От апатии до психопатии: краткая история эволюции взаимоотношений Путина и общества

Российскую историю последних 20 лет естественным образом рассматривают как «время Путина», подобно тому, как говорят «при Сталине», «при Хрущеве» или, скажем, «при Петре». В отечественной традиции принято различать эпохи по личности правителя, хотя не каждый из них стал безусловным и единственным маркером своего времени: говоря, например, о 20-х годах позапрошлого века, скорее вспомнят Пушкина, чем Александра I или Николая I. В позднесоветские годы был популярен анекдот о том, что в будущих энциклопедиях про Брежнева напишут «мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой». В этом отношении Путину, пожалуй, удалось обойти многих своих предшественников, а с Аллой Борисовной вообще вышел казус: на старости лет ее угораздило войти в состав Общественной палаты РФ — по поводу чего Стас Белковский ехидно заметил, что теперь, возможно, для словарей будущего она станет «мелкой общественницей эпохи Путина».

Так или иначе, в центре внимания большинства тех, кто пишет о современной России, находится Владимир Путин. Их оптика настроена именно таким образом: всё, что важно, происходит в Кремле, вокруг Кремля и под диктовку Кремля — или, по крайней мере, власть на события активно влияет и стремится подогнать их под свои сценарии. Подобным образом написана, например, одна из наиболее популярных книг о путинской России — «Вся кремлевская рать» Михаила Зыгаря.

Но можно попробовать рассказать об этом времени по-другому и написать историю антипутинской оппозиции. Кто-то, конечно, усмехнется и скажет — кого интересует история неудачников? Другие спрашивают — а была ли она вообще, эта оппозиция? Такие реакции обычно обусловлены раздражением по поводу нынешнего положения дел в России: ситуация не нравится, но изменить ее, дескать, некому, а то и вовсе невозможно. Эмоции понятные, но если всё же сделать усилие и взглянуть на этот предмет с исследовательским спокойствием, можно обнаружить немало интересного.

Идея в том, чтобы предложить целостный взгляд на то, как реагировало российское общество на рост путинского авторитаризма: как менялась актуальная проблематика, какова была последовательность событий и какие в ней были закономерности, кто были акторы этого процесса и каковы особенности их образа действия, и, в конечном итоге, предпринять попытку оценить результаты и перспективы всей этой социальной динамики.

Оппозиция или сопротивление?

В узком смысле слова оппозицией называют политические организации и политиков, которые ведут борьбу за власть. В самом начале правления Путина это определение вполне имело смысл, поскольку такая борьба шла полным ходом, и, более того, казалось, что окружение Ельцина держит оборону, а инициатива находится в руках их главного конкурента — блока «Отечество — вся Россия» во главе с экс-премьером Евгением Примаковым. Как минимум часть крупнейших бизнесменов также проявляла явные намерения сказать свое веское слово в этой борьбе — прежде всего, следует назвать Михаила Ходорковского, Владимира Гусинского и Бориса Березовского (последний был одним из тех, кто обеспечил транзит власти от Ельцина к Путину, но из-за непомерных амбиций вскоре начал вести собственную игру). Кроме того, немало людей имели довольно прочные позиции на российской политической сцене и потенциально могли составить конкуренцию новой кремлевской команде, — наиболее яркой фигурой среди них был генерал Александр Лебедь, занимавший в то время пост губернатора Красноярского края.

Но всего за несколько лет Путину тем или иным способом удалось нейтрализовать практически всех соперников, и на своих вторых выборах (2004 год) он уже сам подобрал себе максимально комфортных спарринг-партнеров. Оппозиция в узком смысле слова перестала существовать. По инерции так продолжали называть партии, которые формально были конкурентами путинской «Единой России» в легальном политическом поле, — но уже к 2006-07 гг. окончательно выяснилось, что все они в той или иной (как правило, в значительной) степени зависят от кремлевской администрации. Реальные критики Путина оказались вне этого поля, и, чтобы как-то их обозначить, все чаще стали использовать понятие «несистемная оппозиция».

Политиков в традиционном понимании в этой несистемной оппозиции было очень немного, считанные единицы. Фактически у них не было возможностей вести борьбу за власть — чаще всего из-за того, что их просто не допускали ни на выборы, ни на федеральные телеканалы, которые в то время оставались основным средством политической коммуникации. Несмотря на это, несистемной оппозиции удавалось быть в центре внимания и втягивать в свою орбиту публичных людей, которые ранее политиками не считались. При этом многие яркие активисты и реальные лидеры общественного мнения продолжали (и до сих продолжают) подчеркивать разницу между своей деятельностью и собственно политикой — по причине инертности мышления, следуя профессиональному кредо, или просто из осторожности — но де-факто именно они и стали определять лицо новой оппозиции, единственно возможной в сложившихся обстоятельствах.

Одновременно за эти 20 лет во всем мире произошел взрывной рост интернета — для нашей темы важно, что он определил специфику общественного противостояния авторитарной российской власти. Формирование смыслов и стилей, установление социальных связей и собственно организация политических действий за это время почти полностью переместились в виртуальное пространство. К началу 20-х гг. этот процесс охватил практически всю Россию, а также почти все социальные и возрастные группы (хотя начинался и шел он крайне неравномерно). В духе теории Мануэля Кастельса об «информационалистской эпохе» можно сказать, что экспансия сетевого общества существенным образом видоизменила и постепенно подчинила себе традиционные формы оппозиционной активности.

По этим двум причинам употребление термина «оппозиция» применительно к предмету исследования представляется неполным: оно отягощено, во-первых, упомянутым ранее «узким смыслом слова», и, во-вторых, устаревшей семантикой, присущей досетевой социально-политической реальности. Несколько эпатажный вариант «история национально-освободительного движения» подходит больше: в сущности, становление российской гражданской нации путем освобождения от современной «гибридной» диктатуры — это и есть главный вызов времени, на который нашему обществу рано или поздно придется найти ответ. Однако лишние коннотации слова «национальное» неизбежно уводят в сторону. Кроме того, как уже было сказано, нас интересует совокупность всех реакций российского общества на рост авторитаризма власти. Термин «сопротивление», с учетом того, что оно имеет множество пассивных форм, лучше всего охватывает различные проявления недовольства нынешним положением дел в России. Это определило окончательный выбор: речь об исследовании антипутинского сопротивления.

Периодизация

В начале нулевых в российском обществе абсолютно доминировала точка зрения, что заниматься оппозиционной политикой — это дело специально заинтересованных и, мягко говоря, не слишком приятных людей. Само собой подразумевалось, что они либо материально мотивированные циники, либо амбициозные павлины с раздутым эго (а, возможно — и то, и другое). Публичная поддержка оппозиции и тем более участие в каких-то ее акциях были делом редким и даже почти неприличным: популярные профессионалы рассматривали это как репутационно сомнительное коммерческое мероприятие, а обычные люди — как бессмысленный риск нажить проблем или прослыть городскими сумасшедшими. Если все же случался повод высказаться в отношении тех или иных действий власти, то у большинства первая фраза почти всегда начиналась с теперь уже вошедшего в анекдот оборота «я вообще-то далек от политики».

Постепенно, однако, стало выясняться, что «профессионально» критиковать власть практически некому — стоит повторить, что уже в середине нулевых федеральных оппозиционных политиков можно было пересчитать буквально по пальцам одной руки. В результате эту общественную функцию де-факто стали выполнять те, кто прежде от политики дистанцировался: творческая и научная интеллигенция, журналисты, правозащитники, экологи, лидеры различных локальных протестных групп и т.д.

В ходе этого процесса сменился не только качественный состав акторов, но и отношение людей к политике и оппозиции. Разумеется, эта трансформация не является окончательной. Представление об оппозиционной политике как специфическом роде профессиональной деятельности вовсе не исчезло полностью — тем более, что оно подогревается кремлевской пропагандой, которой выгодно представить любую гражданскую активность как оплачиваемую работу. Тем не менее, если сравнить Россию начала нулевых и начала двадцатых, то разница в понимании слова «оппозиция», несомненно, огромна — и ее следствием является принципиальная готовность большинства если не участвовать в протестных акциях, то, по крайней мере, сочувствовать им.

В этой динамике можно выделить пять этапов.

• 2000-2004: общество относится к оппозиционной деятельности со скептическим равнодушием.

Главный инструмент политической коммуникации — федеральные телеканалы, поэтому первым делом Путин начинает борьбу за контроль над ними и довольно быстро добивается успеха. Основные политические события происходят вокруг Государственной Думы, где Кремль путем компромисса с блоком Примакова-Лужкова-Шаймиева формирует партию «Единая Россия» (2001) и продолжает консолидировать свою поддержку, переманивая депутатов из других фракций и одномандатников. Попытки создать альтернативу также были связаны с парламентской борьбой: отколовшийся от путинской команды Березовский делает ставку на новую партию «Либеральная Россия» во главе с популярным депутатом Сергеем Юшенковым (убит в 2003 году), а самый богатый в то время российский бизнесмен Ходорковский инвестирует в «Яблоко» и частично в КПРФ. В националистическом сегменте главным событием стало создание партии «Родина» во главе с Дмитрием Рогозиным и Сергеем Глазьевым, которые на очередных парламентских выборах (2003) сумели заметно превзойти ожидания и набрали более 9% голосов.

События, связанные с борьбой за власть, лишь изредка вызывали значительный общественный резонанс — как это, например, произошло, когда Кремль захватил контроль над НТВ, одним из трех крупнейших телеканалов (2001). Первый этап завершается выборным циклом 2003-2004 гг. и разгромом бизнес-империи Ходорковского. Режим полностью доминирует в легальном политическом поле и фиксирует эту победу отменой выборов губернаторов осенью 2004 г.

• 2005-2011: функции оппозиции от официальных партий переходят к неформальным движениям и группам

В российском обществе начинается осознание угрозы нарастающего авторитаризма, что приводит к зарождению новых политических форматов. В оборот постепенно входит понятие «несистемная оппозиция». Оно охватывает довольно разношерстный конгломерат политических групп и политиков. Часть последних имела внушительный управленческий опыт и обширные связи в истеблишменте (экс-премьер Михаил Касьянов, экс-вице-премьер Борис Немцов), другие были яркими харизматиками и мировыми селебрити (13-й чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, писатель Эдуард Лимонов).

В это же время происходит процесс формирования нового политического поколения, главная особенность которого — принципиально новая информационная среда, интернет. В первой российской соцсети — Живом Журнале (ЖЖ) — политическое блогерство быстро становится самостоятельным явлением. Под влиянием украинской Оранжевой революции (2004) в моду входит уличный акционизм. Первым крупным событием в этом жанре становится националистический «Русский марш» (2005), но вскоре инициатива переходит к коалиции Каспарова, Касьянова и Лимонова, которые организуют серию «Маршей Несогласных» (2006-2007). ЖЖ и «Марши Несогласных» - это своего рода «гоголевская шинель», из которой вышли практически все лидеры оппозиции следующего десятилетия.

Третья важная характеристика этого этапа — начало политизации разного рода профильных и локальных объединений граждан. Ранее по проблемам с экологией, незаконной застройкой, защитой памятников архитектуры и т.п. люди чаще всего обращались к системным политикам — но те с течением времени всё реже откликались на подобные запросы, одни в силу своей беспомощности, другие — из-за того, что в конкретном конфликте интересов прямо или косвенно находились по другую сторону от просителей. Это способствовало генезису и росту гражданского активизма как особого феномена. Даже когда речь шла о заведомо неполитических форматах (разного рода волонтерство, объединения молодых мам и т.п.), участники этих новых ассоциаций самим своим существованием противопоставляли себя государству, воспринимая его либо как источник некомпетентности, либо как чужеродную силу, противостоящую их интересам.

Поначалу все эти процессы затрагивали ничтожно малую часть российского общества в целом, но они сравнительно быстро начали менять отношение людей к оппозиционной политике. Приток в страну денег, обеспеченный ростом цен на энергоносители, хотя и повысил среднестатистический уровень доходов, но в то же время, с одной стороны, драматически обострил разницу между богатыми и бедными, а с другой — способствовал формированию нового городского постиндустриального «среднего класса» с политической идентичностью, совершенно чуждой антидемократической путинской олигархии.

• 2011-2013: взрывной рост гражданского активизма

В декабре 2011 года началась серия беспрецедентно массовых уличных протестов, поводом для которой стали очевидные фальсификации на очередных думских выборах. В сущности, речь шла о попытке нового «среднего класса» обрести собственную политическую субъектность и, активно участвуя в легальной политике, как минимум, ограничить рост авторитаризма. Эти события застали режим врасплох, и поначалу он пошёл на формальные уступки. Однако оппозиция не сумела развить инициативу, и Кремль перешел в контрнаступление. Власти удалось медийно локализовать протест, используя противопоставление «сытого бунта» москвичей проблемам всей остальной страны. Сделанные уступки постепенно были отменены или выхолощены. Как лидеры, так и рядовые участники протестов все чаще и жестче стали подвергаться демонстративному силовому прессингу.

Тем не менее, в крупнейших городах страны и особенно в Москве сохранялся значительный протестный потенциал. Самым ярким его проявлением стала избирательная кампания Алексея Навального на выборах мэра Москвы (2013), когда власть вместо задуманной триумфальной победы своего ставленника Сергея Собянина (ради которой Навальный и был допущен к участию) получила массовую и яркую мобилизацию оппозиционно настроенных избирателей. Хотя Навальный не сумел полностью переломить ситуацию, достигнутым результатом (более 27%) он наглядно зафиксировал, во-первых, свое бесспорное лидерство в оппозиции и, во-вторых, проблему отсутствия политического представительства у многочисленных «новых горожан».

• 2014-2018: годы реакции

Аннексия Крыма и война на Донбассе вызвали резкую поляризацию общества. Значительная часть левой и националистической оппозиции поддержала новый курс Кремля. Появилось понятие «крымского консенсуса», или нового «путинского большинства», которое одним только своим существованием стигматизировало несогласных, загнав их в резервацию т.н. «четырнадцати процентов» (по одному из социологических опросов того времени, именно столько людей не одобрили «украинскую» политику Путина). Предпринятые в 2014 г. попытки открытой и резкой критики агрессивного курса Кремля («Марши мира») лишь подчеркнули спад возможностей оппозиции, и особенно тяжелым ударом для нее стало жестокое и демонстративно наглое убийство Немцова (2015), которое было воспринято обществом как месть за прямые личные выпады против Путина.

Оппоненты власти, казалось, должны были сделать выбор — принципиально противопоставить себя абсолютному большинству россиян или же найти для себя и своей публичной позиции какую-то форму компромисса по крымскому вопросу, как это сделали два самых известных оппозиционера — Навальный и вышедший из тюрьмы Ходорковский. Другие в этой ситуации предпочли сконцентрироваться на муниципальной политике, профильном активизме или же вовсе покинули страну.

• 2018-2021: смена трендов — разложение «путинского большинства», доминирующим средством политической коммуникации становится интернет

Традиционные СМИ утрачивают ведущую роль в формировании общественного мнения, все более важное значение приобретает YouTube, где вслед за Навальным появляются новые оппозиционные медиазвезды, которые добиваются широкой известности в молодежной аудитории. В оппозиционном нарративе все более заметное место занимает тема конфликта поколений.

Между тем политическая эволюция Путина приводит его к фактическому отказу от характерных для популизма апелляций к «народу». Ежегодное падение среднедушевого дохода, рост дистанции между богатыми и бедными и пенсионная реформа 2018 г. приводят к обвалу рейтингов власти. Общество постепенно начинает воспринимать Путина как «президента богатых», актуализация социальной повестки приводит к устойчивому подъему протестного потенциала в левом политическом сегменте. На региональных выборах 2018 г. фавориты власти терпят несколько чувствительных поражений от кандидатов, которых сами назначили своими спарринг-партнерами. Этим спешит воспользоваться Навальный: он брендирует стихийный электоральный протест («Умное голосование») и стремится повысить его эффективность политтехнологическими средствами. В Москве эта тактика в сочетании с ростом популярности муниципальных политиков (Юлия Галямина, Константин Янкаускас, Илья Яшин и др.) приводит к острому политическому кризису во время выборов в городскую Думу (2019).

Пандемия коронавируса (2020) лишь усиливает все эти тенденции: в отличие от большинства стран мира, российской власти не удается воспользоваться чрезвычайной ситуацией для сплочения нации вокруг ее формального лидера. Вместо этого Кремль занят законодательным обеспечением возможности для Путина контролировать ситуацию в стране после окончания его президентского срока.

В августе 2020 года, на фоне масштабного политического кризиса в соседней Беларуси, происходит покушение на убийство Навального. С этого момента в политической практике российского режима администрирование все заметнее сменяется силовым давлением, которое является ответом на практически любые проявления политического свободомыслия. Несмотря на это, рейтинг власти продолжает падать, очередные выборы в Госдуму (2021) зафиксировали, что «путинского большинства» в том понимании, которое было в середине 10-х годов, более не существует.

Деградация популизма власти и вечные вопросы оппозиции

Обсуждать, возможны ли в принципе перемены в России, — это почти как религиозные споры, силу в них имеют не столько аргументы, сколько эмоции. Так или иначе, в истории бывало много раз, когда установленные порядки казались незыблемыми — и все же заморозить время не удавалось ни тиранам, ни богачам, ни властителям дум. Любое общество постоянно находится в движении, в нём непременно происходит столкновение интересов, и эти процессы всегда имеют отражение в публичной сфере. России это касается точно так же, как и всего остального мира. Относительно популярные риторические утверждения об «особом пути» нашей страны — как в позитивном, так и в негативном контексте — противоречат здравому смыслу и социальным законам.

Поэтому главный прикладной вопрос состоит не в том, возможны ли перемены, а в том, когда и каким образом они произойдут? Точного ответа, конечно, никто дать не может, но для начала имеет смысл, например, взглянуть на динамику рейтинга Путина. За двадцать лет у него было три заметных провала — в 2005 г., в 2011-12 гг. и в 2018 г. Первую «яму» принято связывать с крайне непопулярной тогда монетизацией льгот, триггером второго падения стала т.н. «рокировка» с Медведевым и фальсификации на думских выборах 2011 г., а третий провал — это следствие пенсионной реформы и систематического снижения среднедушевого дохода.

Эту политическую траекторию Путина можно интерпретировать как эволюцию и деградацию его популизма, но тема выходит далеко за рамки предмета сегодняшнего разговора. Сейчас важно обратить внимание на то, что в начале своего правления Путин воспринимался большинством избирателей как, грубо говоря, «наш парень против олигархов», а в последние годы в глазах народа он становится все больше и больше «президентом богатых» - об этом, например, свидетельствуют данные опросов «Левада-центра»:

В контексте интересующей нас темы представленный выше график вместе с кризисами Путина отображает также важнейшие вехи в истории антипутинского сопротивления. Кризис 2005 г., связанный с крайне непопулярной монетизацией льгот, — это ключевой момент политической деградации КПРФ как самостоятельной силы, и переход общественной инициативы к «несистемной оппозиции». Кризис 2011-13 гг. — это серия знаменитых московских митингов на Болотной-Сахарова и последующая мэрская кампания Навального, со всеми сопутствующими изменениями в общественно-политической жизни страны. Наконец, кризис 2018 г. стал причиной тектонического изменения электоральных настроений, которое быстро подхватил Навальный со своим «Умным голосованием».

Но между этими вехами произошло множество ярких событий, которые оставили значительный медийный след. В них активно участвовали тысячи незаурядных людей — со своими талантами, амбициями и устремлениями. Чтобы выстроить из всего этого связное повествование и убедительно интерпретировать его, необходимо детальное тематическое структурирование.

Во-первых, изучая закономерности в динамике антипутинского сопротивления, не обойтись без отдельного рассмотрения различных сегментов политического спектра России. Исторически в российской общественной жизни существуют три идеологических направления: левые, либералы и националисты. Кроме того, культурно-географическое разнообразие страны, с её множественными внутренними противоречиями (москвоцентричность, этнические конфликты и др.) обособляет вопросы федерализма/регионализма/сепаратизма. Наконец, важной особенностью структуризации активной части российского общества в путинское время является уже упомянутое широкое распространение различных изначально неполитических сообществ.

Во-вторых, в современном российском оппозиционном нарративе есть несколько характерных «вечных вопросов», порождающих неизбежные и бесконечные дискуссии, в которых проявляется профиль большинства политических акторов. Наиболее очевидные темы — это лидерство в оппозиции и её единство, допустимость компромиссов с властью, и приоритеты в тактике политической борьбы. Каждая из этих тем состоит из множества сюжетов, возникших в связи с конкретными обстоятельствами. Их последовательность создает контекст, в котором происходят события, составляющие собственно историю антипутинского сопротивления: массовые уличные протесты, избирательные кампании и т.д.

В-третьих, поскольку политическую параболу самого Путина можно рассматривать как эволюцию и деградацию популиста, то представляет особый интерес, как общественный спрос на популизм использовался и используется противниками российского президента. Некоторые оппозиционеры делают это сознательно и открыто (самый очевидный пример — один из лидеров либертарианцев Светов), другие действуют интуитивно или же по тактическим соображениям дистанцируются от лейбла «популист», поскольку он имеет слишком много негативных коннотаций. (В этом смысле весьма примечателен публичный диалог Навального с американским политическим философом Фрэнсисом Фукуямой, состоявшийся на форуме Немцова в 2019 г.)

Наконец, историю российского сопротивления можно интерпретировать как историю развития его информационной среды. Это, конечно, особенность не только России (например, по этому критерию протесты 2011-12 гг. в мировой политологии и социологии нередко сопоставляют с событиями «арабской весны»), но есть заслуживающие внимания специфические черты, характерные именно для российской медиасферы. Прежде всего следует заметить, что популизм Путина никогда не включал в себя элементы прямой интернет-коммуникации — и это наиболее очевидное его отличие от эталонных современных популистов вроде Трампа или Сальвини. В целом, российская власть всегда заметно отставала от оппозиции в освоении современного языка политической коммуникации. Кроме того, отдельного рассмотрения заслуживают такие феномены политического Рунета, как «Живой Журнал» (ЖЖ) и телеграм-каналы. Первый надолго определил форматы и стиль взаимодействия социально активных индивидуумов в России XXI в. Что касается расцвета телеграм-каналов во второй половине 10-х, то парадоксальным образом они в значительной степени стали ареной для провластных акторов, и это явление само по себе, несомненно, заслуживает внимания исследователей.

Так или иначе, динамика российского общества в путинское время ярче, разнообразнее и полнее отражается не в легальном политическом поле, а в пространстве альтернативы. Рассмотрению подробностей и особенностей этого феномена и посвящен весь этот проект.

Лекция прочитана на фестивале актуальной русской культуры KULTURUS. Автор занимается изучением реакции российского общества на рост авторитаризма — это тема его будущей докторской диссертации на социологическом факультете Карлова университета в Праге. Чтобы следить за новостями проекта, подпишитесь на телеграм-канал «История Сопротивления».