Нет бизнеса — нет проблемы. Почему сокращение теневого сектора — следствие не легализации, а кризиса

Падение теневой экономики

Весной Владимир Путин отчитался о рекордно низкой безработице в 3,5%. Одновременно экономисты — и независимые, и прокремлевские — обратили внимание на то, что «теневой» сектор экономики, ответственный примерно за треть ВВП России, потерпел крушение. Заметно это стало еще в 2022 году, после начала вторжения России в Украину, но сейчас масштаб потрясений стал очевиден.

До войны неофициальный сектор экономики составлял по различным оценкам от 20 до 35% ВВП России — очень высокий процент по сравнению с большинством развитых стран, но сравнимый с другими развивающимися странами. К началу 2022 года он обеспечивал работой и доходом 14,5 млн человек (всего в России работают 75 млн человек). За год войны работы в неформальном секторе работы лишились 1,2 млн человек. Для теневой экономики это стремительное падение, ставшее не только самым сильным шоком со времен пандемии COVID-19, но и побившее все рекорды за последние 11 лет. Это сигнализирует об острых проблемах в экономике.

Неформальная экономика на пальцах

Теневая, или неформальная, экономика — термин, возможно, понятный интуитивно, но на деле достаточно запутанный. Изобретение концепта обычно приписывается Киту Харту, американскому антропологу, который включал туда попрошайничество, уличную проституцию, собирательство и другие нелегитимные способы заработка. Сегодня Международная организация труда разделяет неформальных сотрудников на две группы: самозанятых и работающих на третьих лиц. Самозанятыми, во-первых, могут считаться некоторые владельцы малых бизнесов, во-вторых, самозанятые могут быть прекарными рабочими, например сезонными. Сотрудники в неформальном секторе тоже подразделяются на две группы. Первые — работающие «из-под полы», то есть люди, получающие зарплату «в конвертах». Другая группа — «подрабатывающие», то есть оказывающие дополнительные неформальные услуги в компании, например, работая на выходных или сверхурочно за наличную неподотчетную зарплату.

В России в последние годы большинство экспертов сходится в оценках объемов рынка неформальной занятости — 13-14 млн человек. Наибольшее количество неформальных рабочих устроено в торговле, сельском хозяйстве, в том числе в охоте и рыболовстве, строительстве и транспортировке. Теневой сектор обеспечивал огромный процент граждан России работой и доходом, особенно в отдельных, зачастую более бедных регионах, таких как Ставропольский край, Ингушетия или Алтай. Зачастую работа «в серую» для большинства таких людей была практически безальтернативным способом заработка на жизнь. Там, где с поддержкой рабочих мест, зарплат и социальных гарантий в целом не справлялись формальные институты, на выручку приходила именно «серая экономика».

Особенность российской экономики заключается в том, что многие малые предприятия не готовы обеспечивать всех работников зарплатой, соответствующей хотя бы МРОТ, пишут исследователи ВШЭ. Это неизбежно приводит к потере рабочих мест в случае незначительных потрясений или, например, повышений минимального размера оплаты труда. В сочетании с маленькими пособиями по безработице это лишает большинство работников «буферного» периода после увольнения для поиска нового формального трудоустройства и толкает большинство на поиск работы «в серую» — там благодаря невысокой налоговой нагрузке подобные потрясения чуть менее заметны, и кризис можно пережить относительно безболезненно.

Причины обрушения неформального сектора и реальная безработица

Неформальный сектор может сокращаться по разным причинам, в том числе позитивным, таким как экономический рост и увеличение количества вакансий в официальном секторе. Работники теневого сектора при наличии такой возможности предпочтут официальную работу. Для них переход в формальный сектор практически всегда представляет собой значительное улучшение социального положения и качества жизни: они могут рассчитывать на бо́льшую защиту собственных прав, стабильную зарплату без задержек, накопительные пенсии и прочие преимущества и социальные гарантии.

В макроэкономическом смысле вытеснение неформального сектора формальным тоже выглядит позитивно: уменьшается общий уровень бедности, экономического неравенства, коррупции, косвенно снижается уровень преступности. На этом как раз настаивают прокремлевские эксперты и журналисты, в один голос говорящие о растущей «стабильности» и новых рабочих местах.

Однако такой сценарий к современной России неприменим. Теневой сектор сокращается рекордными темпами — более чем на миллион человек за последний год, при этом позитивные структурные изменения в экономике редко происходят так стремительно. В последний раз такой кризис наблюдался во время пандемии коронавируса и сопровождался значительно выросшей безработицей. Тогда причины рецессии были принципиально другими, но состояние экономики было в целом сравнимо с нынешним.

На самом деле большинство лишившихся мест работы в теневом секторе не трудоустраиваются официально, а наоборот, остаются без работы, о чем свидетельствует ряд статистических показателей. Согласно Росстату, более 4 млн человек в стране либо заняты лишь частично, либо являются де-факто безработными, то есть находящимися в простое или неоплачиваемом отпуске без увольнения — и это только при оценке формальной рабочей силы.

Кроме того, есть ряд альтернативных, независимых от Росстата источников, которые стараются оценивать реальную, так называемую «скрытую» безработицу. Они говорят о реальном уровне безработицы в районе 13%. Это в три раза выше официальных цифр, пишет FT, ссылаясь на FinExpertiza, центр Карнеги и Renaissance Capital.

Итак, сам факт сокращения неформального сектора в России вовсе не обязательно напрямую коррелирует с позитивными трендами в экономике. Так, например, крупнейшее падение занятости в неформальном секторе, как уже упоминалось выше, произошло на фоне «ковидного» кризиса — в связи с сокращением реальных доходов, уровня потребления и общего ослабления рынка труда. Рост неформальной занятости в экономике России часто говорит об обратном и сопровождает периоды восстановления и роста. После падения неформальной занятости из-за пандемии восстанавливаться она начала в 2021 году, когда страна стала выбираться из рецессии. Этот же тренд наблюдался и раньше: рост неформальной занятости был заметен в 2016 году, когда страна перешла в стадию медленного роста после рецессии; то же было в 2018 и 2019 годах.

Впрочем, даже если обсуждать лишь цифры формальной безработицы, они все равно не совсем соответствуют действительности — или, скорее, не совсем честно ее интерпретируют. Уровень безработицы в формальном секторе, без учета простоев, частичной занятости и прочих критичных показателей, вполне мог снизиться. Однако, говоря о росте занятости, Владимир Путин не упоминает мобилизацию и активную вербовку наемников: как минимум 300 тысяч призывников теперь официально числятся успешно трудоустроенными на полную ставку, значительно украшая статистику по безработице. Вторая причина влияет на безработицу с противоположной стороны, снижая официальные оценки рабочей силы: с начала войны страну по разным данным покинули от полумиллиона до 1,3 млн человек, о чем, конечно же, прокремлевские эксперты тоже предпочитают лишний раз не вспоминать.

Реальная причина — падение экономической активности

Проверить гипотезу о том, что падение теневого сектора — позитивный знак, можно и другим способом, посмотрев на главные показатели экономического роста и активности. Помимо позитивных маркеров от государства, включая формальное падение безработицы и рост ВВП — на целых 1,2%, — есть альтернативные экономические показатели, о которых недавно писал Центр исследований экономической политики в сотрудничестве с ЕЦБ. Экономист из Университета Гронингена и главный соавтор этого исследования Ханна Сахно рассказала The Insider, что информации от Росстата недостаточно: он стал публиковать значительно меньше данных о стандартных экономических индикаторах, изменил методологию для оставшихся, а также закрыл доступ к некоторым ранее открытым данным. Ханна отдельно отмечает один из главных недостатков самого показателя ВВП и методологии его подсчета, даже в условиях полной прозрачности:

«ВВП рассчитывается таким образом, что все, что происходит в экономике, — и позитивное, и негативное, например, восстановление после землетрясений или крупных техногенных катастроф — засчитывается в рост ВВП. Военная агрессия, в частности, всегда позитивно отражается на ВВП».

Действительно, Россия активно наращивает собственные расходы на военные нужды, увеличив бюджет Минобороны как минимум на 9% в 2022 году, считают в Стокгольмском институте иccледований проблем мира. При этом сама Россия тщательно скрывает структуру таких расходов.

Чтобы преодолеть ограничения, связанные с оценкой реального ВВП и недостатками самого показателя, команда Ханны Сахно исследует ряд альтернативных способов оценки экономической активности, такие как цены на недвижимость, воздушный трафик, оценки потребительских корзин, потребление услуг и так далее:

«Один из моих любимых альтернативных показателей — концентрация оксида нитрогена в воздухе, который мы получаем на основе спутниковых снимков от третьей стороны. Обычно высокая концентрация оксида нитрогена наблюдается вокруг крупных промышленных и производственных зон, и мы, экономисты, используем его как прокси для стандартного индикатора промышленной активности экономики».

Этот маркер, в свою очередь, открыто говорит о нарастающей рецессии, добавляет эксперт:

«Мы видим, что этот показатель в России заметно упал к середине 2022 года и не показывает признаков возобновления. Это может говорить о снижении промышленного производства, возможно, о закрытии предприятий из-за снижения спроса (внутреннего и внешнего) или разорванных цепочек поставок в результате санкций».

Таким образом, гипотеза об экономическом росте и органичном увеличении формального сектора, кажется, не подтверждается независимыми источниками. В результате нынешнее падение теневого сектора, как и во всех предыдущих случаях, судя по всему, действительно связано в первую очередь с рецессией и сокращением экономической активности — а не с ростом стабильности и появлением новых рабочих мест, как утверждает Владимир Путин. Скорее всего, в условиях санкций и провальной войны рецессия будет углубляться.

Потеря рабочих мест в теневом секторе, в свою очередь, ее лишь усугубит. Доходные шоки, связанные с потерей рабочих мест, особенно тяжело ударяют по прекарным рабочим (с неустойчивой формой занятости) — из-за отсутствия доступа к социальным программам, пособиям по безработице и из-за нехватки сбережений. Более того, в период рецессий неформальный сектор может зачастую становиться для людей «смягчающим фактором», а в случае России этот буфер страдает в первую очередь, что оставляет население более уязвимым к рецессии, падению доходов и бедности.