История
The Insider продолжает серию очерков профессора Андрея Ланькова об истории КНДР. (Предыдущие части: Ч.I «Все началось с великого голода», Ч. II «Все способы спастись от голода были капиталистическими», Ч. III Тончжу — как в Северной Корее появились богачи).
Судя по всему, Ким Чен Ир и его ближайшее окружение вполне себе отдавали отчет в том, что реально происходило в стране. По крайней мере, попавшие за границу и ставшие достоянием гласности записи бесед Ким Чен Ира с иностранными представителями, показывают: Ким Чен Ир отлично понимал, что в стране происходит распад той экономической модели, которая в свое время была создана его отцом.
С другой стороны, Ким Чен Ир, казалось бы, должен был отлично знать о том, что из той ситуации, в которой оказалась Северная Корея, есть простой и проверенный выход. Северокорейское руководство всегда внимательно следило за ситуацией в Китае. Китайские руководители неоднократно приглашали Ким Чен Ира к себе и никогда не упускали случая продемонстрировать северокорейскому лидеру наглядные подтверждения эффективности китайской экономической модели – капитализма в псевдосоциалистической идеологической упаковке.
Несмотря на эффективность китайской модели, Ким Чен Ир так и не решился ею воспользоваться
Казалось бы, китайская модель должна была казаться Ким Чен Иру очень привлекательной. В конце концов, эта модель позволила в исторически короткие сроки резко поднять уровень жизни в Китае и превратить его в мощную державу, сохраняя при этом в полной неприкосновенности политические позиции номенклатуры. Однако, несмотря на кажущуюся эффективность китайской модели, Ким Чен Ир так и не решился ею воспользоваться.
В первую очередь это связано с тем, что ситуация в Северной Корее в одном отношении радикально отличается от китайской: помимо Северной Кореи, существует и Корея Южная. На момент разделения страны Южная Корея представляла собой отсталый аграрный район, в котором средний уровень ВНП на душу населения был в два раза ниже, чем на Севере. Север же, наоборот, на тот момент был наиболее индустриально развитым районом в Восточной Азии (за пределами Японии).
Однако южнокорейское экономическое чудо 1960-90-х годов коренным образом изменило всю ситуацию. К 2000 году разрыв в уровне доходов между двумя корейскими государствами был огромен и продолжал быстро расти. Даже по самым осторожным оценкам средний доход в Южной Корее тогда был в 10 раз выше среднего душевого дохода в КНДР (сейчас этот разрыв, по меньшей мере, 15-кратный). Это означало, что разрыв по уровню доходов на душу населения между Южной и Северной Кореей был больше, чем между любыми другими двумя государствами планеты, имеющими сухопутную границу.
Китайская модель «открытости и реформ» неизбежно подразумевает и снижение уровня полицейского контроля над населением и определенную открытость внешнему миру. Понятно, что в условиях Северной Кореи такая политика неизбежно привела бы к тому, что рядовые северокорейцы узнали, насколько богаче их живут жители Юга. Строго говоря, информация о процветании на Юге и так стихийно распространялась с начала 1990-х годов, но лишь немногие на Севере в полной мере осознавали масштаб отставания от соседей.
В случае с Китаем, распространение информации о процветании зарубежных государств не представляет прямой угрозы для политической элиты. Китайцам понятно, что и богатая Америка, и богатая Япония – это другие страны, со своей особой историей и культурой. Поэтому успехи Америки или Японии, какими бы впечатляющими они ни были, не воспринимаются в Пекине как подтверждение неэффективности существующего режима.
Вдобавок, всем понятно, что Китай не может объединиться ни с США, ни с Японией, и никак не может превратиться ни в американский штат, ни в японскую префектуру. Конечно, Китай может объединиться с Тайванем, который существенно богаче Китая (хотя и не настолько, насколько Южная Корея богаче Северной). Однако понятно, что объединение с Тайванем, население которого в 60 раз меньше китайского, не слишком-то скажется на уровне жизни КНР.
Северокорейские лидеры не не могли возложить на своих предшественников ответственность за провалы – ведь эти предшественники были их отцами и дедами
В Северной Корее гипотетическая попытка «открытости и реформ», скорее всего, привела бы к совершенно другим последствиям. В том случае, если северокорейцы узнали бы о процветании Юга, они, скорее всего, восприняли бы это процветание как доказательство вопиющей некомпетентности той системы, в которой они живут уже много десятилетий. Вдобавок, поскольку северокорейская политическая элита носит наследственный характер, у северокорейских лидеров нет возможности возложить на своих предшественников ответственность за провалы и проблемы – ведь эти предшественники были их отцами, дедами и прочими родственниками. Поэтому в КНДР слишком велик риск того, что ослабление контроля над населением в сочетании с большей открытостью страны приведет не к китайскому экономическому чуду, а к краху режима в восточногерманском стиле.
Такому повороту дел может способствовать и то, что у рядовых северокорейцев могут легко возникнуть иллюзия, что в случае падения нынешнего режима Северная Корея в короткие сроки достигнет примерно того же уровня жизни, который существует в Корее Южной. Понятно, что на практике этого не произойдёт, и в случае объединения разрыв в экономическом уровне между двумя государствами, хотя и станет сокращаться, но не исчезнет еще несколько десятилетий.
Ким Чен Ир отлично понимал, какие политические риски были связаны с реформами китайского образца. Об этом мы знаем, в частности, из воспоминаний его старшего сына Ким Чен Нама и из некоторых интервью, которые Ким Чен Нам, в то время живший в Макао, дал иностранным журналистам. Ким Чен Нам тогда выразился вполне определенно, заметив, что «хотя реформы в Северной Корее имеют смысл, но с учетом политической ситуации они опасны». С этим замечанием трудно не согласиться.
Эти политические соображения не дали Ким Чен Иру последовать образцу успешного Китая. Не исключено, что историки будущего осудят Ким Чен Ира за это решение. Понятно, что он, как и любой руководитель мира – вдобавок, руководитель авторитарный и не имеющий шансов на мирный и безопасный уход от власти – заботился о сохранении собственной власти. Судить его за это, честно говоря, не так уж легко. С другой стороны, будь Ким Чен Ир более решительным и ответственным человеком, он вполне мог провести в жизнь хотя бы некоторые из китайских реформ. В частности, уже в 1990-е годы вполне реально было бы перевести северокорейское сельское хозяйство на семейный подряд. Принятие такого решения снизило бы масштабы голода, а, возможно, и вовсе предотвратило бы его. С другой стороны, подобные меры едва ли бы поставили под угрозу политическую стабильность – крестьяне, как известно, не слишком склонны устраивать революции, которые, скорее, являются делом горожан.
Впрочем, сделанного не вернешь. Ким Чен Ир, понимая, что китайские реформы могли бы выправить экономическую ситуацию, все-таки не пошел на их проведение, вполне обоснованно опасаясь, что политические риски, связанные с проведением таких реформ в разделенной стране, будут запредельно велики.
И все же Ким Чен Ир предпринимал некоторые попытки для улучшения ситуации. По большому счету, впрочем, и он, и большинство его советников не совсем понимали, как им следует относиться к стихийному росту рыночной экономики, который происходил в управляемой ими стране.
В период «трудного похода» 1996-99 официальная риторика оставалась социалистической и чучхейской, то есть являла собой причудливую смесь националистических и сталинистских идеалогем. Однако на практике северокорейское руководство, скорее всего, отлично понимало, что продолжать старую политику и невозможно, и опасно. Слабые попытки ограничить распространение рынка и провести серию кампаний против частных предпринимателей привели к печальным результатам: в тех частях страны, где такие кампании проводились с особым рвением, экономическая ситуация существенно ухудшилась. Ким Чен Ир отреагировал на ситуацию адекватно: попытки восстановления «чучхейско-социалистических норм экономической и социальной жизни» были свернуты, а их организаторов объявили излишне ретивыми чиновниками и наказали.
В самом начале 2000-х годов Ким Чен Ир, который на протяжении всех 17 лет своего правления плохо относился к идее копирования китайских реформ, все-таки решил, что определенные экономические послабления следует сделать. В октябре 2000-го года начала работу специальная группа ЦК, в задачи которой входила подготовка изменений хозяйственного механизма.
Пак Пон Чжу, несмотря на свой преклонный возраст, считается главным северокорейским рыночным реформатором
Возглавил эту группу Пак Пон Чжу – человек, который, несмотря на свой преклонный возраст, может считаться главным северокорейским рыночным реформатором. Предложенные Пак Пон Чжу и его советниками планы были одобрены Ким Чен Иром и вступили в силу в июле 2002-го года.
Любопытно, что изменение хозяйственного механизма было оформлено в полном соответствии с северокорейскими традициями тотальной секретности. О происходящих в стране переменах официальная печать сообщила с опозданием на несколько месяцев, лишь в сентябре 2002-го года, да и сообщения эти были максимально туманными и неконкретными. Только через несколько лет стало ясно, какие именно реформы провел тогда Пак Пон Чжу и его окружение.
Вообще-то, реформы 2002 года не отличались особым радикализмом. Во многом речь шла о том, что официальное признание и одобрение получили некоторые новые явления и общественные институты, которые к тому времени уже сформировались стихийно-явочным порядком.
Отмененные реформами 2002 года запреты уже и так давно и повсеместно игнорировались на практике
В ходе реформы 2002-03 годов были сняты многие из существовавших ранее ограничений на рыночную торговлю. В частности, на рынках официально разрешили торговать промышленными товарами, да и вообще большинство видов рыночной торговли было декриминализировано. Однако парадоксальным образом большинство северокорейских рыночных торговцев и мелких предпринимателей в 2002 году даже не заметили самого факта проведения реформ. Дело тут в том, что отмененные реформами запреты к тому времени уже давно и повсеместно игнорировались на практике.
В рамках реформ руководство государственных предприятий получило определенную свободу в вопросах реализации произведенной продукции, равно как и в вопросах закупки необходимого сырья и комплектующих. Многое предприятиям разрешили продавать по договорным ценам. Опять-таки на практике это разрешение не имело столь уж большого значения, ибо все те предприятия, которые к началу 2000-х годов продолжали как-то функционировать, и так работали по этой схеме.
Разница заключалась лишь в том, что после 2002 года эта схема получила официальное признание, и перестала быть формально незаконной. Понятно, что это облегчило жизнь директоров предприятий, которые до этого вынуждены были нарушать закон не только ежедневно, а скорее, ежечасно и даже ежеминутно. Новое законодательство также позволило директорам и администрации предприятий нанимать на работу людей, которых они хотели нанять, и увольнять тех из них, от которых они хотели избавиться. До этого и увольнение, и прием на работу жестко регламентировался. Администрация также получила право назначать рабочим зарплату, которая бы соответствовала их эффективности и выработке.
Наиболее существенной частью реформ 2002 года было изменение цен. Цены на большинство потребительских товаров, которые до этого носили чисто символический характер, резко выросли. В частности, цена на рис выросла c 0,08 воны до 44 вон, то есть примерно в 500 раз. В подобных же пропорциях – в десятки и сотни раз – выросли и государственные цены на многие другие потребительские товары. Предусматривалось, что в ходе новой реформы государственные цены будут приведены к уровню, существовавших на тот момент рыночных цен.
На практике, однако, из этой затеи ничего не вышло. Объемы денежной массы существенно увеличились, и результатом стал короткий период гипер-инфляции. Инфляцию в конце концов удалось взять под контроль, но к тому времени рыночные цены стабилизировались на уровне, который существенно превышал цены государственной торговли (к лету 2005 года рис на рынках стоид 800 вон, хотя государственная цена на него оставалась равной 44 вонам).
В 2004 году Пак Пон Чжу обратился к Ким Чен Иру с предложением о внедрении нового пакета реформ. В свое время об этом стало известно из сообщений южнокорейской разведки. Тогда, в 2010 году, многие, включая и автора этих строк, к этим сообщениям отнеслись скептически. Однако последующие события полностью подтвердили правоту южнокорейских рыцарей плаща и кинжала. Дело в том, что с приходом к власти Ким Чен Ына в 2012-13 году в Северной Корее начали осуществляться реформы, которые по своему радикализму существенно превосходили все то, что было сделано при Ким Чен Ире. Во главе этих реформ стоял именно Пак Пон Чжу, а программа проводимых им реформ полностью совпадала с тем планом, о котором сотрудники южнокорейских спецслужб говорили журналистам еще в 2010 году.
Однако при Ким Чен Ире попытка начать вторую волну реформ закончилась ничем. По причинам, о которых предстоит узнать будущим историкам, северокорейский лидер тогда решил, что реформы и так зашли слишком далеко.
С 2004 года начался откат реформ. Последние годы правления Ким Чен Ира было временем многочисленных и, как правило, неудачных административных попыток вернуть страну во времена позднего Ким Ир Сена. Эти попытки не привели ни к чему, и в конце концов сам Ким Чен Ир вынужден был признать поражение. После неудачной денежной реформы 2009 года, которая по первоначальному замыслу должна была подорвать финансовую базу новой буржуазии (то есть тончжу), но которая на практике закончилась полным фиаско, Ким Чен Ир вернулся к своей прежней политике.
Последние два года его правления, 2010 и 2011 годы, реформ в стране не проводилось, но при этом и старое законодательство, в соответствии с которым большая часть происходившего в северокорейской экономике, считалось незаконным, тоже не применялось.
Ким Чен Ир к тому времени был болен и понимал, что в скором будущем руководителем страны станет его наследник, молодой Ким Чен Ын, который был окончательно утвержден в этом своем качестве осенью 2010 года. Именно Ким Чен Ыну вскоре предстояло выработать ту схему реформ, которая бы соответствовала северокорейской специфике и которая позволила бы вывести страну из кризиса, не ставя при этом под угрозу ни политическую стабильность, ни власть и привилегии наследственной элиты. Как показали последующие события, Ким Чен Ын оказался энергичным и способным человеком и с этой непростой задачей он, в целом, справился.