Переводы
Высокие тарифы на импортные товары, которые вводит Дональд Трамп, приведут к значительному сокращению объема американской экономики и потере миллионов рабочих мест, объясняет колумнист The New York Times, нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман. The Insider предлагает полный перевод статьи.
До совсем недавнего времени я не думал всерьез, что мы ввяжемся в торговую войну. Я ожидал чего-то в стиле театра кабуки: крупнейший торговые партеры Америки пойдут на косметические уступки — возможно, не без щедрых выплат бизнесу Трампа на стороне, — это позволит Трампу объявить о «победе», а торговля продолжится в прежнем объеме.
Причина, по которой я ожидал такого относительно безобидного результата, не в том, что Трамп может прислушаться к умным советам. Нет, я ожидал, что заговорят большие деньги: корпорации инвестировали триллионы, исходя из предположения, что открытая мировая система, позволяющая существовать цепочкам добавленных стоимостей без оглядки на государственные границы, будет постоянной частью окружающей среды. Торговая война подорвет все эти инвестиции, огромные капиталы окажутся на мели; я считал, что крупные компании либо найдут способ объяснить это Трампу, либо хотя бы донесут эту мысль до республиканцев в Конгрессе, которые предпримут шаги, чтобы ограничить ему пространство для маневра.
Но сейчас эти политические соображения выглядят значительно менее убедительно, чем еще несколько месяцев назад. После увольнения Гэри Кона <старший помощник Трампа по экономической политике до 2 апреля 2018 года. — The Insider> непонятно, есть ли у большого бизнеса какой-либо прямой ход в Белый дом (да, у тех, кто загрязняет окружающую среду, есть выход на Скотта Прюитта <администратор Агентства по охране окружающей среды. — The Insider>, а у хищников-кредиторов — на Мика Малвени <директор управления по менеджменту и бюджету Белого дома. — The Insider>, но это не те группы, которые выступят против торговой войны). А республиканцы в Конгрессе, напуганные базовым электоратом Трампа, как выяснилось, не желают выступать за что-либо вообще, даже если на кону большие деньги.
К тому же трамповская разновидность дипломатии — не просто торги, а систематическое восхваление жестоких диктаторов и выражение презрения к демократическим лидерам, — создала вокруг Америки очень раздраженный мир. Никто не хочет подарить Трампу даже видимость победы, а если избранные лидеры это сделают, их накажут избиратели.
Поэтому серьезная торговая война выглядит сейчас очень вероятной, и время подумать о том, что она может означать.
Думаю, тут есть три основных вопроса:
1. Как высоко могут подняться тарифы?2. Насколько это уменьшит объем мировой торговли?3. К каким издержкам приведется торговая война?
Все три вопроса довольно запутанные, и я попробую объяснить, почему. Но есть основания считать, что полномасштабная торговая война будет означать тарифы в диапазоне 30–60%, что она приведет к значительному сокращению торговли, может быть, на 70%, но общие убытки от нее будут меньше, чем, по-моему, представляет себе большинство, — возможно, мировой ВВП сократится на 2–3%.
Впрочем, в этом последнем расчете не принимаются во внимание подрывные эффекты деглобализации: некоторые от этого выиграют, но очень многие, в том числе и большие группы и множество сообществ в США, серьезно пострадают, особенно в краткосрочной и среднесрочной перспективе.
Как высоко могут подняться тарифы?
Что мы подразумеваем под торговой войной? В современном контексте мы имеем в виду ситуацию, в которой экономики мира, следуя примеру США, отбросят правила и соглашения, которые сейчас сдерживают их тарифы, и начнут устанавливать тарифы в одностороннем порядке, преследуя собственные интересы, как они их себе представляют.
Проблема именно в этом: «как представляют». В сфере торговли, как и в других областях, представления Трампа не производят впечатления особенно тесно связанных с реальностью. И если честно, экономическую политику других крупных игроков, особенно ЕС, тоже не назовешь триумфом чистого экономического мышления.
В предыдущие годы было множество попыток моделировать торговые войны, основываясь на одном из двух подходов. Первый — представить, что государства стремятся максимально увеличить национальный доход, или хотя бы некую объективную функцию, дающую дополнительный вес хорошо организованным группам с определенными интересами. Второй — вспомнить исторический опыт мира до того как международные торговые соглашения стали нормой. К счастью, оба этих подхода предполагают примерно одинаковые уровни тарифов.
Что касается первого подхода, то для любой страны, достаточно большой, чтобы влиять на мировые цены экспортируемых ей товаров, либо импортируемых, либо тех и других, существует «оптимальный тариф», отличный от нулевого. Причина в том, что, ограничивая свою торговлю, такая страна может добиться лучших торговых условий — соотношения цен экспортируемых и импортируемых товаров. Это при прочих равных поднимает реальный доход. Оптимальный тариф компенсирует убытки от сокращения объема торговли, то есть расходы на производство внутри страны тех товаров, которые можно было бы дешевле купить за границей, — их перекроет прибыль от улучшившихся торговых условий.
Проблема в том, что если так будут поступать все, то вы получите издержки сокращения торговли без преимуществ улучшения ее условий, так как другие страны будут поступать с вами так же, как вы пытаетесь поступать с ними. Так что закончится все ситуацией «войны оптимальных тарифов», которая больше похожа на гонку вооружений, чем на настоящую войну, в том смысле что в ней обычно не бывает ни победителей, ни разрешения конфликта — только огромное количество затраченных ресурсов.
Так как же вы оцените результаты войны оптимальных тарифов? Нужна модель «поддающегося подсчету общего равновесия» мировой торговли — что-то, что покажет, как производство и торговые потоки зависят от тарифных ставок, с поправками на актуальные данные. Потом вам придется найти равновесие (равновесие Нэша, если вы читали книгу, по которой снят фильм «Игры разума» <равновесие Нэша — ситуация, в которой ни один из игроков не может увеличить свой выигрыш, в одностороннем порядке меняя свое решение. — The Insider>), при котором каждая страна устанавливает свой оптимальный тариф с учетом того, что делают все остальные.
Здесь понадобится много предположений и обвинений, а результат будет во многом зависеть от того, как легко товары из одной страны можно будет заместить товарами из другой, — параметр, с трудом поддающийся оценке. Но все же недавно было сделано несколько попыток: Ральф Осса <экономист, профессор Цюрихского университета. — The Insider> считает, что торговая война приведет к тарифам порядка 60%, а Алессандро Ничита <экономист, сотрудник Конференции ООН по торговле и развитию. — The Insider> с коллегами, основываясь на несколько иных предположениях, оценивают повышение тарифов в 32 процентных пункта по сравнению с существующими уровнями.
Если это выглядит слишком абстрактно, можем обратиться к истории: тариф Смута-Холи — последний крупный протекционистский шаг, предпринятый США до того как мы создали систему торговых соглашений, — поднял ставки тарифов на облагаемые импортные товары до 45% (тарифы были настолько высоки, что большинство импортируемых товаров по тем или иным причинам вообще освободили от тарифов). Вы можете спросить, почему я не говорю о 59% — максимальном уровне, достигнутом в 1932 году, — но это был скорее своего рода несчастный случай, уровень выше даже того, который хотели протекционисты: из-за дефляции повысился уровень тарифов на те товары, на которые они были выражены в долларах за единицу продукции, а не в процентах.
Таким образом, и историческая, и количественная модель предполагают, что торговая война приведется к очень высоким тарифам; уровень выше 40% весьма вероятен.
Насколько уменьшится объем торговли?
Для любой тарифной ставки размер сокращения торговли зависит от эластичности спроса на импорт — отношения сокращения импорта в процентах к росту цен на импортные товары в процентах. Такая эластичность с трудом поддается оценке, так как мы не можем провести достаточное количество экспериментов (флуктуации обменных курсов изменяют цены импортных товаров, но это дает представление только о краткосрочном эффекте; все считают, что долгосрочная эластичность намного выше).
Как следует из опубликованных экономических трудов, консенсусная оценка эластичности спроса на импорт где-то в районе 3–4, но определенности здесь нет.
Но если мы действительно верим в то, что разыграется война оптимальных тарифов, то объемы торговли окажутся удивительно нечувствительны к точному значению эластичности. Почему? Потому что оптимальный тариф тоже зависит от эластичности. Если иностранцы с легкостью могут заменить ваши товары, оптимальный тариф достаточно низок, если не могут, то он высок. Таким образом, высокая эластичность означает низкие тарифы, низкая эластичность — высокие, и сокращение объема торговли будет соответственным.
На основании своих весьма приблизительных расчетов я предполагаю, что во многих случаях нам предстоит сокращение объема торговли примерно на 70%. На графике внизу показана доля мировой торговли (экспорта и импорта) в мировом ВВП, начиная с 1950 года; снижение ее объема на 70% отбросит нас приблизительно к уровню 1950-х годов. Если Трамп действительно втянет нас в торговую войну, глобальная экономика станет значительно менее глобальной.
Насколько велики издержки?
О том, что протекционизм — зло, говорили много: тариф Смута-Холи называли причиной Великой депрессии и так далее. Есть соблазн предположить, что при настолько глупых аргументах сторонников Трампа в пользу торговой войны ее результатом должна быть полная катастрофа.
Но мне в конечном счете приходилось сожалеть, если я позволял своим политическим чувствам взять верх над экономическим анализом. А простые модели говорят, что торговые войны — это плохо, но не говорят, что это катастрофа.
Для правильной оценки нужно воспользоваться одной из тех моделей поддающегося подсчету общего равновесия, о которых я писал выше. Они предполагают существенные, но не гигантские потери — 2 или 3% ВВП. Мне хотелось бы поделиться предчувствиями относительно причин, по которым потери не будут выше, а затем объяснить, почему торговая война тем не менее будет в высшей степени разрушительной.
Для этого я воспользуюсь одним «маленьким грязным секретом» теории торговли: так как в конечном счете все, что говорят о торговле, должно сводиться к общему равновесию, это значит, что нужно отслеживать все рынки одновременно, но анализ торговой политики, основанный на частичном равновесии — простом балансе спроса и предложения, — обычно дает более или менее правильный результат.
Поэтому давайте рассмотрим спрос на импорт так, как если бы это была простая кривая спроса с издержками тарифов, представленными в форме потери потребительских излишков (см. график ниже). Те, кто помнит, чему учили на первом курсе экономического факультета, должны знать, что издержки искривления рынка обычно принимают форму, напоминающую треугольник (кривая спроса не всегда близка к прямой, но это второстепенная деталь). Это происходит потому, что уменьшение благосостояния от потери первой единицы импорта равны приблизительно нулю, так как люди не обращают внимания на разницу между этим ушедшим с рынка товаром и отечественным, но потеря последней единицы вызывает уменьшение благосостояния, равное тарифной ставке, — это показывает, насколько больше люди готовы платить за импортный товар. А средние издержки сокращения импорта на полпути между этими двумя величинами.
Поэтому если тариф повышает цены импорта для потребителей и заставляет их покупать меньше импортных товаров, то уменьшение благосостояния составит примерно величину сокращения импорта, умноженную на половину тарифной ставки.
Сейчас США затрачивают на импорт 15% ВВП. Предположим, что мы окажемся в ситуации торговой войны с тарифом в 40% и, как я предполагаю, падением объема торговли на 70%. В этом случае уменьшение благосостояния будет 20%×0,7×15, то есть 2,1% ВВП.
Это не мелочь, но и не гигантское количество: в худшие времена Великой рецессии <периода, последовавшего за мировым экономическим кризисом 2008 года. — The Insider> мы, по оценке Управления Конгресса США по бюджету, недосчитались почти 6% потенциального ВВП. Разумеется, эта потеря была временной, а торговая война может продолжаться бесконечно.
Но за этими цифрами издержек в абсолютном выражении можно не заметить главное — разрушительную функцию.
Разрушительная сила
Сейчас на экспортные товары приходится около 12% ВВП США. Не все это представляет собой внутреннюю добавленную стоимость, так как некоторые компоненты импортируются. Но все же значительная часть экономики, возможно, 9 или 10%, — это производство товаров для иностранных рынков. И если мы втянемся в такую торговую войну, какую я сейчас рассматривал, примерно 70% работающих в этой части экономики — скажем, 9 или 10 миллионам человек — придется заняться чем-то другим. И будет мультиплицирующий эффект для многих населенных пунктов, которые сейчас построены вокруг предприятий, работающих на экспорт, — многие их жители тоже потеряют работу.
Это обратная сторона истории «китайского шока»: даже если вы считаете, что быстрый рост китайского экспорта не стоил США уменьшения суммарного количества рабочих мест, он изменил структуру и географию занятости и в результате обернулся потерями для многих. А магнитуда «трамповского шока», который вызовет торговая война, будет на порядок больше.
Намеки на то, что может случиться, можно разглядеть в том, что уже происходит. Пока мы имеем дело лишь с небольшими столкновениями, возможно, предвещающими надвигающуюся торговую войну, но их результат не кажется таким уж пустяком фермерам, выращивающим сою, которые уже столкнулись с резким падением цен, и предприятиям, использующим сталь, для которых она заметно подорожала. Если разразится торговая война, ожидайте многих, очень многих подобных историй.
Ладно, определенности, что случится что-либо из этого, нет. Мне все еще трудно поверить, что мы действительно пойдем по этому пути. Но у меня нет и правдоподобной версии того, что может остановить Трампа или заставить других крупных игроков подчиниться его требованиям.