История
The Insider продолжает серию очерков профессора университета Кунмин в Сеуле Андрея Ланькова об истории КНДР. На этот раз речь пойдет о том, как, спасаясь от нищеты, жители Северной Кореи за бесценок распродали уникальное наследие древней династии Корё.
Предыдущие части:Ч.I «Все началось с великого голода»;Ч. II «Все способы спастись от голода были капиталистическими»;Ч. III Тончжу — как в Северной Корее появились богачи;Ч. IV После голода. Почему Северная Корея не пошла по пути Китая?;Ч. IV «Вредительская» реформа и казнь «американского шпиона» Пак Нам-ки.
Для большинства жителей КНДР 90-е были временем голода и хаоса. Однако для некоторого количества предприимчивых, жестких и целеустремленных людей это стало в некотором роде «золотыми временами». В те годы человек, у которого не было ни особых связей, ни стартового капитала, зачастую всего за несколько лет мог заработать себе целое состояние (впрочем, с чрезвычайно высокой вероятностью он мог и сложить свою буйную голову в одной из таких попыток). Наиболее выгодным — и одним из самых опасных — видов бизнеса в Северной Корее девяностых и нулевых была торговля антиквариатом. И по уровню прибыльности, и по уровню рисков этот бизнес был вполне сравним с торговлей амфетаминами и опиатами, которой, кстати сказать, тогда в приграничье тоже занимались многие.
В первую очередь внимание контрабандистов привлекала керамика времен династии Корё (X–XIV вв.), которая издавна рассматривается как одна из вершин восточноазиатской керамики. Во времена династии Корё основные центры производства керамики были расположены на той территории, которая в наши дни известна как Северная Корея. Особую роль тут играл город Кэсон, который являлся столицей страны в X–XIV вв. и который ныне располагается на территории КНДР. Все это означает, что в земле Северной Кореи, в особенности в окрестностях Кэсона, и поныне погребено великое множество образцов керамики Корё, которая очень высоко ценится коллекционерами всего мира, но особой популярностью пользуется в Японии и Южной Корее.
Этот археологический факт до конца 1980-х годов не имел особого значения. Крестьяне и тогда, по-видимому, время от времени наталкивались на какие-то древние захоронения или случайно обнаруживали странные горшки. Однако в те времена Северная Корея была идеальным полицейским государством, взаимодействие которого с внешним миром стремилось к нулю. Это означало, что ни крестьяне, ни чиновники даже при желании не смогли бы извлечь личную выгоду из этих случайных находок: практически невозможно было связаться с дилером, готовым заплатить за такой антикварный предмет, и переправить артефакт за границу. Остается надеяться, что в те времена большинство случайно обнаруженных вещей в итоге оказывались в музейных коллекциях, где им и место.
Ситуация стала меняться в конце 80-х, когда некоторые из этнических корейцев Японии, которые переехали в Северную Корею еще в 60-х, открыли для себя возможность неплохо подзаработать. Они стали связываться со своими родственниками, приезд которых в КНДР время от времени разрешался властями. Возвращенцы из Японии стали выступать в качестве посредников, и первые предметы антиквариата, обнаруженные местными жителями, стали появляться на японском и отчасти международном рынке.
Крестьяне продавали странные кувшины, выкопанные из древних могил, и содержали свои семьи многие месяцы
С 1995–96 гг. изменения пошли куда быстрее. Начался голод, полицейский надзор над населением ослаб, а отчасти и вовсе разваливался, граница с Китаем оставалась прозрачной, а сотрудники правоохранительных органов, которые сами часто недоедали, стали куда охотнее брать взятки. Крестьяне из окрестностей Кэсона обнаружили, что странные кувшины, выкопанные из древних могил, могут быть проданы за такие деньги, которых хватит, чтобы содержать семью не протяжении нескольких месяцев. Крестьяне сделали это открытие — и стали активно копать. Обнаруженные предметы стоили по-разному, но, как правило, крестьянину в конце 90-х платили примерно $50 за небольшую миску или кувшин. Затем посредник отправлялся на китайскую границу и перепродавал изделие контрабандисту — примерно в десять раз дороже. Далее предмет переправлялся через границу и в итоге продавался на аукционе в Сеуле или Токио, где за несколько тысяч долларов уходил в частную коллекцию.
Надо отдать должное правительству КНДР: оно делало все возможное, чтобы остановить массовое разграбление сокровищ национальной культуры. Люди, которых ловили на черных раскопках или на попытках реализовать антиквариат, вполне могли попасть и под расстрел (впрочем, продолжительное тюремное заключение, учитывая условия в тогдашних северокорейских тюрьмах, на практике тоже часто означало верную смерть). Однако все это мало помогало — некоторые северокорейские крестьяне, возможно, были вполне патриотами, и все они боялись смерти. Однако люди голодали и, столкнувшись с выбором между незаконной продажей старого кувшина в Китай и голодной смертью ребенка, они делали вполне очевидный выбор.
Результатом стало массовое разрушение археологического наследия. «Черные копатели» интересовались только теми предметами, которые они могли бы с большой выгодой продать за границу. Они искали и забирали керамику и, если им совсем уж везло, ювелирные изделия. Все остальное выбрасывалось или даже намеренно уничтожалось по соображениям безопасности, чтобы не оставлять лишних следов и улик. Тысячи могил и иных археологических объектов были разрушены в эти годы.
К концу 90-х Даньдун, крупнейший китайский город на границе с КНДР, стал главным центром антикварной торговли. Роль посредников в основном играли хвагё (хуацяо): граждане КНР с постоянным северокорейским видом на жительство, единственная группа иностранцев, имеющая право на долгосрочное проживание в КНДР. В силу своего уникального статуса северокорейские хуацяо составляли единственную группу, члены которой могли пересекать границу более или менее по своему усмотрению, и они активно использовали это преимущество в коммерческих целях (конечно, торговля антиквариатом составляла только небольшую часть их бизнеса). Хотя некоторые коллекционеры в Китае и в странах Запада проявляли интерес к контрабандной керамике династии Корё, подавляющее большинство конечных покупателей были южнокорейскими или японскими коллекционерами.
Поток северокорейской контрабанды в начале нулевых снизил цены на антикварных рынках, но к 2005 году начали проявляться признаки упадка этого бизнеса. Количество подделок росло, а число аутентичных предметов стало падать. Причина перемен была простой: к тому времени были найдены и разграблены почти все археологические памятники, которые можно было легко обнаружить, так что на рынок поступало все меньше и меньше предметов. Улучшение продовольственной ситуации в КНДР также сыграло свою роль: в то время как голодный крестьянин был готов рисковать расстрельной статьей, чтобы спасти свою семью, сытый крестьянин вел себя куда осторожнее. В новой ситуации все более заметную часть рынка занимали подделки, которые производились в Китае, а также в Южной Корее и Северной Корее. Жуликоватые торговцы шли на многое, чтобы продавать подделки, многие из которых, кстати, были высокого качества.
Один из моих контактов, например, часто организовывал своеобразное шоу, стремясь произвести впечатление на потенциальных покупателей внутри Северной Кореи (все эти покупатели были хуацяо — никому другому относительно свободно передвигаться по территории КНДР не позволили бы). Он сначала закапывал поддельные вещи где-то в горах, а затем приглашал клиентов «участвовать в раскопках» якобы «недавно обнаруженной местными жителями могилы времен династии Корё». Торговец и его друзья сознательно создавали атмосферу напряженности, рассказывая клиентам истории о полицейских патрулях и несчастных копателях, которые были убиты на месте или пойманы и казнены. Должным образом напуганные клиенты затем становились свидетелями «открытия» захоронения, полного ценных — и, конечно же, аутентичных — образцов керамики.
Некоторое количество предметов времен династии Корё — как настоящих, так и поддельных, — все еще поступает на рынок, но великие дни контрабандной торговли антиквариатом закончились около десяти лет назад. Некоторые нынешние северокорейские подростки и молодые люди, возможно, сейчас живы именно потому, что в годы голода их родители рискнули и заработали достаточно, чтобы купить детям еду. Они спасли своих детей, но при этом внесли свой вклад в уничтожение заметной части национального (и мирового) культурного наследия.