«Я первый заорал: подпишу!». Экс-глава Белоруссии Станислав Шушкевич о Беловежских соглашениях и распаде СССР

Я был первым, кто задумал и организовывал эту встречу. Мы договорились с Кебичем, что должны найти способ доверительно, без свидетелей, поговорить с Ельциным, чтобы он нам помог с нефтью и газом. Иначе мы бы заморозили нашу свежеиспеченную Республику Беларусь. Получить топливо зимой 1991-1992 года – вот была главная задача. В отличие от той же Литвы, у нас не было риска оказаться в энергетической блокаде. Но как именно мы получим топливо, было не ясно.

Государство после ГКЧП было плохоуправляемым. Решать вопрос лучше было с Ельциным, потому что он был всенародно избранным президентом России. Его надо было уговорить поступить с нами не по-рыночному, к чему тогда все стремились, а по-советски, по-старому: поставить нам топливо, а не продать. Поэтому, простите за нескромность, я их всех собрал.

Ельцина надо было пригласить так, чтобы он не отказался приехать. Во-первых, поймать его без свидетелей. Во-вторых, предложить что-то такое, от чего трудно отказаться. И, в-третьих, представить все так, чтобы и у него был свой интерес к нам приехать. Мне удалось это сделать 20 октября, когда Михаил Горбачев собирал Госсовет в Ново-Огарёво.

Во время заседания Горбачев предложил новый проект союзного договора и попросил нас по нему высказаться. Меня мутило от этого договора, потому что я уже понимал, что это за документ и к чему он ведет. Сидим – никто не выступает. И я обнаглел и выступил! Сказал примерно так: «Уважаемый Михаил Сергеевич, вы меня извините, но мне трудно докладывать этот проект договора Верховному совету, у нас народ грамотный. Здесь не согласуются дефиниции и понятия, что такое конфедерация. Вы называете конфедерацией фактически унитарное государство, где вместо политбюро ЦК КПСС самой властной фигурой будет президент. Наш Верховный Совет такой договор не примет и не подпишет». Молчание…, больше никто не выступает. Вдруг решительно вступает Ельцин. Он тоже осудил договор, но не так деликатно, как я: «Что вы предлагаете? Это же черт знает что! Кто такое мог придумать?».

Когда Ельцин выступил, Горбачев встал и ушел. Тогда Ислам Каримов, глава Узбекистана, говорит: «Вы, Станислав Станиславович, вы, Борис Николаевич, поссорили нас с председателем Госсовета. Идите, найдите его и верните на председательское место». И мы с Ельциным пошли без всяких свидетелей в зоне, где нет никаких посторонних свидетелей. И там-то я все обговорил и пригласил его в Беловежскую пущу. Конечно, он прекрасно понимал, что там будет не только охота: раз мы зовем, значит, у нас есть интерес.

В Беловежскую пуще, в Вискулях, в 1950-е годы было построена резиденция ЦК КПСС, где развлекались и охотились видные государственные деятели. Там не было никаких условий для переговоров – даже пишущей машинки не было! Но связь была хорошая. О приеме гостей позаботился Кебич. Пригласили также украинскую делегацию – Леонида Кравчука и Витольда Фокина. Договорились, что соберемся рабочими делегациями, чтобы не затягивать с принятием решением и на месте закрыть вес вопросы.

Каждый день в течение двух недель до встречи в Вискулях я приглашал к себе председателя КГБ Беларуси Эдуарда Ширковского и спрашивал: «Как вы готовитесь к этой встрече?». Он говорил, что все под контролем, никто не знает, что тут будет происходить. Позднее, когда я был с официальным визитом в США, меня сопровождал тот же Ширковский. И когда вице-президент Альберт Гор спросил: «А вы не боялись, что Горбачев вас арестует?», Ширковский ответил: «Мы гарантировали безопасность этого мероприятия, никто не мог там арестовать».

Но потом, когда Ширковский вышел на пенсию и переехал жить в Москву, он заявил, что все время докладывал Горбачеву, что происходит в Вискулях через Владимира Крючкова, председателя КГБ СССР, и ждал команду арестовать.

На мой взгляд, Горбачев всегда ускользал от решения. Он делал вид, что не имеет отношения к событиям в Тбилиси, к Вильнюсу, везде, где были человеческие жертвы. И здесь он не мог дать команду арестовать Ельцина – президента России. Горбачев все-таки человек достойный, и это достоинство всегда сохранял…

7 декабря мы собрались в Вискулях и стали думать, как нам поступить. Мы прямо сказали, что заинтересованы в нефти и газе. Как ни крути, чтобы получилось законно, надо уговаривать Горбачева, чтобы он нам поставил нефть и газ как президент СССР. Тут был такой нюанс: Ельцин все же был как бы подвластен Горбачеву, хотя Горбачев был избран съездом, а Ельцин – всенародно.

И здесь, мне кажется, сработало философское образование Геннадия Бурбулиса. Он предложил знаменитую фразу, что СССР как субъект международного права и геополитической реальности прекращает свое существование. Он произносит эти слова и говорит: «А не подпишитесь ли вы под такой фразой?». Я первый заорал: «Подпишу!». Это была моя мечта, чтобы Беларусь перестала быть колонией России, что мы становимся независимым государством, принимаем декларацию о независимости, собственную конституцию, и дальше идем своим путем свое определение государства. И все остальные с этим согласились. Договорились, что это фраза коренная, что на эту кость, как сказал Ельцин, надо насадить мясо, чтобы мы закрыли все вопросы.

Тогда было поручено экспертам составить соответствующий договор на основе этой фразы в преамбуле.

После договоренности об этой фразе было время сходить на охоту. Все были обеспечены формой и оружием. Но на охоту пошли только Фокин и Кравчук. Я не пошел, потому что в студенческие годы подстрелил на охоте утку, и потом всю жизнь переживал. Фокин же подстрелил кабанчика, а Кравчук стрельнул и промазал. Егеря потом шутили (до сих пор не знаю, правда это или нет), что Кравчук перебил выстрелом веревку, которой был привязан кабанчик, и тот удрал.

Нурсултан Назарбаев тоже был приглашен в Вискули, и он сказал, что приедет, но дозаправится в Москве. Однако после приземления в Москве связь с ним прервалась. А потом выяснилось, что в Москве он пошел к Горбачеву, и тот уговорил его не ехать, пообещал ему должность председателя Верховного Совета обновленного СССР. И когда мы сообщили о подписании договора, он возмутился и сказал, что ни за что бы не подписал Беловежское соглашение. Но интересно, что позднее – 21-22 декабря 2021 года – именно у Назарбаева в Алма-Ате прошла конференция, на которой к нашему договору присоединились многие республики. Восток – дело хитрое.

Над документом из 18 статей с российской стороны работали такие замечательные эксперты, как Егор Гайдар, Андрей Козырев, Сергей Шахрай. Каждую из статей мы доводили до консенсуса. Из 18 статей в итоге получилось 14. Мы отшлифовывали каждое положение, оттачивали каждое предложение. Работа была трудная и нестандартная, ведь обычно бывает проект договора, который проходит через все службы, через всех юристов... А здесь мы все в одном котле. Это был мозговой штурм, который успешно завершился.

Днем 8 декабря мы уже были готовы подписать перед телекамерами окончательный текст. Сели и подписали – ничего особенного. А когда подписали – пошли в баню ­– париться и на массаж. Это все было обеспечено Кебичем. Он всегда умел принимать гостей, а я – нет.

Некоторый ужас меня охватил, когда я ехал обратно в Минск в своем, как я его называл, членовозе, ЗИЛ-117, роскошнейшем автомобиле, который, кажется, пожирал 25 литров на сотку (я сравнивал с моими Жигулями и меня трясло от возмущения), и слушал радио… Я чуть-чуть понимал и немецкий, английский, хорошо польский, сигнал был хороший. И весь мир говорит «Ельцин, Кравчук…». А мою фамилию как только не называют – Чучкевич, не могут выговорить… Я еду и понимаю, что имею право подписать международный договор, он вступает в силу прямо после моей подписи. Но я должен представить его немедленно на ратификацию Верховному Совету. И я думаю: так, я сейчас представлю на ратификацию Верховному Совету, и Союз нерушимый перестает существовать. Как это воспримут? Я в определенном страхе ехал. Но, оказалось, что даром. Был только один голос против – Валерия Тихини. И сколько бы ни утверждал Лукашенко, что он был тоже против, это неправда. Он вообще не участвовал в голосовании. Ускользнул, как всегда…

Если подводить итоги тех событий, то можно сказать прямо: СССР – это была тюрьма народов, и мы в Беловежской пуще предложили, как из этой тюрьмы выйти. Союз нерушимый – был лишь ширмой, и мы эту оболочку фактически уничтожили. В декабре 1922 года СССР был образован четырьмя республиками – Российской, Белорусской, Украинской и Закавказской. Но последняя перестала существовать в 1936 году, поэтому наше деяние было легитимным. Кроме того, ратификацию немедленно провели все: Москва, Киев и Минск.

Впервые в мировой истории произошел бескровный распад империи, вопреки предсказаниям всех – Генри Киссинджера, Джорджа Буша, Маргарет Тэтчер. Позиция Киссинджера была четкая: никакой помощи локальным структурам, помогать только госсцентру, то есть Горбачеву. Его на Западе выдавали за единственного демократа и достойного человека, а всех остальных – доморощенных, как я – воспринимали исключительно, как мелких карьеристов: мол, это партийные работники, стремятся занять более высокое положение. О том, что это будоражится республиками, свита Горбачева, разумеется, за рубежом не говорила.

Уже 12 декабря Геннадий Бурбулис встречался с Франсуа Миттераном. И тот удивлялся, что уже прошло столько времени – несколько дней – с подписания договора, а еще, дескать, никто не бунтует, КГБ не встало на защиту СССР. Мы же в глубине души понимали: кровопролития не было и не будет, а, значит, мы нашли правильный, нестандартный подход к нестандартной империи. Империи все более-менее стандартные, но эта империя была основана на лжи больше, чем все остальные.