За 65 лет до TikTok. Как советские дети восставали против портретов Сталина, а взрослые не знали, что с этим делать

Перед массовыми митингами 23 января в TikTok стали набирать популярность видео, посвященные аресту Алексея Навального и предстоящим протестам. Их авторы не только объясняли, почему они планируют присоединиться к акциям, и советовали сверстникам, как подготовиться к ним, но и предложили новую форму протеста – девушки и молодые люди снимали со стен школьных кабинетов портреты Путина. Уже в пятницу стало известно о наказанных тиктокерах-оппозиционерах. В Набережных Челнах «разъяснительную беседу» со школьником провели учителя, а в Ярославле и подмосковной Балашихе воспитанием юных оппозиционеров занимались уже полицейские.

Внезапная волна юношеского иконоборчества волей-неволей вызывает ассоциации с весной 1956 года, когда после разоблачения культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС студенты и школьники срывали портреты бывшего вождя со стен классов и аудиторий. Понимая лукавство любых исторических параллелей, попробуем все же разобраться, чем выходки сегодняшних подростков похожи на события шестидесятипятилетней давности.

Ленинградский поэт Олег Тарутин вспоминал, как в марте 1956 года чуть было не лишился жизни достаточно нелепым образом. Возвращаясь домой из Горного института, где он в то время учился на геологоразведочном факультете, он был настолько погружен в себя, что не заметил, как мимо его головы пролетел выброшенный из окна настольный бюст Сталина. От роковой встречи с вождем Тарутина отделял шаг-другой. Удивительно, но мысли молодого литератора были заняты именно Сталиным – в тот день в Горном студентов знакомили с докладом Хрущева «О культе личности и его последствиях», прочитанным на ХХ съезде КПСС. После собрания горняки долго не расходились, обсуждая услышанное. Сталин и тогда был рядом – гипсовой статуей в полный рост, встав у стены актового зала. «Хочется взять кувалду и снести эту голову!» – сказал, по воспоминаниям Тарутина, студент-нефтяник Михаил Судо. Осенью того же года Судо чуть было не исключат из института за опубликованное в стенгазете стихотворение «Неотмщенные в 37-м» памяти жертв большого террора – его родители были репрессированы и погибли в конце 1930-х.

Но это будет потом. Когда к концу беспокойного года власти более или менее разберутся с отношением к развенчанному Сталину и к результатам его политики. Весной же 1956 года и те, кто зачитывал доклад Хрущева с партийных трибун, и те, кто слушал его, с трудом понимали, как жить по-новому. Мощнейшее переживание того, что казавшийся непогрешимым политически лидер обвинен если не в преступлениях, то в преступных ошибках не находило адекватной формы для выражения. Доклад хоть и прочитан, но не опубликован в печати. Сталина вроде бы осудили, но инструкций о том, что делать с его повсеместными портретами и гениальными трудами (как было до того было с Зиновьевым, Троцким, Бухариным, Тухачевским, Берией) не поступало. Одни погрузились в непростые раздумья: кому теперь верить. Другие задумывались о более конкретном: «взять кувалду и снести!»

Пока студенты-горняки только мечтали о кувалде, их соседи по Васильевскому острову, молодые математики из Ленинградского университета, перешли к решительным действиям. Ночью с 14 на 15 марта пятеро студентов мехмата ЛГУ встретились на Стрелке Васильевского острова. Двое встали часовыми у Дворцового и Биржевого мостов, трое двинулись к зданию Биржи. С его ступеней в апреле 1917 года на митинге выступал Сталин – этому были посвящены две мемориальные доски, установленные к его семидесятилетнему юбилею. Инициатор встречи, пятикурсник Анатолий Вершик, раскрыл чемодан и достал оттуда гантель, его соучастник протянул долото. Долото втиснули между доской и стеной, и, к удивлению юношей, мраморная плита поддалась легко – помощь гантели не потребовалась. Доска ударилась о ступени и раскололась. Разбить вторую не успели – от моста к Бирже бежал милиционер. Студентам удалось скрыться, но, к их огромному удивлению, искать их никто не стал. Разбитую доску не стали восстанавливать, но и ее осиротевшую пару оставили на месте.

Известиями об отломанных конечностях и носах, сколотых со сталинских изваяний, были полны отчеты местных партийных органов, направляемых вверх по инстанциям. Еще больше в этих документах было сообщений о снятых или сорванных портретах Сталина. Так, комитет КПСС Виноградовского района Архангельской области сообщал в обком об ученике одной из сельских школ, призывавшем одноклассников убрать портреты Сталина, поскольку «он враг народа». Из другого района поступила информация о комсомолке, которая, придя в избу-читальню, «сняла портрет тов. Сталина, вынула его из рамки, изорвала и бросила в печку, ... другой портрет тов. Сталина вместе с тов. Калининым М.И., вынула из рамки, разделила его наполовину, оставив Калинина, а Сталина изорвала и бросила в печку». В ответ на замечания заведующего девушка заявила, что «про Сталина написано в газете “Правда”, в которой он показан как плохой человек и имеет много недостатков».

История этой девушки наглядно иллюстрирует растерянность, которую испытывали местные власти, в первые месяцы после развенчания культа личности. Информационная сводка пусть и была отправлена в областной комитет, определение тов. (товарищ) перед фамилией Сталина на всякий случай из чистовика выскребли бритвой. Но так, что прочитать его не составляло труда. Оказавшиеся без конкретных инструкций партийные и комсомольские работники, директора школ и учителя были вынуждены действовать на свой страх и риск. В одних школах портреты Сталина сняли организованно, во всех кабинетах сразу. Где-то они провисели до выноса тела отца народов из Мавзолея в 1961 году, и даже после этого осторожные педагоги не были уверены, как действовать правильно. Уже в 1962 году в ЦК ВЛКСМ обсуждалось поведение учителя, который оставил изображение Сталина в своем кабинете – «руки не поднимаются, так как ребята могут его спросить, а он вдруг не то скажет».

Несправедливо было бы говорить исключительно о поколенческом разрыве: взрослые – консерваторы, молодые – бунтари. Во-первых, среди обоих поколений достаточно было тех, для кого разница между Сталиным и Хрущевым была невелика. А во-вторых, многие юноши и девушки не понимали и не принимали резкие идеологические перемены, и так же горячо отстаивали свою точку зрения, как и сторонники линии ХХ съезда. Так, сотрудник комитета госбезопасности Республики Карелия, составляя для республиканского ЦК партии обзор общественный настроений, сообщал не только об антисталинских высказываниях, но и приводил примеры возмущения иконоборчеством. «Традиционные ценности» брали под защиту как представители старшего поколения, так и молодежь. Так, одна из студенток Петрозаводского университета возмущалась: «Неужели вы разорвали все портреты, даже нарисованный? Это тоже неправильно. Ведь никто не будет оспаривать, что Сталин – выдающийся марксист с железной логикой, только он впоследствии заболел такой манией – самовластия».

До начала нового учебного года ситуация не прояснялась. Да, в июле 1956 года было опубликовано постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий», но оно, пожалуй только запутало всех. Уверяя граждан в том, что культ личности не нанес серьезного урона Коммунистической партии и не ставит под сомнение идеи социализма, документ оставлял в стороне вопрос о том, какие же именно последствия, и главное, как необходимо преодолеть. Первое сентября 1956 года учителя встречали в тревожном ожидании. Как теперь петь гимн со словами «Нас вырастил Сталин на верность народу»? Нужно ли действительно снимать портреты вождя со стен? А как быть с учебниками по гуманитарным предметам, где в каждой книге Сталин упомянут не по одному разу?

Подготовленные летом методические указания для учителей о том, как не упоминать имя Сталина на уроках, напоминали то ли шифровки, то ли концептуалистские художественные тексты:

Рассказ П. Лидова “Таня” следует читать до слов на 240 стр. “…но она не сказала ничего”;

текст на стр. 241-й не читать;

из вопросов на стр. 241 не следует задавать учащимся 3-го вопроса.

А это всего лишь рекомендации, как проходить с четвероклашками рассказ о подвиге Зои Космодемьянской.

Все начало становиться на свои места осенью, когда студенты, молодые рабочие и даже школьники стали активно участвовать в многотысячных уличных демонстрациях. Хотя это произошло не в СССР, а в Венгрии, где антисталинские лозунги подняли на знамена борцы с коммунистическим режимом, а от мирных демонстраций восставшие скоро перешли к уличным боям, советские власти были не на шутку напуганы. Сегодня студенты срывают портреты и задают неудобные вопросы на собраниях, а завтра вешают на столбах коммунистов?

4 ноября 1956 года, в тот же день, когда танки маршала Жукова начали давить Венгерское восстание, Президиум ЦК КПСС начал подготовку документа, на основании которого можно было бы начать «очищение вузов от нездоровых элементов». Разработанный сотрудниками аппарата Комсомола и лично его первым секретарем Александром Шелепиным (через два года он станет главой КГБ) и доведенный до ума партийной комиссией под руководством Леонида Брежнева документ к 19 декабря принял форму закрытого инструктивного письма, обязательного к ознакомлению членами КПСС. Тон и содержание послания недвусмысленно отсылали к «временам культа личности», казалось бы навсегда развенчанным в начале 1956 года:

Под воздействием международной реакции жалкие остатки антисоветских элементов в нашей стране, будучи враждебно настроены против социалистического строя, пытаются использовать в своих гнусных целях все еще имеющиеся у нас трудности и недостатки, возводят злобную клевету на политику Коммунистической партии и Советского государства, распространяют всякого рода провокационные слухи…

Орудием в руках враждебных сил помимо привычно находившихся под подозрением представителей творческой и научной интеллигенции называлась «некоторая часть студенческой молодежи». Именно молодежь, в основном, отправится в политические лагеря в 1956–1958 годах. В первую очередь те, кто открыто ставил под сомнение политику КПСС или высказывался в поддержку венгерских повстанцев.

В самом СССР в 1956 году на улицы (если не считать мартовские просталинские демонстрации в городах Грузии) вышли единицы. Ярославский школьник Виталий Лазарьянц во время праздничной демонстрации 7 ноября развернул перед трибуной плакат «Требуем вывода советских войск из Венгрии!» В тот же день ленинградский филолог-пятикурсник Михаил Красильников до трибуны на Дворцовой площади дойти не успел. Его, пьяного, кричавшего вместе с друзьями «Свободу Венгрии!», задержали на Стрелке Васильевского острова — там, откуда в марте 1956 удалось скрыться Анатолию Вершику с приятелями. Лазарьянц получил три года лагеря, Красильников — четыре.

Что же до тех, кто срывал и выбрасывал портреты Сталина в первой половине 1956 года, то самыми строгими репрессиями по отношению к ним, как правило, были воспитательные беседы по месту учебы или работы. Если где-то наследие культа личности и преодолели, так это здесь: времена, когда за испорченный портрет вождя можно было угодить за решетку, прошли после смерти Сталина и, хочется верить, никогда не вернутся.

После ХХ съезда властям понадобилось более полугода, чтобы объяснить себе и гражданам, что политический протест в стране если и возможен, то «под воздействием международной реакции», а участвуют в нем «жалкие остатки антисоветских элементов». Сегодня даже к самым невинным выходкам девушек и молодых людей сразу же примеряют рамку «Не согласен — пляшешь под дудочку Запада». Однако и комсомолец, срывающий со стены портрет Сталина, и тиктокер, делающий то же с фотографией Путина, едва ли связаны с «международной реакцией». И тот, и другой искренне взволнованы открывшимися новыми сведениями о тех, кому или в кого они привыкли верить. И если очистить мир от вскрывшейся лжи они пока не могут, то хотя бы выкинуть ее из класса им под силу.