Дискриминация, буллинг, секс-работа: в Европе квир-беженцы из Украины сталкиваются с опасностями, незаметными большинству

Почти с самого начала войны стали появляться сообщения о том, что многие трансгендерные люди не могут выехать из Украины. О таких случаях писали Vice, The Guardian, Euronews и другие медиа. С вводом военного положения в Украине стал действовать запрет на выезд всех мужчин в возрасте 18–60 лет. Это сделало крайне проблематичным выезд из страны трансгендерных и небинарных людей с минимальным несоответствием между внешним гендерным выражением и документами. Украинские пограничники отказываются пропускать трансженщин, не успевших поменять паспорта с «мужским полом». Трансмужчинам с женским полом в паспорте на границе предлагают «идти воевать». Даже с приведенными в соответствие документами трансфеминных людей, принимающих гормональную терапию, но, например, не прошедших операцию на гениталиях (это не является обязательным для всех трансперсон), на границе унизительно ощупывают, выясняя, «что они такое», и также не разрешают выезд.

Телеканал CBS, выпустивший сюжет про трансгендерных украинцев в военное время, засмеяли в твиттере. Считается, что «война не дискриминирует» и гендерная и сексуальная проблематика во время таких катастроф — это «проблемы первого мира», недостойные серьезного внимания. Но, как показывают многие исследования и отчеты НГО, в ходе вооруженных конфликтов и других масштабных потрясений, вроде ковид-пандемии, квир-население подвержено гораздо большему риску и имеет меньше шансов на оказание необходимой помощи, чем их гендерно- и сексуально-нормативные сограждане.

Для анализа положения квиров, бегущих от войны или мигрирующих в мирное время, полезна категория интерсекциональности. Она обращает внимание на то, как разные идентичности человека, пересекаясь, обуславливают множественные дискриминации или привилегии (по гендеру, расе, классу/доходу, сексуальной ориентации, этничности и так далее). В обществе с высоким уровнем квирфобии и гетеронормативности социальных институтов при прочих равных лесбиянке будет сложнее получить необходимую помощь. Ей будет еще сложнее, если она носитель не титульной этничности. И немного легче, если она находится достаточно высоко в классовой иерархии.

Сегодня в мире около 281 млн человек — мигранты, включая 46 млн насильственно перемещенных за пределы родных стран и беженцев. Даже по самой консервативной оценке, предполагающей не больше 5% квиров в среднем в любой группе (хотя эта цифра в действительности существенно больше) — около 14 млн мигрантов и беженцев относятся к ЛГБТКИ+ группам.

Подвижные идентичности

За последние 10–15 лет в исследованиях миграции и диаспор произошли важные изменения, сместившие внимание от чисто количественного изучения перемещения людей до так называемых «мигрантских нарративов», демонстрирующих разнообразие мобильностей. До последнего времени миграция описывалась в основном как трудовая, поиск более качественного трудоустройства и уровня жизни считался одной из ключевых причин движения людей. Также считалось, что миграционные движения вполне однородны: из деревни в город, из менее благоустроенного места в более благоустроенное. Но качественные исследования мобильности и вплетение в них оптики квир-теории показали, что миграция часто принимает самые неожиданные направления и что для огромного числа людей решающую роль в намерении переехать играют сексуальность и гендерная идентичность.

У квирности и миграции есть устойчивая связь, которую стали замечать только в последнее время. Исследователи пишут о «культуре миграции» в негетеронормативных сообществах, часто вызванной дискриминацией и исключенностью, которым квиры подвергаются во многих регионах. В 2013 году квир-теоретикесса Карма Чавес выпустила книгу Queer migration politics, в которой описывает, насколько тесно пересекаются проблемы квиров и мигрантов и как на этом пересечении создаются гражданские и политические коалиции. Редакторы сборника Queer Diasporas указывают на взаимную связь «подвижности сексуальности» и увеличения потоков миграции в последние десятилетия. Квир-мигранты в странах пребывания создают особые флюидные сообщества, исследование которых помогло переизобрести понятие диаспор, ранее связанное в основном с этничностью. Само появление понятия «квир» как особой «анти-идентитарной идентичности» во многом произошло благодаря миграции из незападных культур на Запад: африканские, азиатские и латиноамериканские квиры привозили с собой сексуальные идентичности и практики, которые не вписывались в западное понятие ЛГБТКИ+, таким образом его расширяя.

Вплоть до 1980-х годов ненормативная сексуальность или гендерная идентичность служила поводом для депортации или отказа в доступе во многие страны —официально или на уровне повседневной практики. Так, в США акт Маккарена — Уолтера, принятый в 1952 году, запрещал въезд персон с «сексуальными отклонениями», а акт Гарта — Целлера в 1965 году явно прописал запрет на въезд для квир-мигрантов. Даже после исключения гомосексуальности из списка ментальных расстройств в 1973 году практика отказов продолжалась в том или ином виде как минимум 17 лет. Чтобы получить запрет на въезд или убежище, необязательно было даже быть квиром: например, до середины XX века в США действовал запрет на въезд китаянок, потому что они стереотипно ассоциировались с незаконным коммерческим сексом, низкой моралью и болезнями. В 2020 году вышла целая книга Queer and Trans Migrations — сборник статей, описывающих и анализирующих практики разных государств по иллегализации, заключению и депортации квир-мигрантов и беженцев.

Но в 1980-е в результате деятельности ЛГБ-, квир-, фем- и трансактивистских сообществ ситуация начинает меняться. На мобильность по причине SOGIE (сексуальной ориентации, гендерной идентичности и выражения) стали обращать особое внимание. Большую роль в этом сыграла и эпидемия СПИДа: в США и некоторых других государствах были приняты специальные меры, в гуманитарных целях отсрочивающие депортацию нелегальных мигрантов с ВИЧ. Но одновременно с этим были введены жесткие карантинные правила, закрывающие въезд для людей с положительным ВИЧ-статусом, которые еще долго влияли на заградительные миграционные политики разных государств.

Чем более выпукло формировалось на западе понятие об ЛГБТ-идентичностях и зарождалось «самосознание сообщества», тем больше появлялось информации о том, насколько уязвимы жизнь и здоровье сексуально- и гендерно-неконформных людей в разных регионах. Вместе со СПИД-активизмом это привело к тому, что СОГИВ-риски стали основанием для миграции и получения убежища. В судах и миграционных службах начали рассматриваться дела о предоставлении статуса беженца или видов на жительства людям, которые у себя на родине из-за своего сексуального или гендерного выражения подвергались харассменту, угрозам, запугиванию, психологическому или физическому насилию, пыткам, заключению или социальному давлению, склоняющему к гетеронормативности и гендер-бинаризму. Австралия была одной из первых стран, заявивших о прогрессивной политике в отношении квир-мобильности: в 1985 году она признала однополые отношения поводом для миграции, а в 1991 году ввела категорию «взаимозависимости», описывающую несемейную миграцию. Это упростило въезд для квир-мигрантов, находящихся в отношениях с гражданками Австралии. Канада в 1991 году стала первой страной, принявшей квир-беженцев, а в 1994 к ней присоединились Австралия и США.

С тех пор больше 25 стран стали придерживаться похожей политики. При этом в США до 2010 года не могли иммигрировать люди с ВИЧ, до 2013 года введенный в 1996 году закон о защите брака (DOMA) фактически исключал возможность для однополых и трансгендерных партнеров в отношениях с гражданками США въехать в страну на основании семейного воссоединения — потому что DOMA определял брак как союз мужчины и женщины. Все эти процессы упростили квир-мобильность, но укрепили то, что исследовательница Соня Катьял называет «экспортом идентичностей» с Запада в другие страны: любая сексуальная и гендерная ненормативность мигрантов упаковывалась в америко- и евроцентричные категории ЛГБТ, а все различия затирались.

Внимание к СОГИВ-мигрантам привело к изменению самого понятия о беженстве и миграции. Однако в юридической и медийной практике эти процессы были и остаются тесно связаны с укреплением дихотомии Запад — Восток и демонизацией «отсталых регионов». Это делается для того, чтобы высветить прогрессивность принимающей страны и показать безусловный риск, который ждет мигранта на родине. Фем-психологиня Оливия Эспин в своих исследованиях миграции латиноамериканских лесбиянок в США показывает, как они застревают между лесбофобными и мизогинными настроениями своих собственных сообществ и между расиализованными и этнизированными практиками своей новой родины: американское государство и общество строго их контролирует, отнимая возможность свободно практиковать сложные этнические и сексуальные идентичности. Только в 2008 году Управление ООН по делам беженцев опубликовало официальный гайд по обращению с квир-беженцами и рассмотрению их запросе об убежище.

Проблемы на границе

Уже на границах с транзитными странами или странами назначения квир-беженцы и мигранты сталкиваются с проблемами. Оформление СОГИВ как критерия для миграции или беженства привело к необходимости государств отличать правдивые запросы от лживых. Сегодня даже в странах ЕС квир-людям регулярно отказывают в получении убежища или вида на жительство, так как не верят, что они квиры или что депортация на родину угрожает их жизни.

Миграционное законодательство почти везде устроено так, что мигрирующий или беженец должен сам доказывать правдивость оснований для получения убежища. В случае с квир-мигрантами это выражается в максимально унизительных, а также стереотипных и бессмысленных процедурах. Как минимум до 2009 года в Чехии и 2012 года в Словакии практиковалась фаллометрия: гей-мигрантов заставляли смотреть гомоэротичное порно и проверяли, будет ли у них эрекция. В 1990-е в Британии у гей-беженцев искали следы гомосексуальных отношений, изучая анальное отверстие.

Доказательство сексуальной или гендерной идентичности личным рассказом до сих пор практически везде ведет к тому, что квир-мигранты подвергаются подробным унизительным допросам о личной жизни, несмотря на запрет их устраивать, прописанный в миграционных актах некоторых из этих стран. К тому же каким бы полным ни был рассказ о себе, нет гарантии, что тебе поверят. В Британии в 1991 году иранского гея отправили на родину, потому что он «не выглядел как гей», а в 1989 году беженца с Кипра отправили назад, посоветовав «не практиковать гомосексуальность». Эта рекомендация, известная как discretion requiremen, — одна из распространенных проблем квир-беженцев. Согласно этому совету, квир-беженец, которого депортируют на родину, должен «вести себя осмотрительно» и постараться не практиковать там сексуальную неконформность. Известны сотни случаев, когда беженцев отправляли назад, выяснив, что на родине они успешно скрывали свою идентичность. Юридически это требование и аргумент к депортации были признаны несостоятельными в ЕС и странах типа Австралии, Канады и Новой Зеландии в начале 2000-х (и в 2010-м в Британии), но, как показывает статья The Guardian от 2020 года, отказы по недоверию — повседневность до сих пор.

В начале 2010-х и особенно после 2015 года, когда в Европе развернулся миграционный кризис, стали появляться сообщения, что квир-беженцы вынуждены предъявлять видеозаписи своего секса с партнерами. В 2013 году BBC показало сюжет с лесбийскими беженками из Уганды и Нигерии, где они рассказывают о том, что их прошения об убежище отклонялись несколько раз, и им было прозрачно сказано, что достаточным доказательством могут служить видеозаписи их секса. По словам адвоката по делам беженцев HuffPost, такие случаи не редкость. На границах «прогрессивных» государств от квир-беженцев требуют открытого рассказа о себе, соответствующего западному представлению об идентичности. Однако многие квир-беженцы на родине испытывали огромный стресс и отрицание в связи со своими СОГИВ, многие из них никогда не практиковали однополые интимности, многие из них вообще не готовы или не обладают языком, чтобы говорить о себе как о квирах, для многих людей сексуальность не является частью квир-идентичности, многие продолжают жить с интернализованной квирфобией. И вместе с этим во многих странах работникам пограничных и миграционных служб критически не хватает специального тренинга для работы с квир-людьми. Например, стереотипно оцениваются заявки на беженство. Так могут отказать во въезде, если гей «не выглядит феминно», а лесбиянка «маскулинно».

Трансгендерные и интерсекс-люди, бегущие от войны в Украине, на границе сталкиваются с множественными проверками документов, унизительными осмотрами и ощупываниями, допросами за пределами допустимого. Правозащитные организации открыто советуют им прятать или терять паспорта. Также рекомендуется говорить украинским пограничникам, что ты «студент не отсюда» или временно пребывающий, — тогда тебя отправляют в очереди с иностранными гражданами и общаться о пересечении границы придется уже с пограничниками соседнего государства, которых не интересует запрет на выезд мужчин. Однако это не избавляет мигрирующих транс-людей от унизительных и стрессовых досмотров, допросов и проверок.

Сотни тысяч украинцев после начала войны насильно или по своей воле оказались на территории России. Гуманитарная миссия и эвакуация со стороны России на деле часто оказывается депортацией. Получить политическое убежище в РФ квир-людям невозможно. Дело в том, что институт политического беженства в России фактически отсутствует, несмотря на упоминание в Конституции. Страна заинтересована в бесправных мигрантах, обеспечивающих почти рабскую рабочую силу, но не готова помогать людям, чьей жизни угрожает опасность. «Настоящее время» писало о том, как мигранты с Ближнего Востока и квир-мигранты из Центральной Азии и Центральной Африки, в том числе ВИЧ-позитивные, пытаются получить политическое убежище в России. Им отказывают в оскорбительной форме и депортируют на родину, где им по сути грозит смерть от рук родственников, криминала или полиции.

За границей — не значит в безопасности

Пересечь границу для квир-мигранта не значит оказаться в безопасности. Огромное количество мигрирующих или насильственно перемещенных квиров попадают в страну пребывания со значительными ментальными проблемами: тревога, депрессия, ПТСР, сложные травматические синдромы. У трансгендерных людей, особенно небелых, процент суицидальных настроений и предпринимаемых попыток суицида иногда в несколько десятков раз выше, чем в среднем по населению. Квиры крайне часто подвержены тому, что называется minority stress, стресс меньшинства (какой бы проблематичной ни была концепция «меньшинств»). Это особенно справедливо для Украины, где — как и во многих постсоветских странах — до сих пор существует стигматизация ментальных заболеваний и неинформированность о вариантах помощи. Любые ментальные проблемы рискуют обостриться при миграции, особенно при беженстве от войны: накладывается новая страна, часто неизвестный язык, отсутствие определенности, угрозы на новом месте. И мигранты, и провайдеры помощи для беженцев отмечают, что ментальные проблемы часто интернализуются <процесс превращения убеждений, ценностей, оценок других людей и норм поведения в качества собственной личности — прим. The Insider> в форме стыда, делая невозможным обращение квиров за помощью в новой стране. Многие не готовы рассказывать о психическом состоянии, а кто-то не может говорить буквально, как чеченец Хавадж из документального фильма «Тихий голос», сбежавший в Брюссель под угрозой семейной расправы за свою гомосексуальность — и на фоне травмы потерявший голос.

Обращение за медицинской помощью для беженцев, особенно квирных, — один из острых вопросов. Некоторые трансгендерные люди бегут из Украины в процессе гормональной терапии. Процесс трансперехода в этой стране сложный и местами унизительный, поэтому в Украине эти препараты часто покупают без рецепта. Попадая в Европу, такие люди оказываются без диагноза от эндокринолога и рецепта на необходимые препараты, — соответственно, вынуждены прерывать терапию. В начале 2019 года ВОЗ опубликовал «Глобальный план действия для продвижения здоровья беженцев и мигрантов», в котором говорится, что «гражданство никогда не должно быть основой для определения доступности услуг охраны здоровья». Однако в действительности беженцы и мигранты, особенно с легальной неопределенностью или без документов, «существенно ограничены в доступе к бесплатным услугам здравоохранения или вообще лишены его». Иммигранты, часто ограниченные в деньгах и опасающиеся депортации, просто не обращаются за медицинской помощью — и, естественно, не приходят в полицию в случае насилия в их отношении.

Рассмотрение заявления об убежище на основании СОГИВ в разных странах может занять несколько месяцев или даже лет. Если в Испании квир-беженцы не обязаны жить в ожидании решения в специальных центрах содержания, то в большинстве других стран обратная ситуация. Центры содержания беженцев — источник квирфобного насилия с момента своего появления. Как правило, квир-беженцы в таких лагерях подвергаются сексуальному, физическому и психологическому насилию от своих же соотечественников. Украинцы — не исключение: активистка и правозащитница Драгана Тодорович из организации ELC (Евроцентроазиатское лесбийское комьюнити) рассказывает, что даже в ЛГБТК-френдли стране, если лесбийские беженки из Украины интегрируются в украинские же сообщества, они подвергаются риску дискриминации и насилия. Известен случай в Нидерландах, где ребенка украинской квир-семьи буллят украинские же дети.

ЛГБТК-мигранты почти в сто раз чаще подвергаются сексуальному и физическому насилию в центрах временного содержания (ЦВС) — и со стороны работников лагерей, и от других беженцев. Только недавно в некоторых европейских странах, а после 2011 года и в США начали открывать специальные центры содержания для квир-беженцев. В общих центрах содержания квир-насилие часто не регистрируется по вине работников либо квиры сами боятся, что жалобы негативно скажутся на их кейсе. В случаях если жалоба все-таки поступает, квиров «защищают» от угрозы одиночным содержанием.

И, конечно, даже не возникает вопроса, зачем вообще заключать мигрантов и беженцев в ЦВС. Такие меры — часть non-entrée политики (политики отказов) обеспеченных нацгосударств по укреплению своих границ, которая, как писал исследователь Джеймс Хэтауэй, начала оформляться в 1990-х. Та же Австралия, пытающаяся создать образ принимающей и мультикультурной страны, одновременно заключала договор с островным государством Науру, чтобы те в обмен на спонсорство социальной сферы разрешили разместить у себя ЦВС для беженцев, направлявшихся в Австралию. Известно о договоре Евросоюза с Турцией, которая в обмен на деньги и визовые послабления обязуется не пускать сирийских беженцев на греческие острова.

Многие квир-беженцы, спасаясь от насилия в стране пребывания, уходят из ЦВС и остаются в чрезвычайно сложном положении — без денег, документов и социальных связей. В крайнем случае многие из них выбирают заниматься секс-работой. Это частая история для квирных и особенно трансгендерных людей, которые испытывают социальную изоляцию и не могут устроиться на работу по причинам трансфобии. Многим удается сохранять агентность в секс-работе, но кого-то она ведет к большей уязвимости и более рискованному сексуальному поведению. Среди гей- и трансгендерных беженцев значительно выше процент тех, кто практикует незащищенный секс и химсекс, перенес ИППП или инфицирован ВИЧ. При этом такие люди часто социально изолированы и не получают поддержки ЛГБТК-сообществ. Будучи без документов или в промежуточном легальном положении, они редко обращаются за медицинской помощью, тестированием или АР-терапией. Исследовательница Катрин Вогель рассказывает, что венесуэльские transformistas эмигрируют как секс-работники с целью заработать на переход. Это нередкая ситуация и для мигрантов из других регионов.

Женщины и квиры, бегущие от войны, в пограничных странах и ЦВС подвергаются особому риску траффикинга и сексуального рабства. BBC писала о том, как торговцы людьми охотятся на беженок (часто с детьми). Активистка Анна-Мария Тесфайе из Квiр Свiт, проекта, помогающего ЛГБТК-людям в России, Украине и Беларуси, ​​говорит, что трансженщины из Украины — сейчас особая мишень для траффикинга.

Даже выбравшись за границу, украинские квиры часто оказываются в квирфобных государствах — например, в Польше более сотни маленьких городов объявили себя «ЛГБТ-фри зонами», а президент Дуда называет ЛГБТ-права «деструктивными». Венгрия и Румыния тоже небезопасны для квиров. Так, в Венгрии запрещен транспереход, семья обозначена как гетеросексуальный союз. Можно добраться до Германии, где по «24 параграфу» несложно получить ВНЖ и временную соцподдержку вне зависимости от СОГИВ, но далеко не у всех есть деньги даже на билеты.

Возникает и другая проблема, о которой рассказывают Тесфайе и Аиша Аллахвердиева, волонтерка организации Quarteera, помогающей квир-беженцам. Из Украины бежит много пар, в том числе однополых, в которой один из партнеров не с украинским гражданством, а, например, с российским или белорусским. Анна-Мария Тесфайе говорит, что таких часто разворачивают, снимают с поездов. В апрельском обновлении специального указа Германии о наплыве беженцев войны сказано, что на поддержку и ВНЖ также могут рассчитывать члены украинских семей с гражданством третьих стран, но семейную связь необходимо доказывать документами, в основном экономического характера (истории совместных трат, путешествий, сожительства). Как говорит Аиша Аллахвердиева, личные истории, переписки, фотографии или рекомендации друзей здесь не помогут. Даже если оба партнера — граждане Украины, в Германии и других странах их могут рандомно распределить по разным городам, поскольку в Украине не признаны однополые браки, а значит, у таких партнеров нет официальных документов о связи. По словам Тесфайе, особые проблемы возникают у небелых беженцев: от них еще на украинской границе требуют больше документов, отправляют в конец очереди, в Украине они часто становятся жертвами откровенно расистского отношения. Она рассказывает о лесбиянке из Индии, гее из Бразилии и небинарной персоне из Южной Африки, которым до Квiр Свiта в Украине не помог вообще никто и они ночевали на улице. Об этом же рассказывает Кимали Пауэлл из Rainbow Railroad, описывая положение афганских квир-беженцев из Украины.

Невозможные субъекты в гетеронормативном обществе

Исследование на материале Молдовы и посткрымской Украины обнаружило связь между войной и ростом насилия в адрес ЛГБТК. Появлялись сообщения о том, как украинская территориальная оборона проявляет агрессию в отношении гендерно-неконформных украинцев. Милитаризация общества и актуализация маскулинных идеалов приводит к еще большей маргинализации сексуально- и гендерно-ненормативных людей. Но, даже убежав от войны, квиры редко оказываются в безопасности. Многие исследователи описывали сам институт гражданства и национальных границ как гетеронормативный. Исследовательница миграции Эйтне Луибхейд называет квир-мигрантов «невозможными субъектами», потому что их истории «непредставляемы» в рамках гетеронормативных гражданских институтов. А к гетеронормативности добавляются описанные профессоркой и квир-теоретикессой Джасбир Пуар «гомонормативность» и «гомонационализм», когда, чтобы доказать, что ты принадлежишь к ЛГБТ-группе, ты должен вписываться в стереотипное западноцентричное представление об ЛГБТ.

Квир-мигранты часто попадают в промежуточные пространства неопределенности. Этот факт хорошо показывает исследование квир-миграции в Южную Африку и Кейптаун из других африканских регионов. Там квиры оказываются одновременно и «слишком африканцами» — по причине происхождения, и «недоафриканцами» — по причине сексуальной ориентации. Похожие процессы происходят с иранскими квир-беженцами в Турции, ирландскими — в Британии, венесуэльскими — в Бразилии и, вероятно, украинскими, российскими и белорусскими — в Европе.

Такие страны, как Израиль и Австралия, такие штаты, как Калифорния или такие города, как Кейптаун, практикуют так называемый «пинквошинг» <пиар-стратегия компаний, правительств, организаций, политических и социальных активистов, заключающаяся в подчеркнуто позитивном отношении к ЛГБТ с целью отвлечь внимание от других, негативных аспектов их деятельности — прим. The Insider>. Они декларируют себя как квир-френдли, но в реальности открыты только богатым обеспеченным белым геям, оставляя всех остальных за бортом. Миграция и беженство сегодня устроены по запросам неолиберального режима, в котором автономные субъекты должны заботиться о себе сами и делать вклад в экономику. В исследовании квир-миграции из стран Среднего Востока в Германию с транзитной точкой в Турции тоже описывается этот лимб, в который попадают беженцы. Один из героев, проживший в Стамбуле три года, называет эти длительные бюрократические процессы «медленной смертью».

Но нарратив о квир-мигрантах — не только виктимный. Они сохраняют агентность и независимость, почувствовав на себе тяжесть беженства, начинают помогать другим мигрантам, как, например, лесбийская пара из Украины, бежавшая в Британию, или беженец в Стамбуле, который даже в Нидерландах продолжил заниматься мигрантским активизмом. Работа этих людей и истории беженцев войны, рассмотренные через квир-оптику, помогают увидеть, насколько национальные государства сегодня — гетеронормативные образования и насколько неинклюзивен миграционный процесс. Для квиров понятие дома скорее перформативно, чем седентарно, то есть представляет собой скорее процесс, чем конкретное место, и, уезжая, они часто впервые находят дом, а не теряют. Сегодня этот процесс поиска затрудняется гетеронормативным институтом гражданства. В 2011 году квир-активистами была запущена кампания Let Alvaro Stay, защищавшая от депортации художника и активиста из Никарагуа Алваро Орозцо. Он нелегально жил в Канаде с 2007 года, когда ему отказали в убежище, потому что он «не выглядел как гей». Под общественным давлением депортацию отменили. Этот прецедент должен стать повсеместной практикой, — тогда не будет «кризисов миграции», а будет только мобильность.