила агрессору. Например, тебя бьют, а ты, отбиваясь, так ударила случайно, что убила. И, если ты не сможешь доказать, что твоей жизни на тот момент угрожала смертельная опасность, то ты окажешься под следствием за убийство. Жертва насилия оказывается в проигрыше во всем: если она решилась заявить на насильника и пойти по судам, то ей нужно самостоятельно доказывать, что ее избивали, и нанимать адвоката за свой счет, в то время, как тому, кто избивал ее, государство предоставляет адвоката бесплатно.
То же самое с делом Галины Каторовой, которая в марте 2017 года убила в Находке мужа, избивавшего ее на протяжении нескольких лет. Когда муж в очередной раз начал ее избивать, Каторова ударила его ножом. Ей было предъявлено обвинение в убийстве и грозило до 7 лет лишения свободы.
Женщины оказываются в статусе обвиняемых и в случае сексуального насилия: Дарья Агений, которая не дала себя изнасиловать, ткнув насильника ножом для заточки карандашей, в данный момент находится под следствием. Ежедневно в инстаграме Дарьи, которая сейчас ведет кампанию в поддержку жертв насилия #самаНЕвиновата, появляются десятки комментариев, что она «шлюха», что ей не стоило так одеваться и так поздно выходить из дома в магазин, «провоцировать».
Интересно, что в отношении Михаила Хачатуряна не работает дискурс «провокации». Обычно про всех убитых домашними насильниками женщин говорят — «сама виновата, наверное, чем-то она его спровоцировала». Даже если перед смертью женщина просто пересолила еду, которую готовила для мужа. Или вспомним гибель Тани Страховой: тысячи людей писали, что она виновата в том, что ее убил и после смерти изнасиловал сожитель: а виновата потому, что «шлюха» и выкладывала «откровенные» фото в Instagram, чем и довела «бедного парня». Но нет, откройте комментарии к любой статье о деле сестер и вы увидите, что почти никто не пишет, что Михаил Хачатурян (хотя тут не тарелка и не фото, а насилие и угрозы) «сам виноват» и «сам спровоцировал». Получается, никакой разницы для многих читателей нет: сестры убили, защищая себя, или они бы умерли, не сумев защититься, — и в том, и в другом случае они были бы виноваты сами. Если периодически делать такие перевертыши ситуаций, то можно заметить, что к женщинам-жертвам и их образу общество настроено гораздо негативнее и требовательнее.
Тысячи людей писали, что Таня Страхова виновата в том, что её убил и после смерти изнасиловал сожитель: она «шлюха» и выкладывала «откровенные» фото в Instagram, чем и довела «бедного парня»
Эти искажения происходят от того, что в России все еще очень много патриархальных сексистских установок: семьи до сих пор настаивают на том, что надо воспитывать мальчиков агрессивными и сильными, а девочек — слабыми и беззащитными. Как ни странно, в обществе, где мальчикам стыдно плакать, проявлять свои эмоции и быть «как девчонка», а девочкам стыдно не быть женственными (покорными, милыми, скромными, невинными) и не выполнять свое «женское предназначение», повышается риск насилия по отношению к женщинам: однажды маскулинность может выйти из-под контроля и превратиться в агрессию, а фемининность, возведенную на пьедестал невинности и чистоты, с этого пьедестала очень легко сбросить за неправильную длину юбки или цвет помады. Так у нас появляются «грязные» женщины, «падшие» женщины — женщины, которых в этой системе координат уже можно бить и которых «не жалко». К женщинам, к сожалению, все еще нередко относятся как к собственности, вещи, объекту, украшающему пространство. А по отношению к вещи нельзя применить насилие — ее можно только сломать.
Благодаря активисткам и активистам ситуация общественного мнения сейчас постепенно меняется: домашнее насилие, наконец-то становится общей проблемой и общей повесткой, не менее политической, чем свобода слова, политзаключенные и т.д. В группе очереди на пикет в поддержку сестер (к которой все еще можно присоединиться) феминистские активистки пишут: «Мы призываем всех объединиться в поддержке сестер: устраивать онлайн-акции, выходить в одиночные или тихие пикеты, требовать переквалификации обвинения, распространять информацию, писать статьи. Мы требуем, чтобы в России наконец был принят закон о домашнем насилии, внесены поправки в закон о самообороне, а также чтобы было ратифицировано международное соглашение Совета Европы против насилия в отношении женщин и в семье, известное также как Стамбульская конвенция».
Обычно следователь приходит и говорит: «Ну ты ж его зарезала?». Она говорит: «Ну да, я его зарезала». Он говорит: «Ну пиши явку с повинной»
Домашнее насилие, насилие в семьях — это то, что становится фоном всего государства. Можно этого не замечать или делать вид, что этого нет, но оно влияет на нашу жизнь, даже если с нами такого никогда не происходило. В мире, где муж избивает до полусмерти жену и отец насилует дочерей, не стоит удивляться, что полицейский до полусмерти избил прохожего или подбросил кому-то наркотики.
Алена Попова — правозащитница, юрист
Если бы был закон о профилактике семейного, бытового насилия, то отсутствие сестер в школе, а также в принципе свидетельства о том, что к ним применяется любого вида насилие, стало бы основанием для того, чтобы отцу был выписан охранный ордер, скорее всего, судебный. Тогда он не смог бы проживать с ними на одной территории, с ними, скорее всего, проживала бы мама, и они были бы полностью защищены, и им бы не пришлось, обороняясь, его убивать. И в этом основная важная составляющая этого закона, что он защищает от любого трупа с любой стороны.
Дело должно быть переквалифицировано по двум основаниям. Первое основание — девушки находились в состоянии длящегося преступления. Пленум Верховного суда 2012 года четко разъясняет, есть пункт пятый, где говорится, что в условиях длящегося преступления человек может находиться в состоянии самообороны. И самообороняться человек может любыми способами, если его жизни что-то угрожает. Условно говоря, я знаю, что моей жизни что-то угрожает, я знаю, что этот человек регулярно меня насилует, применяет ко мне физическое насилие, тогда я могу хоть танк, хоть самолет, хоть что пригнать и от него обороняться. В тот день, когда сестры от него оборонялись, Хачатурян вызывал их к себе и брызгал им баллончиком в лицо. Самооборонщицы в России — жертвы, как и самооборонщики. Несмотря на хорошую 37-ю статью Уголовного кодекса Российской Федерации, она называется «О необходимой обороне». Сохранение жизни — это основной принцип, неотъемлемое право человека, оно прописано в Конституции. 37-я статья говорит, что у нас есть право на самооборону. Но она очень криво толкуется, там есть принцип, который называется «соответствие». То есть не «соразмерность», как обычно принято трактовать, а «соответствие», и это «соответствие» всегда на усмотрение суда. Несмотря на то, что пленум Верховного суда позволил обороняться любыми способами, суды в основном обнаруживают «несоответствие». И самооборонщики, и самооборонщицы оказываются за решеткой. Более половины женщин за решеткой — это самооборонщицы.
Анна Ривина — К.ю.н., директор центра "Насилию.нет"
Дело Хачатурян необходимо переквалифицировать по двум ключевым причинам: все данные экспертиз более чем внятно доказывают, что не было никакого предварительного сговора группы лиц, что произошедшее не должно считаться убийством, поскольку целью было спасение своей жизни, а не лишение жизни их отца, они пытались предотвратить преступление против них самих. И второе: потому что дети, брошенные всеми на годы страшнейших мучений, должны получить поддержку и реабилитацию, а никак не приговор. Увы, мы живем в той реальности, где женщине проще умереть самой, чем попробовать защитить себя от насилия. По сей день «сама виновата» именно пострадавшая от насилия. У государства есть монополия на применение силы, оно обязано взять на себя защиту жизни и здоровья граждан, государство обязано наказывать агрессоров и поддерживать пострадавших от насилия.
Автор текста — художница и активистка Дарья Серенко