Новости
Дагестанку Элину Ухманову, которая призналась родителям в своей бисексуальности и атеизме, по их заказу похитили и увезли в реабилитационный центр — лечить от «нетрадиционных наклонностей». Организация позиционирует себя как центр помощи зависимым от алкоголя и наркотиков, однако нашлось там место и Элине, которой внушали, что она тоже зависима. Девушку заставляли писать «мантры» с оскорблениями в свой адрес, высмеивали ее ориентацию, однако другим повезло меньше — людей пытали. Сам «реабилитационный центр» юридически не существует. После возвращения к родителям девушка смогла выкрасть свой паспорт и сбежать. О том, что с ней делали после признания родителям, она рассказала The Insider.
О том, как попала в реабилитационный центр
«С самого детства у меня были проблемы с семьей. Меня часто избивали, принуждали совершать намаз и применяли физическое и психологическое насилие, никуда не выпускали из дома. Я могла пойти только в школу, и все. У меня не было возможности даже выйти в магазин. Родители часто ругались, могли подраться. Мать могла избить меня из-за всяких мелочей — не помыла посуду, не застелила кровать, не вернулась вовремя домой, не сделала намаз. Отец особо насилия не применял. Помню, только пару раз в детстве избил ремнем. И когда я после реабилитационного центра вернулась, он тоже пару раз меня избил. В основном все это делала мать.
С определенного возраста я осознала себя как бисексуальную личность. Я решила, что мне нужно уйти из дома, так как с этим могут быть проблемы. В 17 лет я обратилась в ЛГБТ-сообщество „Сеть“, но, так как я была несовершеннолетней, они не смогли мне помочь. Я решила дождаться, пока поступлю в университет, и в новогодние каникулы снова обратиться в организацию. Но когда я поступила, познакомилась с другими представителями ЛГБТ-комьюнити, другими личностями, которые также сбежали из дома. И они спокойно жили в Махачкале. Я решила, что у меня тоже получится, и решила подождать до лета.
Летом, перед началом каникул, я написала своей маме, что не вернусь домой, потому что понимаю, что они меня не примут. После этого я заблокировала ее и сменила номер. На тот момент у меня был молодой человек, и я рассказала ему про все это. Мы уехали в соседний город, в Каспийск, и там я продержалась два дня. Когда мы уехали, мне написал друг. На тот момент меня уже разыскивали родители, друг скинул номер полицейского и сказал: „Он вроде адекватный. Можешь с ним поговорить“. Я согласилась, с полицейскими дел раньше не имела. Это был довольно вежливый человек. Он говорил: „Я понимаю, у тебя проблемы. Я сейчас сам сижу, занимаюсь своими делами. У меня больная жена, надо привезти ей лекарства. Не могла бы ты подъехать в отдел, просто написать расписку о том, что ты добровольно ушла из дома, и мы тебя отпустим?“
Я решила: ладно. Подъехали с молодым человеком к отделу в Каспийске, мне сказали, что нужно подождать, пока приедет сотрудник полиции. Я прождала минут 40–45. Подъехала какая-то машина, из нее вышли двое мужчин, забрали меня и отвезли в Махачкалу, в Советское РОВД. Они объяснили это тем, что расписку надо писать там, откуда ушла. Мы зашли в Советское РОВД, поднялись на второй этаж. Меня и моего молодого человека развели по разным кабинетам, и в итоге меня просто отдали родителям. Я не хотела к ним возвращаться. Я просила их не отдавать меня им, но они отдали. Неделю я пробыла дома. Дважды меня водили „изгонять джиннов“, но богословы сказали, что все нормально, на мое поведение якобы влияли телефон и окружение, а джиннов во мне нет.
Родители хотели выдать меня замуж за моего молодого человека, ведь я с ним ушла, а брак нужен, так как „люди могут что-то не то подумать“. Только поэтому у меня не забирали телефон. Через неделю я снова попыталась уйти из дома, и у меня получилось. На этот раз я продержалась в Махачкале вне дома уже месяц. Нашла работу, сняла комнату и уже думала снять квартиру.
Два раза меня водили изгонять джиннов, но богословы сказали, что все нормально: это все просто телефон и влияние какой-то компании, а джиннов нет
23 июля 2021 года я находилась у друга. Это было днем, он ушел на работу. У него был только один ключ, он сказал: „Я сейчас пойду на работу, закрою дверь, тебе же никуда не нужно, и вернусь“. Он ушел, и мне начал названивать мой молодой человек. Спрашивал, где я, не могу ли я сейчас выйти погулять. Я сказала: „Нет, я очень устала. Я сейчас у друга“. Он знал, где это. Минут через 10–15 мне начал писать этот же друг о том, что ему названивают какие-то сотрудники полиции. Говорят, что знают, что я у него, что ключи у него, и просят подъехать открыть дверь. Он приехал, зашел в квартиру, а за ним зашли два мужика. Они все снимали на камеру. Показали удостоверение свое и сказали, что они сотрудники полиции и что мне нужно с ними пройти. Я вышла, и они посадили меня в черную „Приору“ без номеров. Я спросила у них, в какой отдел мы едем. Они сказали: „Ты узнаешь сама, куда едем“.
Поехали мы не так далеко и заехали во двор частного трехэтажного дома. Они завели меня в дом. Все окна и двери там были в решетках. Это была охранка, совмещенная с гостиной. Я села в кресло, они сели напротив меня и сказали: „Вот теперь ты в реабилитационном центре для наркозависимых и алкоголиков. К нам обратились твои родители, попросили помочь найти тебя“. Я у них спросила: „Как же так? Я же не зависимая. Я никогда не употребляла наркотики, у меня нет зависимости от алкоголя, у меня нет игромании“. Они сказали: „Твои родители к нам обратились, и мы просто нашли тебя. Теперь ты будешь здесь“. Организация называлась „Альянс Рекавери“.
Кроме того, они сказали, что так же сбегали из дома, были такие же в детстве и в итоге пришли к наркотикам. Поэтому я тоже зависимая, просто еще не употребила. Я такая же, как они. Там я пробыла четыре месяца и постоянно наблюдала избиения „реабилитантов“, пытки за какую-то их провинность. Но мне повезло, ко мне они ничего такого не применяли. Максимум заставляли всю ночь писать текст: „Я безответственный ленивый торчок, которому безразлична своя жизнь и многое другое, который привык жить по-старому и ничего не менять в своей жизни. Если я продолжу так жить, то непременно подохну просто под забором“. Его нужно было написать минимум 100 раз, в среднем — 300. Если что-то серьезное, 500 раз могли дать. К остальным отношение было намного жестче. Я была 18-летняя девочка, знакомая их знакомых, и ко мне лояльнее относились. Других могли избить, могли заставлять отжиматься, приседать, они могли просто на цыпочках висеть пристегнутыми наручниками к перилам сутки, и так далее.
Их могли избить, могли заставлять отжиматься, приседать, они могли просто на цыпочках висеть пристегнутыми наручниками к перилам сутки и так далее
Пока я была в реабилитационном центре, мне не разрешали общаться с родителями. За все это время не разрешили ни встретиться с ними, ни по телефону поговорить. Родители сами просили директора центра Мухаммеда Шапиева связать их со мной, но он не разрешал. Говорил, что это осложнит ситуацию, что все у меня хорошо идет, а сейчас я вспомню о родных, поговорю с ними, и все опять будет плохо. И никому из нас, из „реабилитантов“, не разрешали видеться и говорить с родными. Про бисексуальность в центре, в принципе, ничего не говорили. Только директор, когда я заехала в центр: „Как тебе не стыдно? Я смотрел твои подписки, у тебя там какие-то ЛГБТ-сообщества. Это все твоя компания, неформалы. Зачем вы это делаете?“ Если честно, им не было дела до „реабилитантов“. Они не особо ими занимались. Меня заставляли говорить, что я „зависимая“. Но двух поссорившихся парней как-то приковали наручниками к дереву. Один из них провисел так всю ночь.
О том, как удалось сбежать
Я находилась в центре четыре месяца, потом меня забрали родители. Сперва все было нормально, но затем снова пошли конфликты, так как родители увидели, что я не стала религиозной и не изменилась. С 23 ноября до 13 августа я находилась дома. У меня не было ни телефона, ни возможности с кем-либо связаться. Последние три или четыре месяца я каждый день себе говорила: „Вот сегодня я сбегу, сегодня я сбегу“. И каждый раз это откладывалось. Все усложнялось тем, что от меня прятали паспорт. За неделю до того, как сбежать, когда родители были на работе, мне пришлось обыскать весь дом, и я его нашла.
Одежда уже заранее несколько месяцев лежала собранная, так, чтобы не было заметно, чтобы я могла сразу взять ее и сложить в рюкзак. Осложнялось все тем, что я жила в комнате не одна, а с сестрой. Но откладывать побег было нельзя. Я узнала, что родители хотят отдать меня в исламский центр в Чечне, и оттуда я бы выбраться уже не смогла. Приближался сентябрь, я понимала, что надо спешить, пора было действовать. Как-то вечером я украла свой паспорт, положила вместо него паспорт сестры. В четыре утра, пока все спали, собрала вещи и ушла.
Я узнала, что родители хотят отдать меня в исламский центр в Чечне, и оттуда я бы выбраться уже не смогла. Пора было действовать
Дома остались сестры и брат. Они полностью поддерживают родителей, но я их все равно очень сильно люблю. Я бы очень хотела связаться с ними, но понимаю, что это будет небезопасно, потому что они в любом случае скажут об этом родителям. Поэтому, думаю, я вряд ли с ними свяжусь. Домой я не вернусь. Даже если родители извинятся, примут меня, остаются мои двоюродные братья, дяди, тети, которые не будут это поддерживать.
Родители не могут связаться со мной напрямую, потому что не знают моего номера. Они связывались с правозащитницей Светланой Анохиной и писали ей, что ничего такого не было, все было прекрасно и в центр они меня якобы не отдавали. Мне родители никак не объясняли то, почему положили меня в этот центр. Сказали, что не знали, что со мной делать — с моим поведением и ориентацией. Другие родственники тоже знают, что я бисексуальна. Они очень боялись, что об этом могут узнать другие люди.
Сейчас я нахожусь в относительной безопасности. Стараюсь в чем-то снова себя найти. Я обожала физику, математику и астрономию, очень увлекалась науками. У меня было много хобби и увлечений, но после реабилитационного центра, если честно, почувствовала, что я потерялась. Потеряла интерес ко всему. Возможно, в будущем я снова смогу заняться наукой и выучиться на физика».
Центр, которого нет
Организация «Альянс Рекавери» действительно существует. Точнее, существовала — сайт перестал работать сразу после того, как об истории с Элиной стали писать СМИ, однако он сохранился в веб-архиве.
На сайте сообщается, что центру выдана лицензия номер ЛО-05-01-001095. Лицензия с таким номером была выдана государственному бюджетному учреждению Республики Дагестан «Республиканский наркологический диспансер». При этом у республиканской организации есть свой, действующий сайт. Никакой связи между ней и той, где содержалась Элина, в публичных источниках нет. В самом ГБУ сообщили, что «сотрудничают» с различными организациями, однако затруднились ответить, связано ли госучреждение с пыточным «реабилитационным центром». «У нас есть несколько организационных договоров. Но никому никаких лицензий не даем», — заявили The Insider в ГБУ.
Директором «Альянс Рекавери» на сайте был указан Газиев Магомедшапи, на него, согласно «Спарку», зарегистрирована лишь одна фирма ООО «ЗИМА-ЛЕТО СЕРВИС», основное направление деятельности — «Производство электромонтажных работ».
